Я вспоминал отца, его веру в меня. Вспоминал девчонок, их теплые улыбки. Это придавало сил. Бесконтрольная ярость сменилась холодной, хищной целеустремленностью. Выжить. Добраться до центра. Понять.
Именно в одном из таких укрытий — полуразрушенной нише, похожей на алтарное углубление в стене колоссального здания — я и нашел их. Следы.
Не древних строителей. Не жутких стражников погибшего города. Современных людей.
Сначала меня встретил запах. Резкий, неприкрытый запах человеческих экскрементов и… крови. Свежей крови. Потом под ногами обнаружился мусор. Пустая жестяная банка, измятая, с облезшей краской. Не российская. Надпись мелкими, угловатыми буквами: «BISCUITS». Рядом — обрывок плотной, камуфлированной ткани. Оливково-коричневый, с цифровым рисунком. Совсем не похож на серо-зеленое сукно имперской армии или темную форму разведки. Только последние теоретически могли зайти так далеко. И на этом обрывке — буро-черное пятно. Засохшая кровь. Много крови.
Сердце упало, потом забилось с новой силой. Я осторожно, в перчатке, поднял обрывок. Качество ткани — отличное, технологичное. Изнанка… там была нашивка. Половина выгоревшей эмблемы: орел, но не наш, двуглавый. Одна голова смотрит влево, с пучком стрел в когтях. Знак… Нормандской империи? Государства за Пустошью, с которым у Империи были натянутые отношения до того, как границы закрылись много лет назад?
— Что… черт возьми? — прошептал я, озираясь.
Взгляд выхватил еще детали. Окурок папиросы (не наши, более тонкие). Обрывок бумажной обертки с надписями на незнакомом языке, но явно с европейском корнем: «Schokolade… Köln…». Кёльн? Саксонские земли? Или Нормандские?
Холод, не от Пустоши, а изнутри, пробрал меня до костей. Мысли метались, как загнанные звери. Чужеземцы. Здесь. В самом сердце российской Карельской Пустоши? Как? Зачем? Шпионы? Искатели приключений? Или… Ужасная догадка начала кристаллизоваться. Или Пустоши есть не только у нас? Хотя идиотский вопрос — конечно не только у нас. Они же стоит на границе между землями.
Я сунул обрывок ткани с чужим орлом и обертку в мешок для образцов, рядом с колбами серой жижи и осколками странных кристаллов. Руки дрожали уже не от усталости. От осознания. Эта находка переворачивала все с ног на голову. Угроза была не локальной. Она была… глобальной? Или эти несчастные пришли из другой Пустоши? Мысль о межпустотных переходах вызвала приступ тошноты.
Внезапный шорох заставил меня резко прижаться к стене, затаив дыхание. Из-за груды обломков неподалеку выполз… не монстр. Человек. Вернее, то, что от него осталось. Одет в такой же камуфляж, но изорванный в клочья. Лицо было страшной маской ужаса и боли, глаза выколоты. Он полз, беззвучно шевеля губами, оставляя кровавый след на серой пыли. В его сведенной судорогой руке был зажат маленький, небольшой кинжал покрытый слизью. И на его спине… зияла огромная рваная рана, но не от когтей. От осколков. От взрыва. Гранаты?
Прежде чем я успел что-либо предпринять, из тени за грузом камней метнулась тварь. Не слизь, не тенеплет. Нечто среднее — низкое, многоногое, с пастью, полной игл. Оно впилось в шею несчастного. Тот лишь дернулся и затих. Тварь принялась трапезничать с тихим чавканьем.
Я замер, не смея пошевелиться. Ужас и ярость боролись во мне. Эти люди… они были здесь недавно. Они пришли сюда с неясными целями. И погибли. Может, это разведчики, а может, ученые с той стороны. Или вообще дипломаты, что пытаются наладить связь⁈
Мысль о чужеземцах, погибших здесь, гвоздем засела в мозгу. Я крался по заваленной рухнувшими колоннами улице, каждую тень принимая за нового кошмарного стража, каждое дуновение ледяного ветра — за шепот монстра. Кто они были? Шпионы, проникшие сквозь границы Империи, чтобы исследовать нашу Пустошь? Или… куда страшнее… посланцы из другой Пустоши? Мысль о том, что эти проклятые аномалии могут быть связаны, образуя некую глобальную сеть, леденила душу сильнее любого тенеплава.
Архитектура вокруг становилась еще страннее. Здания напоминали не то храмы, не то ульи, вылепленные из черного камня и покрытые ледяными сталактитами. Воздух вибрировал от энергии, густой, как патока. Мой амулет на шее пылал холодом, предупреждая о близости чего-то мощного. Я записывал наблюдения дрожащей рукой:
«Энергетический фон растет экспоненциально. Архитектура предполагает культовое или утилитарно-коллективное назначение. Следы современных людей указывают на…»
На что? На вторжение? На отчаянную экспедицию? На провал в реальности?
И тогда я услышал их.
Сначала — приглушенный гул, сливающийся с общим гулом Града. Но постепенно он выделился. Низкие, хриплые голоса. Не крики, не вопли ужаса — разговор. Неразборчивый, на незнакомом языке, но точно человеческий! Сердце бешено заколотилось. Выжившие? Члены той самой группы, чью окровавленную одежду я нашел?
Надежда, острая и неразумная, вспыхнула во мне. Я забыл об осторожности, прислушиваясь. Звуки доносились из-под земли. Из зияющего пролома в основании одного из зданий-ульев, заваленного обломками, но явно ведущего вниз. Темный, пахнущий сыростью и мертвечиной проем.
Спускаться? Разум кричал, что это ловушка. Что Пустошь подражает, манит, как Визгуны подражали голосам близких. Но… это были иностранные голоса. Язык, который я понимал, пусть и с небольшим трудом. Он был похож на те, на которых говорили в моем старом мире. Могла ли Пустошь имитировать то, чего я мог не понять? Откуда ей об этом знать? Сомнения грызли, но надежда сильнее. Хотя бы один свидетель! Хотя бы один ответ!
Я отбросил остатки благоразумия. Быстро расчистил проход в завале ровно настолько, чтобы протиснуться. Темнота поглотила меня. Каменные ступени, скользкие от инея и плесени, вели вниз в кромешную тьму. Я вызвал шарик Холодного Пламени — он вспыхнул синеватым светом, отбрасывая дрожащие тени на грубо отесанные стены подземелья. Голоса стали громче. Я различал отдельные слова, гортанные, отрывистые. Немецкие? Скандинавские? Не мог понять. Но тон… тон был отчаянным. Полным страха и… боли.
Я ускорил шаг, почти бежал по лестнице, сердце колотилось о ребра. Шарик света прыгал впереди, выхватывая низкие своды подземного зала впереди. Звуки были уже совсем близко. Крики? Нет… стоны. Мольбы.
— Стойте! Я иду! — крикнул я по-русски, не думая и вбегая в обширное подземное помещение.
Мой крик замер, раздавленный чудовищной картиной.
Бойня.
Высокий, сырой сводчатый зал. На полу — десятки тел. В той же камуфляжной форме. Растерзанные. Изуродованные. Кровь — алая, человеческая, не серая пыль — заливала камни черными лужами. Кишки, оторванные конечности, размозженные головы. Запах свежей крови и испражнений ударил в нос, перебивая смрад Пустоши. И посреди этого ада пиршества…
Монстр размером с быка. Кожа — бугристая, серая, покрытая слизью и кровавыми подтеками. Форма — пародия на лягушку, но с пастью, усеянной рядами кинжаловидных зубов, и четырьмя мускулистыми, когтистыми лапами. Огромные, выпуклые, абсолютно черные глаза без зрачков тупо смотрели в пространство. Его длинный, липкий язык обвивал очередное тело, подтягивая его к пасти. Раздался влажный хруст костей.
Я замер, парализованный ужасом и омерзением. Не от вида монстра — я видел кошмары и пострашнее. От вида людей. От осознания, что я опоздал. На секунды. На мгновение. Эти голоса… это были предсмертные стоны. Последние крики обреченных.
И тут черные глаза монстра медленно повернулись. Уставились прямо на меня. На мой шарик света. В них не было интеллекта. Только голод. Бесконечный, всепоглощающий голод Пустоши.
Рык.
Низкий, вибрирующий, наполняющий зал до самого свода. Он бросил полусъеденный труп и развернулся ко мне, тяжело ступая по лужам крови. Слизь капала с его пасти.
Ярость. Белая, слепая, очищающая ярость обрушилась на меня, сметая страх и отвращение. За этих людей. За их муки. За их бесполезную смерть в этом проклятом месте. За то, что Пустошь смеет пожирать человеческое! Видимо, я все же не очерствел до конца, раз подобное еще может меня бесить. Впрочем, в этой забытой богами земле не было места для простых человеческих чувств, кроме ярости. А если боги знают о том, что тут происходит, и не вмешиваются, то зачем нужны такие боги?
— УБЛЮДОК! — зарычал я, голос сорвался на вопль.
Магия внутри меня вспыхнула ядерным огнем, подпитанная неистовой злобой. Я даже не думал о заклинаниях. Я вскинул руки, и из них вырвался не шар, не клинок — целый ураган из сине-белого, яростного пламени Ледяного Сердца, смешанного с чистой силой воли. Он ударил в монстра, как таран.
Тварь взвыла — звук, от которого задрожали камни. Ледяное пламя обожгло ее кожу, заставив дернуться назад. Но она не рассыпалась в пыль. Ее толстая шкура лишь почернела и задымилась. Голод в ее глазах сменился тупой злобой.
Битва началась. Не дуэль мага с тварью, а дикая, яростная схватка. Монстр прыгал с неожиданной ловкостью, его когти царапали камень там, где я только что стоял. Я отвечал шквалом серых игл, заклинаниями Ледяных Клинков, пытаясь поразить глаза, пасть. Один коготь чиркнул по моему плечу — броня и заговоренная ткань выдержали, но удар был чудовищным, чуть не сбил меня с ног. Я отпрыгнул за груду тел, чувствуя, как магия ярости иссякает, уступая место холодному расчету и усталости. Эта тварь была крепкой. Очень крепкой.
Я заметил слабое место — незащищенное брюхо. Но чтобы добраться до него, нужно было подойти опасно близко. Рискнуть. Я сжал кулак, окутывая его серой пеленой в максимальной концентрации. Такой, что с него срывались капли и прожигали пол подобно кислоте. Ради ответов. Ради мести.
Я сделал вид, что спотыкаюсь о тело. Монстр, почуяв слабину, прыгнул, разинув пасть. Я упал на спину, под него, в липкую кровь и кишки. Его тень накрыла меня. Зловонное дыхание опалило лицо. И в этот момент я вогнал весь остаток своей силы, всю ярость, всю боль в один сгусток чистой магической энергии — не лед, не огонь, а силу воли, сжатую в точку размером с горошину. И выстрелил ей прямо в мягкую ткань под челюстью чудовища.