не сохраняют».
А Геологический комитет России еще в 1916 году принял решение, что «этот район может представлять интерес лишь для разведки гудронных песчаников». Это значило – все! Профессиональное сообщество высказалось, решение принято и обжалованию не подлежит. В землю закопал и надпись написал.
Но, несмотря на однозначность решения, оставались бунтари, убежденные, что в Поволжье и на Урале нефть есть, надо только хорошенько поискать и поглубже побурить. Возглавлял этих инакомыслящих уже знакомый нам академик Губкин.
Его вольнодумство началось в годы Гражданской войны, когда новорожденная Советская республика осталась без топлива, будучи отрезана от нефти Баку и угля Донбасса. Как вы помните, именно Губкин после встречи с Лениным тогда бегал по России и искал горючие сланцы – чтобы можно было хоть чем-то топить.
Именно Губкин поспособствовал тому, чтобы в летний полевой сезон 1918 года – звучит уже смешно – будущий руководитель работ кавказских геологических и разведочных партий Московской горной академии, известный геолог Николай Тихонович отправился в Казанскую губернию, где близь села Сукеево англичане еще до войны искали нефть. По итогам разведки Тиханович пришел к выводу о «необходимости серьёзной и планомерной постановки изучения и разведок месторождений нефти и гудрона в пермских отложениях восточной части Европейской России».
В 1919-м в районе села Сюкеево даже пробурили 13 сравнительно неглубоких разведочных скважин, но в конце апреля 1920 года Красная армия взяла Баку, Азербайджан стал советским и все работы по поиску нефти в Поволжье были свернуты за ненадобностью.
Но Губкин про урало-поволжскую нефть не забыл, и в конце 20-х тихой сапой готовил бунт, вербовал сторонников и внедрял идею в массы. В 1928 году по его инициативе в Московском отделении Геолкома вообще была создана Специальная комиссия для анализа материалов по нефтепроявлениям и геологическому строению территории между р. Волга и западными склонами Урала.
В ее состав, кроме самого Ивана Михайловича, вошли такие видные геологи, как декан геологоразведочного факультета Московской горной академии Андрей Дмитриевич Архангельский, профессор геофака МГА Алексей Николаевич Розанов, профессор ленинградского Горного Степан Ильич Миронов, но…
Но их было мало.
Сторонников существования волго-уральской нефти было очень немного. Настолько немного, что в эту Комиссию включили Чепикова с Блохиным, в тот момент бывших еще студентами-старшекурсниками.
А мнение большинства геологов емко выразил главный оппонент Губкина, один из корифеев нефтяной геологии тех лет, профессор Казимир Калицкий. Кичливый лях заявил во всеуслышание: «Уральская нефть – такая же авантюра Губкина, как и курское железо». И эту точку зрения поддерживало большинство. В отечественной нефтянке утвердилось мнение, что приоритет должен быть отдан масштабному исследованию грозненской и бакинской нефти – как чрезвычайно перспективных месторождений, потенциал которых настолько велик, что тамошней нефти нам хватит на много-много десятилетий. А тратить дефицитнейшие в годы индустриализации средства на ловлю фантомов в Поволжье – это, извините, волюнтаризм!
А, может быть, даже и намеренное вредительство. Органы разберутся.
Казалось – группировка Губкина потерпела полное поражение. Так оно и было, вопрос гипотетического «Второго Баку» был закрыт, и, если бы ничего не произошло, скорее всего поволжскую нефть открыли бы только после войны. И еще непонятно, кто бы открыл – Советы или немцы.
Но, на наше счастье, в реальной истории ОНО произошло.
«Оно» - это случайность, которая иногда меняет ход истории.
В данном случае ее звали Павлом Ивановичем.
Мистер Твистер, бывший министр...
Павел Иванович Преображенский был на редкость удачливым человеком. Академик Губкин на одном из совещаний не без зависти в голосе сказал: «Павел Иванович, Ваша-то скважина, ведь это все равно, что двести тысяч выиграть – ткнули и нефть получили!».
Но скважина, о которой речь впереди – ерунда в сравнении с некоторыми обстоятельствами жизни Павла Ивановича Преображенского.
Он родился в семье мелкого чиновника, но воспитывал его дед-священник. Мальчик закончил Ташкентскую гимназию с золотой медалью и поступил на физмат Московского университета. Впрочем, юноша быстро понял, что теория – это не его стезя и перевелся в Питерский горный, диплом которого и получил в 1900 году.
Молодому горному инженеру всегда везло – сразу же после окончания он был принят в Геологический комитет, а уже через год после выпуска сам великий Владимир Афанасьевич Обручев пригласил перспективного молодого геолога в свою Ленскую геологическую партию – исследовать территории, примыкающие к Ленским золотым приискам. Да, да, тем самым, о которых мы только что вспоминали. Три года Преображенский водил экспедиции по Витиму, Бодайбо и Чуе, в результате были разведаны новые залежи золота в объеме 30 тысяч пудов, по сути, удвоившие потенциал золотодобычи России.
Потом была годичная стажировка в Мюнхенском университете, геологические изыскания в родной Средней Азии, преподавание в альма матер – и все с блеском! Авторитет и репутация Преображенского росли как на дрожжах, и накануне войны, в 1913 году, 40-летнего Павла Преображенского избирают старшим геологом Геологического комитета.
Вот его фото этих лет – эдакое эталонное изображение прогрессивного и перспективного русского инженера.
Во время Первой мировой войны Павел Иванович служил в Четвертом полковом санитарном отделе Отряда русских техников Всероссийского союза городов, представлял Всероссийский союз городов в Особом совещании по обороне – и активно занимался политической деятельностью.
В итоге один из ведущих геологов России становится членом 4-й Государственной Думы от фракции трудовиков.
А в 1917-м, после Февральской революции, перспективный политик получает должность товарища (то есть заместителя) министра народного просвещения Временного правительства.
Впрочем, замминистра он пробыл сравнительно недолго – Октябрьская революция отменила Временное правительство и Павел Преображенский возвращается на должность старшего геолога Геолкома.
Вот он среди коллег по Геолкому – в центре второго ряда, над конторкой.
Во главе геологической экспедиции Преображенский выезжает в Сибирь, но из-за начавшейся Гражданской войны безнадежно застревает в Екатеринбурге.
Летом 1918 года Ебург взяли белые, и министр просвещения Сибирского правительства, ректор Томского университета В.В. Сапожников приглашает столичную знаменитость занять должность заместителя министра просвещения.
Дело знакомое, Преображенский соглашается, а когда после колчаковского переворота Сапожников решает отойти от политики и подает в отставку, Павел Иванович Преображенский становится министром в правительстве Верховного правителя России адмирала Александра Васильевича Колчака.
Новый министр успел разработать прогрессивный законопроект «О единой школе» и поругаться с «правителем омским» по вопросу о реформе правописания – прогрессивный Преображенский одобрил нововведения большевиков, а консервативный Колчак был решительно против выставления на мороз фиты и ижицы.
К консенсусу они прийти не успели – в январе 1920 года все колчаковское правительство было арестовано в Иркутске красными.
Расторопный ангел-хранитель везучего министра опять расстарался и уберег его от ангарской полыньи, в которую канул Верховный.
Преображенский понадобился для другого - Чрезвычайный трибунал Сибревкома решил устроить в Омске масштабный политический процесс. Действительно масштабный - на первом судебном заседании, проходившем в вагонном депо на Атамановском хуторе, собралось около 8 тысяч зрителей!
Как я уже говорил, Павел Иванович Преображенский был очень везучим человеком. Поэтому он не получил пулю, как пятеро расстрелянных колчаковских министров. Приговор, вынесенный министру Преображенскому революционным трибуналом, был донельзя мягок: «Приговорить к принудительным работам на все время Гражданской войны».
Работать осужденного отправили по специальности – поставили во главе геологической партии и велели искать вольфрамовые руды в районе Кокчетава. А через год амнистировали – за трудовые заслуги и ввиду многочисленных ходатайств маститых ученых вкупе с примкнувшим пролетарским писателем Максимом Горьким, также заступившемся за «крупного геолога, нужного стране». Да и Гражданская война уже кончилась, срок истек.
Возвращаться в столицу амнистированный бывший министр осмотрительно не стал, решив пересидеть какое-то время в тихом месте. Преображенский переезжает в Пермь, где звезду отечественной геологии с превеликой радостью взяли на работу в местный университет.
Тихо пересидеть, в общем, не получилось – не того замеса был человек. Преображенский развивает в Пермском университете бешеную деятельность, возглавив одновременно кафедры геологии и минералогии и заложив базу для организации геологического факультета. Потом, одновременно с Пермью, организовывает и возглавляет кафедру геологии полезных ископаемых в Уральском университете в Екатеринбурге. И когда человек все успевал?
При этом он вовсе не собирался полностью уходить в преподавание и становиться теоретиком. Преподавание – преподаванием, а полевой сезон – по распорядку. Профессор Преображенский проводил геологические работы по изучению залежей каменного угля в районе поселка Пашия в Пермском крае, обследовал Журавлинское месторождение бокситов и алюминиевых руд на реке Чусовой, а также ознакомился с геологией Приуральского прогиба и тщательнейшим образом проштудировал архивы по соляным разработкам Строгановых и других уральских промышленников.
В итоге терпение у федеральных властей лопнуло, и в 1924 году Павла Ивановича забрали уже в Ленинград, где его явно не хватало, и вручили ему привычную должность старшего геолога Главного геологоразведочного управления (бывший Геологический комитет).