Закрывшись в кабинете, король долго не возвращался в покои.
Письмо императора в нескольких словах содержало то, что в Венсенском замке 30 мая умер Карл IX, регентство оставляя матери.
Всё лицо Генриха запылало огнём, но это продолжалось мгновение ока, он побледнел, спрятал письмо и, после короткого размышления, пошёл к зеркальцу, чтобы с его помощью такое сделать лицо, которое бы ничего узнать не давало, ни радости, ни беспокойства. Он должен был до времени скрывать тайну. Впрочем, эта новость, присланная императором, не была официальной. Король не мог сомневаться в её правдивости, но она нуждалась в подтверждении.
Он достаточно знал свою мать и её привязанность к себе, чтобы не сомневаться, что тут же вышлет к нему гонцов.
Он размышлял ещё взаперти, когда один из пажей постучал в боковую дверь.
– Гонец из Франции!
Генрих бросился ему на встречу.
Был это придворный королевы-матери, молодой Шемеран, который, не отряхнувшись от дорожной пыли, спешил к Генриху, а когда дверь закрыли, встал перед ним на колени, достал из одежды письмо и тихо воскликнул:
– Vive le roi!
Король положил на уста палец. Шемеран встал.
– Я знаю уже! Сохраняй тайну! Никому ни слова, пока тебе уст не развяжу. Никто знать об этом не должен.
Гонец, который гнал сломя голову, стараясь, чтобы его не опередили, непомерно удивился, когда из уст короля услышал, что кто-то прибыл сюда спешней него.
– Кто же мог прибыть сюда передо мной! – воскликнул он грустно.
Генрих ударил его по плечу.
– Опередил тебя император Максимиллиан, – сказал он шутливо и, сказав это, снял с пальца драгоценный перстень, который отдал послу.
– Шемеран, – прибавил он, – иди, отдохни, никому ни слова! Понимаешь… Не хочу даже, чтобы ты стоял в гостинице в городе, пусть тебе дадут комнату в замке.
Говоря это, король с письмом матери пошёл, неспокойный, к окну. Шемеран сразу ушёл.
На лице Генриха, не могущая уже укрыться и замаскироваться, излучалась радость. Значит, он был королём Франции! У цели желаний; исполнилось то, что обещала ему мать и чего так горячо желала, был господином этой прекрасной страны, в которой должен был так предивно развлекаться! Смерть брата ни на одну секунду не нахмурила его грустью… Была желанной!
Рассказывали, что по чьему-то наущению волшебник Руджиери слепил куклу Карла IX и на ней таинственным образом совершил убийство, которое живого лишило жизни.
Аж до обеда король сидел взаперти у себя. Один раздумывал, что делать с Польшей, в которой был королём, но вместе невольником.
Прежде чем придёт официальная новость, хотел что-то решить. Кому довериться? Кого позвать на помощь?
В час обеда он вышел, но мрачный и удручённый, а на заботливый вопрос Тенчинского, хорошими ли были новости из Франции, покачал только многозначительно головой. Тот больше расспрашивать его не смел.
Обед прошёл в молчании.
Всё было готово к играм. Достаточно людей собралось вокруг плаца. Пришёл ему о том объявить Тенчинский.
– Граф, – сказал, поднимая к нему глаза, Генрих, – видишь сам, как я устал. Не могу бегать, нужен отдых. Хочу даже сегодня лечь пораньше. Пусть кто хочет забавляется.
Тенчинский немедленно пошёл исполнять приказы. Ни он и никто в замке не догадались ещё ни о чём.
Приближался вечер, когда Генрих способом, к которому французы были привыкшими, дал знать ближайшим своим, что ему нужно посовещаться с ними один на один. Вилекье, Пибрак, Суврей и французский посол, Бельевр, были таким образом созваны.
В замке все так привыкли к частым посланцам из Франции, что никого не удивил ещё один, прибывший под вечер, де Нефи. Вёз он с собой те же самые письма, какие с утра отдал Шемеран, но, кроме этого, он должен был многое поведать устно о последних часах короля и мучениях, к которым Генрих показал себя равнодушным. Гораздо больше расспрашивал его о средствах, какие предприняла королева-мать, чтобы обеспечить себе регентство, пока он не прибудет.
Наказав тайну другому послу, Генрих призвал подкомория и сразу после ужина, жалуясь ему на головную боль, объявил, что идёт в кровать.
С обычной церемонией проводил его Тенчинский, двоих пажей посадил на страже у кровати, зажгли свечи, двери закрыли.
Подкоморий едва имел время удалиться из замка в свою усадьбу под валами, довольно отдалённо расположенную, когда король живо встал, отправил пажей и велел впустить своих вызванных советников.
Они появились все, не один уже раз так на ночные совещания приглашаемые, не предвидя, что их тут ждало.
Вилекье и Бельевр вошли первыми и застали Генриха в длинном чёрном плаще, стоящего в кабинете.
Эта необычная одежда имела уже значение.
– Брат мой умер, – проговорил он чуть сдавленным голосом и доставая письма дрожащей рукой, которые бросил на стол. – Королева вызывает меня, чтобы прибыл как можно скорее.
Суврей и Пибрак подходили, когда он это говорил. Все они приветствовали его как короля, а Вилекье опустился на колени, чтобы поцеловать его руку.
Новость, хотя ожидаемая, произвела такое большое впечатление, что в течение какого-то времени ни один из них говорить не мог.
Бельевр первый заметил, что посольство его здесь было тем самым окончено, и что немедленно должен вернуться во Францию.
Вещь была такого маленького значения, что никто даже на неё не обратил ни малейшего внимания.
– Королева торопит, требует, чтобы я прибыл незамедлительно, – начал говорить Генрих. – Не подлежит сомнению, что, чем быстрей я достигну Парижа, тем для меня и для Франции это будет лучше. Предотвратили всякие покушения, д'Алансон и Генрих охраняемы, но…
– Но, – прервал Пибрак, – тем не менее следует спешить.
– Думаете, – сказал Генрих, – что господа сенаторы так легко меня отсюда отпустят?
Все поглядели друг на друга.
– Ба! – воскликнул Пибрак. – Между Польшей и Францией выбор несомненный. С первой будет… что пожелаете, а вашему королевскому величеству нужно бежать в Париж, не теряя минуты.
– Вы думаете, Пибрак, что их тут лучше всех знаете, что мне Карнковский, Опалинский, Тенчинский устроят скорый выезд? Не будут стараться задержать меня здесь?
Все переглянулись.
Пибрак из них лучше всех знал Польшу, так себе, по крайней мере, льстил, имел тут и сердечных приятелей и жестоких врагов. На него обращались глаза всех.
– Сенаторов в Кракове не много, – ответил Пибрак, – не знаю, захотят ли они взять на себя ответственность и сами разрешить. Могут, что самое правдоподобное, сейм созвать. Я об этой возможности говорил уже с епископом куявским. Он полагает, что без сейма не обойдётся.
– А прежде чем соберётся сейм, – топая ногой, воскликнул король, который крутился на ней нетерпеливо, – прежде чем соберётся и прежде чем наболтаются, пройдут месяцы.
– По меньшей мере несколько, – подтвердил Пибрак.
– Что тут делать? – выкрикнул король, колотя бумагами по рукам.
– Ба! – прервал Вилекье. – Вещь очень простая: не спрашивать о разрешении никого и ехать, когда нужно.
– Силой? – спросил Пибрак. – Не имеем тут войска, к несчастью!
– Но у нас отличные кони, – рассмеялся Вилекье, – и ворота, когда будет нужно, сумеем себе отворить.
– Бежать? – спросил Пибрак.
Король посмотрел на него.
– Мой Ги, – прервал он, – можно это назвать иначе, а признаюсь тебе, что даже побег из этого края, по крайней мере в ваших глазах, должен быть оправдан. Видите, как я тут живу, что терплю… наконец (он содрогнулся) мне угрожают браком.
Суврей громко рассмеялся.
– Ваше величество, – сказал он, – они сами не верят в него.
– Но принцесса постоянно мне угрожает, как Дамоклов меч, – живо начал король. – Вы видели её вчера, это серьёзная матрона, надев ей чепец, она кажется старше моей матери, а скучная, печальная молчаливая и такая кислая, что даже для монашки выдаётся слишком грустной… что же для жены… для… для…
Пибрак прервал.
– А! Этот брак мы легко бы могли так откладывать, чтобы в конце концов сам бы сорвался.
– Кроме того, – воскликнул король с иронией, – мой Ги, ты не находишь, что есть тысячи других обстоятельств, отравляющих мою жизнь, из-за которых я тут остаться не могу? Помогите мне отсюда вырваться; как самая тяжёлая неволя тяготит меня это моё королевство.
Бельевр, слушая, стоял немного в стороне, три советника приблизились к королю, опережая друг друга с заверениями, что готовы на всё, что прикажет.
– Ваше величество, – воскликнул Вилекье. – Из того, что нам говорил Пибрак, можно заключить, что ждать разрешения было бы абсурдом.
– Нужно о нём просить, дабы приобрести время и усыпить их бдительность, но мы должны готовиться к… назовите его как хотите, хотя бы побегом. Я и Суврей берём это на себя. Нет свободного времени.
По выражению лица Генриха было видно, что это уведомление он принимал с благодарностью.
– Это неплохая мысль, – сказал он, – Пибрак пусть ревностно работает над выработкой мне у панов сенаторов милостивого позволения на распоряжение моей особой, а мы тем временем постараемся обойтись без позволения.
Пибрак стоял задумчивый.
– Одно мне важно, – отпарировал он, подумав. – Побег всегда немного опасен. Что за нами пустятся в погоню, не подлежит сомнению. А что если короля на польской земле догонят?
Вилекье возмутился.
– Догнать нас не могут, – воскликнул он. – Всё дело должно так уложиться, чтобы не заметили, прежде чем мы не перескачем границу. Обдумаем до неё самую короткую дорогу… можем расставить коней.
Генрих усмехнулся.
– Не имею ни малейшего опасения, – отозвался он, – ежели Вилекье и Суврей возьмут это на себя. – Много на это нужно времени, чтобы всё приготовить? – добавил он, оборачиваясь к первому.
– Двух или трёх дней хватит, – сказал Вилекье смело. – Я и Суврей не потратим ни часу. Ещё сегодня ночью поедем к Седерину.
– Смотрите, чтобы заранее не забили тревогу, – воскликнул Пибрак.