– Седерин – человек верный, – сказал Вилекье, – можно на него положиться.
А на его ловкость? – спросил король.
– Также, – рассмеялся Суврей. – Глядя на него, никто бы в хитрости и разуме этого тучного мясника не заподозрил, и однако…
Бельевр, который до сих пор слушал молча, приблизился медленными шагами.
– А ты что скажешь на это? – спросил король.
– Ничего, кроме того, что для меня особа вашего величества очень дорога, чтобы за неё не бояться. Поэтому желаю всё хорошо рассмотреть и взвесить более или менее. Я знаю поляков.
– Я льщу себе, что и я их по крайней мере так же хорошо знаю, как вы, – отозвался Пибрак. – Они импульсивные, боялся бы их и я, если бы не были так добродушны, так легковерны, что их всегда на слова ловко взять можно. Спросите епископа Валенции, что им обещал и на что уговаривал. Такие по-детски доверчивые, что верят во всё, кто что им скажет.
– Но обманутые и возмущённые, – прибавил Бельевр, – не знают меры вспыльчивости. Сейчас это Зборовские.
Остальные французы молчали, эта оценка польского характера, в грубых чертах, была довольно точной, никто не мог его ни в чём упрекнуть.
– Побег короля, без сомнения, – прибавил Бельевр, – приведёт их в отчаяние. Будем говорить правду, король имеет уже много неприятелей, умножит он их число. Польшу надобно считать потерянной.
Пибрак покачал головой.
– Может, нет, – сказал он коротко.
– А если бы даже так было, – отозвался Вилекье, – лучше ли рисковать утратой французской короны?
– Той ничего не грозит, – прервал Бельевр, – королева-мать хоть бы год была регентшей, сумеет удержать на поводу тех, которых бы можно опасаться. Советую осторожность, – докончил посол, – из моей любви к пану.
Он низко склонился.
– Не говорю о польской короне, – прибавил он, – но с этой резкостью поляков, которые очень стоят за свою честь, осторожно нужно действовать. Особы короля не уважают, когда чувствуют себя обиженными, а не подлежит сомнению, что за обиду примут презрение их страны, короны и присяги, им принесённой.
Генрих слушал эти выводы Бельевра с очевидным омрачением и недовольством. Посол заметил это, наконец, и умолк.
– Не знаю, – отозвался кисло король, – что решат сенаторы, но мне это всё одно. Я должен ехать, ехать хочу и поеду. Прошу вас только, господа, чтобы об этом моём решении никто не знал. Суврей, Вилекье помогут мне.
Затем король, точно что-то себе припомнил, живо вставил, обращаясь к Вилекье:
– Поговорите о том с командиром моей гвардии, с капитаном Лархант.
Вилекье поклонился.
– А прежде всего я должен ещё сегодня увидеться с Седерином, – прибавил он. – Без него мы ничего не сделаем, ни я, ни Лархант, ни Суврей.
После короткого молчания король, взглядом обойдя собравшихся, сказал ещё:
– Стало быть, мой отъезд постановлен. Это решено. Согласно моему мнению, чем скорее он наступит, тем лучше. При наибольшем старании о сохранении тайны, не удержится она, когда протянется.
Совещание казалось оконченным, и однако никто уходить не смел.
Король бегал по покою, насупленный.
– Нужно всё предвидеть, – сказал он тихо. – Поляки будут гневаться на меня… а в гневе сдержанности не имеют. Готовы даже то, что я имею и оставлю, забрать; драгоценности, кои я привёз с собой, были бы потеряны. Многие из них имеют для меня ценность памяток.
– Надобно уже сейчас отослать их во Францию, – сказал Вилекье.
– Ardier des Issoires, – воскликнул Суврей, – он давно собирался в Париж, можно ему его доверить.
Король, подтверждая, склонил голову.
Бельевр попрощался, желая уходить.
– Господа, – сказал король, обращаясь к ним, – помните о сохранении тайны. Я рассчитываю на это.
Вилекье после короткой, тихой беседы с Сувреем, который остался у короля, незамедлительно выбежал.
Не вступая даже в комнату, не меняя одежды, он сбежал сразу с лестницы, чтобы направиться в город.
Вечерами замковые ворота, хотя были всегда запираемы, постоянно для выходящих и возвращающихся французов почти на протяжении всей ночи должны были отворяться стражею.
Ни для кого не было тайной, что даже сам король часто ночью отправлялся в город и только ближе к утру возвращался, что французы приводили с собой сюда разнообразных особ… и что ночная темнота покрывала своеволие.
Вина этих выходок падала на молодёжь, которая сопровождала короля, хотя она ему только подражала.
Не было трудно господину Вилекье выйти из замка, а так как дело шло о поспешности, сел на первого лучшего коня, какого нашёл в конюшнях осёдланным.
В Старой Мельнице у Седерина ещё горел свет, а из-за избыточного тепла окна были открыты. Развлекались, ожидая, что недавно прибывшие из Франции посланцы заглянут сюда и что-то из Парижа принесут. Между тем ни Шемеран, ни Нефи не показались в гостинице.
Оба они, опережая друг друга, чтобы быть первыми у короля, сломленные дорогой, отдыхали, проклиная императора Максимиллиана, который опередил их обоих с этой новостью.
Вилекье побежал прямо на верх, но вместо того чтобы искать Седерина в комнате, в которой слышался гомон собравшихся французов, вызвал его из неё через слуг.
Седерин вышел своим размеренным шагом, не догадываясь не о чём слишком важном.
Поскольку Вилекье был в великих милостях у короля, владелец Старой Мельницы очень почитал его и низко ему кланялся. Увидев его и заметив на лице выражение какого-то нетерпения, отворил, не спросив его, дверь отдельной каморки, в которой обычно устраивал совещания, требующие свидания наедине.
Комната была – настоящий копернаум, полная шкатулок, шкафов, сундуков, ящиков, оружия и разнообразного хлама, отданного на хранение Седерину.
Вошли в неё, прежде чем принесли свет, задевая расставленные предметы… но тут же и слуга вбежал со свечами. Вилекье бросил на стол шляпу.
Седерин стоял, заложив за спину руки, предвидя, что речь шла о чём-то важном, прежде чем Вилекье пораздумал и сказал:
– Господин Седерин, – сказал он наконец, приблизившись к нему, очень сдавленным голосом, – или счастье можешь нам обеспечить (votre fortune est faite), или можешь нас и себя погубить. Пришёл я к тебе от короля с очень, очень важным делом.
Седерин склонился. Привыкший к преувеличению в словах французов, которые всё увеличивали, не привязывал чрезвычайного значения к этому объявлению Вилекье.
– Я для приказов, – сказал он холодно. – Вы знаете, я всегда готов служить.
Вилекье положил на уста палец.
– А сначала – молчание! Под страхом смерти!
Седерин до сих пор отвечал только головой.
Вилекье раздумывал, морщился и подбирал слова.
– Король, вероятно, в эти дни, как можно скорее, допускаем не далее, чем через несколько дней, должен выехать из Франции. Король, брат его, умер. Французская корона перепадает на него. Он должен отсюда прочь. Поляки его, наверное, выпустить не захотят, он ждать их позволения не может. Следует обдумать средства побега… я обратился с этим к вам. Капитан Лархант вам поможет.
С напряжённым вниманием слушал поначалу Седерин, но, поняв, в чём дело, побледнел как труп, поднял руки, схватился за голову, долго молчал.
Вилекье испугался этого молчания.
– Господин Седерин, – воскликнул он, – говори, нет свободного времени. Король рассчитывал на вас.
Седерин начал заикаться – потел и вытирал лицо.
– Господин граф, – сказал он сдавленным голосом, – господин граф, я полностью предан королю, но… я знаю поляков и Польшу. Рисковать нужно не только моим имуществом, всем, что имею, но в то же время жизнью. Если король тайно сбежит, те, что ему помогут, будут очень сурово осуждены.
На господина Вилекье это не делало впечатления.
– Естественная вещь, – сказал он равнодушно, – что ты должен спасать свою жизнь, это твоё дело! Что касается имущества, потери тебе французский король сумеет наградить и заплатит за польского короля.
Несмотря на это успокаивающее заверение, Седерин не переставал вытирать пот и тяжко вздыхать. Уставился в пол.
– Так быстро, – воскликнул он, – устроить такую трудную вещь!
И он широко вытянул руки.
– Или быстро, пока никто ни о чём не догадался, или позже совсем не будет возможно, – добавил Вилекье.
Он поглядел на Седерина, который ещё не мог прийти в себя.
Потом приблизился и положил руку на его плечо.
– Королю очень важно то, чтобы как можно скорей попал во Францию, – сказал он, – ты должен это понять. Пусть стоит, что хочет, благодарность будет безгранична. Поговорим, как и что начнём.
Седерин ещё не совсем пришёл в себя.
– Не удивляйтесь, – отозвался он после долгой паузы, – что мне нелегко собрать мысли. Дом, торговлю, имущество, себя, жизнь, всё ставить должен. Ставка велика.
– Но определённо выигрышная и во сто раз её превышающая, – прервал Вилекье.
Седерин, точно нуждался в подкреплении или во времени на раздумье, выскользнул, обещая тут же вернуться, и вернулся, действительно неся кубки и вино. Один из них сам высушил.
Задумчивый, он ещё постоял немного.
Вилекье всё больше его будил.
– Значит, что же? Значит, что же?
Седерин с глазами, уставленными на стол, по которому перебирал пальцами, не отвечал. Наконец, остыв от первого впечатления, открыл рот.
– За королём, несомненно, погоня пуститься, – сказал он. – Нужно себя обезопасить, чтобы как можно позже опомнились, а дорогу так обозначить, чтобы как можно скорее достигнуть границы. Ежели короля догонят на польской земле, не пустят его дальше.
Вилекье подтверждал.
– Кто же это мог предвидеть, – добавил Седерин мрачно, – что дойдёт до тайного бегства? Никто не готовился к этому… а тут спешность нужна.
– Наибольшая, – подтвердил Вилекье.
– Мы должны выслать вперёд коней, потому что одних не хватит, – говорил Седерин. – Сколько особ будет при короле?
– Кучка не большая, думаю, – ответил Вилекье, – но ничего ещё не обозначили. Конями, может быть, нас Лархант обеспечит.