И вопрос только один — почему он ко мне подошел?
Хотя нет, тут я ошибся — вопросов как минимум два. И второй звучит так — от кого он? И, возможно, это самый главный вопрос. По его расслабленности, по тому, что он был один — а это я понял сразу, хотя спроси как и объяснить не смогу — по тому что он подошел слишком близко, почти вплотную, по выражению его глаз и даже по изгибу морщин на бледном лбу я понял, что он здесь не конкретно ради меня и что пока он верит тому, что говорят его глаза: на циновке сидит подзаработавший бабла наглый окраинный рыбак и явно собирается устроить по своим меркам обед столетия. Но некая настороженность и очень хорошо скрываемый хищный интерес в его сонных глазках я тоже вижу и вполне отчетливо. И хотя я понял все это, главного пока не определил — от кого он? На нем слишком нейтральная одежда, на него никак особо не отреагировали работники кантины и клиенты, хотя, судя по их взглядам он бывает здесь достаточно часто, и они все испытывают к нему легкий испуг и просто охренеть насколько огромную неприязнь. Эти максимально четко выраженные на их потных от духоты харях помогли мне определить род деятельности незваного гостя, но не его принадлежность.
Он топтун. Обученный профессии осведомитель, а не талантливый идейный любитель доносчик. И его либо обучила правящая власть, либо Седьмица, либо здешний криминал — а криминал в городе был и процветал, ведь я ощутил его отчетливый кроваво-пороховой запах еще в таверне Трэдды. Все как во время Эпохи Заката, когда в каждом уцелевшем мегаполисе и карликовом государстве правило несколько крупных сил и чаще всего это были власть, криминал и корпорации, зачастую сплетающиеся так причудливо, что хер размотаешь и проще разрубить, что я порой и делал, выполняя очередное задание.
Когда я отвечал ему чуть настороженным взглядом и коротким кивком, как поступил был любой здравомыслящий окраинник, сидящие в кантине сами того не зная додали мне остаток информации, и я наконец определил его принадлежность. Он от власти. От правящих родов. И как профи он, несмотря на свою молодость, себя уже исчерпал — слишком многие его хорошо знают в лицо и сходу реагируют на его появление.
— Добрый — кивнул я — Амиго…
— Позволишь? — он кивком указал на свободное время передо мной.
С десяток секунд подумав, я покачал головой:
— Не. Не хочу — говорил я лениво, но уверенно.
Таким крысам нельзя показывать и намека на слабину — сходу вгрызутся твари. Да и то и дело сталкивающиеся с конкурентами, подводными хищными тварями и диким руинным зверьем рыбаки не из тех, кто будет испуганно морщить яйца при виде лощенного городского хмыря. Разве что постараются быть чуть вежливыми — ну раз в чужой дом в гости прибыли то как-то некрасиво сразу нахер посылать, верно?
— Да я лишь уважение проявить хочу, дружище! И гостеприимство! Ты ведь не здешний?
Сходу зарплату пытается отработать и узнать хоть что-то. Я молча кивнул, соглашаясь с его супергениальной догадкой.
— Ну вот! Я просто много кого знаю. От мала до велика, если ты меня понимаешь — он блеснул зубами в широкой улыбке и помахал занимающейся другим столиком девушке — Карлита! Мне кувшин обычного!
По тому как вздрогнула услышавшая его голос девушка и по тому, как недовольно и зло дрогнули ее губы перед вежливым ответом:
— Да, сеньор Тунри! — я понял, что она уже не раз плевала в кувшин с его лимонадом, а может и похуже что делала и без сомнений повторит это снова. Главное кувшины не перепутай, сеньорита, а то как-то неохота глотать чужие фекальные энзимы…
Так вот работаешь на государство, честно отрабатываешь зарплату, а тебе еще и в кувшин плюют — и где здесь справедливость?
«Сеньор Тунри» уже успел усесться, но не передо мной, чтобы не противопоставлять себя мне и тем самым бросать молчаливый вызов, а чуть сбоку и одновременно не слишком близко, чтобы не вторгаться в личное пространство, но и не слишком далеко. Да. Его обучали. Не так чтобы хорошо, но азам все же обучили.
Ну… вот и проверим мою наспех шитую белыми нитками легенду в полевых условиях…
Следующий час этот юркий и скользкий сеньор Тунри болтал без умолку, порой не давая мне и слова сказать — что опять подтверждала его достаточно неплохую профессиональность. Если же он что-то спрашивал, то почти сразу перебивал меня, вдруг начиная рассказывать байку то про одного мега-удачливого рыбака с восточных окраин, то рыбака с севера, приписывая им невероятные уловы и сказочные находки древних технологий. Чуть ли не боевые экзоскелеты сетями из воды вытягивают, паршивцы этакие. Счастливцы! Сдали государству находки — и озолотились! Рассказывая, он то и дело поглядывал на меня, пытаясь считать эмоции и понять, где угодил в цель.
Теперь я понял свой прокол. Я ошибся чуток с поведением. Да рыбаки порой прибывают в центр города и садятся отобедать в заведениях, где ломят дикие цены за обычную жратву. Но так эти глупцы делают лишь в одном случае — когда им улыбается удача отыскать в руинах нечто реально ценное и дорогущее. И продав это «ценное», они и начинают потихоньку швырять баблом, расходясь все пуще с каждым новым глотком текилы. Вот что пытался вызнать этот юркий тип — не нашел ли чего опасного и не продал ли уже «не той стороне». А на противоположной стороне от властей всегда находился вечно строящий нехорошие планы организованный криминал. Мне надо было выбрать кантину на пару этажей пониже.
И поняв свою ошибку, я, во-первых, решил убраться отсюда сразу после обеда, благо все нужное уже увидел, о-вторых, перебраться вон к тем огромным причалам и старым зданиям, что явно превращены в сухие доки и цеха по ремонту барж и прочих судов. Где доки — там и мафия. А в-третьих я решил как можно быстрее отделаться от ставшего мне неинтересным шпика. И поступил я просто — сделав вид, что его уловка сработала и я не выдержал того, как расхваливают более удачливых рыбаков, я начал сквозь зубы презрительно цедить слова о том, что и в мои сети не только крупная рыба, но и кое-что другое попадается, после чего описал как случайно выловил ящик с большой стеклянной почти раздетой девки с большим мячом, беззастенчиво описав ту самую статую, к чьему лбу был прикован убитый мной кусок дерьма. И когда я дошел до описания момента, где я привез еще мокрый ящик в город и продал честному доброму старичку на барже аж за шестьдесят три песо, сеньор Тунри резко потерял ко мне интерес и, уточнив в какой стороне света я обитаю, оставил свой кувшин недопитым и неоплаченным, попрощался и ушел, не особо скрывая разочарования. Когда он спустился, я глянул на девушку разносчицу, ткнул пальцем в его даже на четверть не выпитый им кувшин и буркнул:
— За него платить не стану!
— И пить оттуда не надо — на этот раз она улыбнулась мне по-настоящему, забирая позванивающий кусочками нерастаявшего льда пластиковый кувшин — Много лимонада вредно для желудка, сеньор.
— Блевать потянет? — поинтересовался я.
— Скорее, с другой стороны дамба рухнет — улыбнулась она еще шире, кайфуя от того, что может так вот безнаказанно признаваться в своих делах и ей за это ничего не будет.
Понимающе хмыкнув, я вспомнил ту потаенную усмешку и зло сведенные у переносицы брови, когда она с улыбкой подавала кувшин сеньору Тунри, заглянул этой дуре в смеющиеся глаза и сказал:
— Он ведь не дурак. А ты дура. Причем дура конченая. Раз ему жопу прорвет после кувшина лимонада из твоих рук, ну второй раз, максимум третий — но только если он совсем уж тупой… — ну а в четвертый раз ты вдруг потеряешь сознание где-нибудь в переулке, а очнешься привязанной к кровати в какой-нибудь темной затхлой комнатушке, где из тебя трое-четверо потных бугая быстро выбьют признание в нехороших шалостях, затем отымеют хором во все дыры и вышвырнут обратно на улицу. А может заставят подписать признание в покушении на жизнь этого ублюдка… и тогда ты навеки в их жадных руках. Будут трахать и доить на бабло всю жизнь — пока не вздернешь себя, чтобы наконец прекратились эти боль и ужас. Ну или откупишься если найдешь что предложить — сдашь им накосячившего друга, поработаешь несколько лет проституткой, чтобы заработать достаточно… А может из-за тебя, напрягут нехило все это заведение, запишут их в пособники… и тогда за тебя примутся уже с двух сторон и трахать будут жестко.
Хотя стоп… нет… тут я переборщил — не станешь ты вдруг терять сознание в темной комнатушке. Нет. Тут ведь законность соблюдают. Да и не требуется тебя похищать. Зачем? Когда в очередной раз принесешь ему кувшин, он и возьмет тебя с поличным на месте, оттащит лимонад куда надо, где быстро определят, что ты там ему подсыпала. А вот потом да — темная комната, обвинении в покушении на убийство путем отравления, и он с оттягом стегает тебя дуру вытащенным из штанов ремнем по трясущимся голым сиськам и задает вопросы кем ты там шлюха себя возомнила… ну а следом и убойный трах во все дыры…
Она не двигалась. Даже не отпрянула — не смогла просто. Как завороженная слушала мои слова, намертво стиснув в ладонях ледяной кувшин. А в ее остекленевших глазах медленно вспухали облака темного ужаса.
— Какой уже раз подсыпала ему херни в кувшин? — спросил я и так ласково улыбнулся засмотревшемуся на меня жирдяю, что тот подавился очередным куском мяса и поспешно отвернулся — Второй? Третий?
— Тр… тре… — она едва выговорила.
— Третий?
— Д-да! Да! Только третий раз!
Я скривился:
— Херово. Значит, он уже знает, но еще не был уверен до конца. Но уже через полчаса он убедится, что диарейную бомбу ему подкладываешь именно ты. А может и раньше.
— Г-г… го…
— Господи? — предположил я.
— Д-да…
— Не прокатит — покачал я головой — Что он тебе такого сделал, Кларита? Чего ты на него обиделась?
— Сдал лучшего друга моего брата — он хороший пловец и ныряет глубоко. Отыскал там внизу какое-то оружие, но не сдал как положено в обмен на деньги.
— Оставил себе?
— Да. И похвастался. Дурак! А этот услышал… и в тот же вечер его забрали. Избили. Оружие забрали — она начала подергиваться, говорила отрывисто — Страшно его так избили… Зачем было бить? Сказали бы — он бы и так отдал! А они били! — кувшин начал выскальзывать из ее пальцев, но я вовремя подхватил, опустил посудину на циновку, наклонился к ней и зло, но негромко рыкнул в дрожащее ушко: