— Неплохо, Ба-ар! Хвалю!
— Всегда рад стараться, бвана! — крикнул я и там на палубе раздраженно чертыхнулись.
Спрыгнув на поджидающий меня у борта кораблика узкий плотик, чей владелец судорожно цеплялся за спущенный сверху линь, я разрешающе кивнул, его пальцы разжались и корабль начал медленно уходить вперед, а гордый владелец гнилой связки бревен шустро заработал шестом, отводя нас из-под тупого носа нагоняющей баржи. Когда тяжело нагруженная громадина неспешно пошла рядом, я подобострастно отсалютовал оттопыренным средним пальцем направившему на меня сверху луч фонаря охраннику, дождался его злобной ругани, удовлетворенно повернулся к капитану плота, разжал зубы, вытаскивая их из глубокой раны в боку манго и протянул плод нервно сопящему гоблину.
— Как обещал. Плата за доставку туда и обратно.
— Но он же надкушенный! — возмутился тощий и чуток скособоченный гоблин — Так не пойдет!
— Да я тебе витаминов межзубных добавил от души…
— Нахрен! Давай целый или греби назад сам!
Поглядев на разбитое баржами водное зеркало, я тяжело вздохнул и протянул ему второй плод:
— Хер с тобой.
— И хер и манго.
— Надкушенное верни!
— Да погоди ты требовать, амиго! Дай пояснить!
— Ну?
— Надкушенное тобой я щас сам сожру — мне ведь силы пополнить надо, которые я на доставку тебя потратил, так? Мне ведь еще работать днем.
— Ну так. А второе?
— А второе манго отдам своим всегда голодным детишкам. Их ведь тоже кормить надо, так?
— И сколько их у тебя?
— Трое. Две девчонки и один пацан. И всех надо кормить — вот я и кручусь как могу на своем плоту.
— А че не на лодке?
— Да была у меня одна, но Вхсрен Пачса отжал ее за долги — я у него в долг брал, чтобы лекарства купить и жену подлечить. А потом сам свалился с той же болячкой… пока отлежался, пока смог снова работать…
Заглянув ему в подсвеченные луной глаза, я медленно кивнул и протянул набитый жареным мясом стакан, источающий аромат на весь ночной канал:
— Пожри сначала мяса, гоблин. Это правильная еда.
— Кто? Гоблин? Это еще кто?
— Это ты. Злой, тощий, усталый, но не сдающийся кривожопый доходяга с ночной реки, на чью спину я приземлился минут десять назад.
— Да уж напугал ты меня! Я ведь заснул чутка под береговой стеной, а тут ты сверху как обезьяна пьяная… я хотел сказать — как пантера трезвая… Так можно мяса? Не шутишь?
— Бери.
— За так? — грязные пальцы робко потянулись к торчащему из стакана большому куску мяса с жирком — Без обмана?
— Ну почти — усмехнулся я и грязные пальцы отдернулись как ужаленные — Да погоди ты клешней дергать. Плата — ночная беседа на пять минут. Примерно столько ведь у нас пока последняя баржа сюда подтянется?
Смерив взглядом тянущийся мимо конвой, он уверенно кивнул:
— Где-то так. Если плот не подгонять.
— Не подгоняй коня гнилого — хмыкнул я — Жри мясо. И рассказывай, что знаешь.
— Так а что я знаю то? Ты не перепутал, амиго? Нашел у кого спрашивать — я нищий и тупой.
— Ну прямо как я — фыркнул я — Жри мясо и отвечай на вопросы.
Грязные пальцы сцапали кусок, а остатки кривых зубов впились в полосу жира и с жадным урчанием оторвали ее. Дождавшись, когда он проглотит хотя бы часть добычи, я, показывая средний палец очередному палубному херу с фонариком, спросил:
— Что слышал про белого демона севера? Что за упырок такой? Почему его все боятся?
— Белый демон севера? — прочавкал плотогон — Шутишь, бро? Все знают о нем…
— Я не из Церры.
— Да это я уже понял. У нас то все слышали про Альбаира.
— Это кликуха того самого демона?
— Ну да. Альбаир, белый демон севера. Великий предводитель, грозный завоеватель, беспощадный покоритель, лучезарный наследник былого…
— Ты откуда столько слов умных знаешь?
С огромным трудом, едва не сдохнув, заставив меня подумать о спасительном пинке геймлиха, он проглотил почти непрожеванный кусок мяса, схватил следующий и, радостно улыбаясь, поведал:
— Так мы ж семьей обитаем в самом этом! А туда всякие вроде тебя стекаются и болтают вечерами у костров.
— Всякие вроде меня?
— Ну чужаки. Охранники с торговых барж, беженцы с западного берега, всякий другой сбро… я хотел сказать люд… всякий другой люд…
— Да я тот еще сброд — успокоил я его — И где это место?
— Доходный дом Кита Птолха! Он и берет недорого и в долг верит. Мы там в комнатенке под крышей уже как года четыре обретаемся. Если что — свободные комнаты там еще есть. Хотя тебя вроде как дон Кабреро неплохо кормит… — он скосил глаза на все еще протянутый стакан и сцапал третий кусок мяса.
— И где этот доходный дом?
— Так там же у причалов! Спроси любого — покажут! Но про Альбаира я тебе и сам могу пересказать. Про него столько всего говорят, что сразу ясно — вранье!
— Ну перескажи — я поощряюще кивнул — Но лучше просто озвучь мне самое безумное из услышанного тобой вранья про Альбаира.
— Эм-м-м…
— Стоп! Не думай — просто дай волю языку…
— Ну… Альбаир рожден брухой столетия назад!
— Надо же…
— Мать его — бруха!
— Ты уже говорил.
— И она зачаровала его кожу сделав ее непробиваемой для любого оружия! Даже пули его не берут!
— Хм…
— Он сам — чародей! Одним взмахом может положить целый отряд — люди мол сами видели!
— О как…
— Альбаир велик и могуч!
— Завязывай с дистанционным вылизыванием его жопы…
— А?
— Или ты буквально?
— Он больше самого рослого мужика в два раза! И сильнее в десять раз! Одной рукой поднимает быка!
— Хм…
— Обычные животные не могут вынести его вес, и он наколдовал себе стальную лошадь, что не знает усталости и может нестись так быстро, что… что… что даже ветер… и ветер…
— Что встречный ветер аж раздует пожар изжоги?
— А?
— Что еще?
— Он… даже боюсь сказать.
— Тогда прошелести застенчиво булками…
— Он говорит с богами! — подавшись ко мне, шепотом поведал тощий гоблин и попытался выхватить у меня из рук весь стакан, но получил звонкий щелбан и отшатнулся с вскриком — Ай, хер слона тебе в… ой! Прости, амиго! Это я так… а мяса больше не дашь?
— Забирай — бросив ему почти пустой стакан, я подпрыгнул и уцепился за свисающую с борта родной баржи веревку — Еще увидимся, гоблин.
— Спасибо что не обманул с платой!
— Я Ба-ар.
— Я Ахулан!
— Еще увидимся, плотогон Ахулан — пообещал я, подтягиваясь.
— Зачем угрожаешь?
Усмехнувшись, я махнул рукой на прощание и плот с одинокой фигуркой пропал в темноте за кормой.
— Ну что там сказали про червя? — жадно спросил носовой охранник.
— Да говорят пора уже перестать ей пихать в себя всякое и пусть лучше найдет мужика нормального — тяжело вздохнул я и груда тряпок на носу зашевелилась, откуда медленно вылезла скрюченная от боли мулатка:
— Дерьма ты кусок! И лучше бы ты порубил на мелкие куски и сжег ту тварь! Ох…
Присев на корточки, я оценил выражение ее посерелого лица и, не глядя, протянул руку к переминающему рядом охраннику:
— Давай сюда свою заначку с бухлом. Ей нужнее.
— Да я на посту никогда…
— Кадык в жопу вомну.
— Вот фляга, амиго, вот фляга…
Оставшиеся две трети ночной смены прошли буднично — под звериные крики и матерные проклятья трясущейся бухой мулатки с дырявой сиськой и резонирующие с ней вопли и завывания ночных светящихся попугаев, обитавших в этой части руин Церры и, кто бы сука сомневался, находящихся под чуткой заботой Седьмицы.
Из чуток интересного — пару раз проплыли мимо дохлые гоблины, причем оба с торчащими из спин длинными стрелами. Их выловили на впередиидущих баржах, обыскали и бросили прямо там же на грузе, для приличия прикрыв тряпками. Еще через пару километров, когда мы тяжело тянулись мимо оставшегося с краю фарватера кирпичного зуба, я заметил и выдернул из щели между кирпичами точно такую же длинную стрелу и оценил снаряд сначала мельком, а потом, проникшись уважением, с куда большим вниманием. Пулевидный наконечник снабжен тремя отточенными лезвиями, клееное из тонких планок древко сильно больше полуметра в длину, три намокших и потерявших цвет, но вроде бы желтых пера в оперении — стрела была недешевой. И нахрена все эти перестрелки? Сведение личных счетов? Или скорее грабанули лодку идущих к центру рыбаков. Вытянув левую руку перед собой, я приложил к ней стрелу, примерился, задумчиво покачал головой и, повозившись со снарядом еще чуток, уронил его за борт, стараясь не привлекать к себе внимания, после чего залег в свое логово и не покидал его до самого финиша. Поймать такую стрелу жопой мне совсем не улыбалось.
По рации на баржи передавали хриплые приказы не забывать о регулярном патрулировании и проверки бортов и воды у этих самых бортов, но я на этот самоубийственный приказ забил с разу. Да, неподчинение как оно есть — будь я командиром уже показательно пристрелил бы столь наглого гоблина. Хотя столь бы тупой приказ я бы и не стал отдавать. Нахрена? Никто не сможет втихую украсть тяжеленный бочонок не пойми с чем. Если кто и посягнет на чужое добро, то скорей всего атакует кормовую баржу, сначала бесшумно убрав всех трех охранников и команду, для чего пошлют вплавь группу умелых головорезов. Шуметь не стоит — баржу тянут тросы лебедок над нами. Там же ходят патрули по переброшенным между крышами мосткам. Один крик и где-то там обязательно найдутся сейчас не горящие прожектора, а рядом меткий стрелок, которому дон Кабреро наверняка приплачивает, чтобы тот не дремал, когда мимо будет проходить его конвой. Стрелку всегда приплачивают. Поэтому и кража и ограбление делом будут нелегким и кровавым. Проще даже не начинать. А вот выстрелить из лука по живой мишени, находясь на удаленной позиции где-нибудь внутри мертвого небоскреба — вот с этим уже надо считаться. Бояться надо тех, кто убивает злого кайфа ради. Ну и обитающих в руинах и под водой тварей — слышал о них я уже немало пока валялся на койке в общаге, но вживую пока не видел. Ночью Церра вымирает. Все прячутся в небоскребах со свежими кирпичными латками и тихо ждут рассвета, а те, кто вынужден выходить в ночь, ходят только по верхним этажам и крышам, избегая спускаться к дышащей смертью воде.