Мы подходили к упавшей в воду крышке пятиэтажного узкого чемодана.
Построенное по больной фантазии пристрастившегося к кислоте архитектора здание на самом деле было похоже на поставленный стоймя чемодан с выдвинутой ручкой. Изначально фасадная полупрозрачная стена была как бы приоткрыта словно обложка поставленной книги, а пустота была забрана прозрачным материалом. Спустя столетия фасадная стена завалилась в воду, превратившись в изломанный пандус во всю ширину небольшого здания, а заодно в причал для десятка узких весельных лодок, небольшой совсем баржи и моторного суденышка со смятой палубной надстройкой. Лишившиеся одной стены помещения в здании отгородились от провала дощатыми и тростниковыми стенами, в которых зияли прорехи, показывая устланные циновками топчаны, кое-какую мебель, отдельные мелкие закутки с увешанными тряпками стенами. Обычная ночлежка для всякого сброда. В уходящий в воду склон были вбиты деревянные сваи, кое-где каменными скошенными зубьями торчали какие-то колонны и на все это был уложен дощатый пол, уставленный по периметру кадками с высокими растениями, чьи раскидистые кроны отсекли поток палящего солнечного свету. За низенькими столами лежали или сидели ленивые сонные гоблины, почти не обратившие на нас никакого внимания. Кто-то пил из фляги-тыквы, кто-то подкидывал веточки в жаровню с чайником, трое перекидывались в самодельные карты, еще несколько дремали в гамаках под полом, почти касаясь пятками воды.
Пока мы медленно подходили к причалу и навесу над ним, дон Атаульпа мрачным утесом стоял на носу, скрестив руки на груди и сверля здание-чемодан нескрываемо злобным взглядом. За его спиной стояли остальные — кроме меня. Я предпочел остаться рядом с миской соленых зеленых помидоров и острых перцев, потихоньку переправляя ее содержимое себе в желудок и заодно рассматривая уродливую постройку.
Я помнил это здание. В былые времена конструкция на крыше была увешена рекламой расположенных внутри заведений, на самом ее верху медленно крутилась красная звезда Россогора, пятый и четвертый этаж были отданы под ночной клуб, на третьем был расположен элитный игровой центр как с ретро так и с современными направлениями вроде игр глубокого погружения — если есть соответствующий чип в башке — а не первом и втором этажах располагалась дорогущая клиника такого уровня, что попав туда даже в предсмертном состоянии или только что сдохшим, ты гарантировано выживал и в принципе не мог умереть пока находился в стенах лечебницы и до тех пор пока мог платить безумные суммы за их услуги. И я это знал не понаслышке — именно в этой клинике я, незадолго до этого получив пару пуль в живот и грудь, держал еще горячий ствол укороченного автомата у потного лба наглого упырка в белом халате, по речи больше похожего на бухгалтера, а не на врача и плевал кровью ему в белое от ужаса лицо, поясняя почему он должен сейчас не мою платежеспособность проверять, а делать все возможное для спасения вон тех лежащих в пробившем уходные двери залитом кровью флаере трех моих бойцов, если, конечно, ему еще дорого склизкое содержимое собственного черепа. Врач-недоделок меня понял прекрасно и нам оказали лучшие медицинские услуги. В тот день я спас всех троих… чтобы через полгода разом потерять их в другой кровавой разборке. Самому Россогору в те времена принадлежала всего пара офисов и магазинчик, затерявшихся где-то у входа в игровой центр, где интернациональная гига-корпорация продавала свою элитную электронику, тут же ведя переговоры о покупке летающих островов их производства — что на фоне уходящего в воду мегаполиса выглядело действительно выгодной покупкой.
А теперь в простоявшем столетия разоренном здании обычная ночлежка, а на верхнем этаже обосновались те, к кому у дона Атаульпы вдруг возникло крайне срочное дело. Те же самые упырки владели навесом у входа и серьезном поврежденным моторным судном со смятой постройкой, найденными ими же где-то в руинах пару недель назад — все это мы узнали от Атаульпы во время чересчур долгого матерного инструктажа, в ходе которого и подтвердилось ожидаемое: именно эти хренососы организовали нападение на наш конвой.
Кем они были?
По словам Атаульпы и пары его ветеранов они называли себя Трудягами Церры и предоставляли всем желающим дешевую рабочую силу почти в любом количестве. Будь я обычным беглецом откуда-нибудь с побережья, не умеющим драться и стрелять, меня бы ждал один вариант выживания в руинном городе — наняться в одну из подобных группировок в качестве чернорабочего и с немалой вероятностью сдохнуть в первые пару месяцев. Если не раньше, так как приходил «покупатель», озвучил лидерам группировку предстоящую работу и сумму, которую он был готов за нее выложить, затем следовал ожесточенный торг, они ударяли по рукам, а на следующее утро баржа груженная мрачными и вечно усталыми тощими работягами, охраняемая пятеркой сытых и сильных быков от группировки, причаливала к нужному объекту. Разобрать опасно накрененную потрескавшуюся многоэтажку; углубить дно новой водной артерии между районами; вычерпать гигантский бетонный резервуар, выскрести с его дна закаменелое за века дерьмо; нырять на затопленные этажи за металлоломом; вырубать ставшую слишком тяжелой и большой растительность на стенах обжитых зданий… группировки брались за любую работу и гарантировали ее выполнение. Большая часть контрактной суммы уходила боссам, крохи доставались измотанным работягам, а исправно работавшая на всех уровнях каббала долговых книг в лавке и кантинах в свою очередь гарантировала, что работяги никогда не выберут из долгов и в буквальном смысле сдохнут на своей работе.
Все как всегда.
Вечно изнуренные гоблины Церры…
Добровольно низшие были, есть и будут всегда. В любом месте и любой эпохе.
Я невольно задумался на миг о том смог бы поднять их на мятеж, чтобы снести нахер или хотя бы нехило пошатнуть сложившиеся в Церре порядки… но потом выкинул эту мысль из головы и просто жевал острые зеленые помидоры, утирал обжигающий потрескавшиеся губы сок и смотрел на верхний этаж «чемодана», где находились те ради кого мы и прибыли — боссы Трудяг Церры, по словам забитого до полусмерти пленника, предложившие им это черное выгодное дельце.
Прямые исполнители не впечатляли. Их маленькая и на все готовая банда прибыла сюда с северной окраины руин и тут же была сосватана на простую работу, где требовалось тихо убить несколько охранников, отцепить баржу от одного троса, подцепить к другой лебедке и в случае чего отстреливаться от тех, кто попытается баржу вернуть. В соседнем канале ждал своего часа катер с мощным движком, что должен был на большой скорости утащить добычу в те районы руин, где не бывает патрулей и где хватает скрытых в подтопленных зданиях пустот, могущих проглотить самую большую баржу.
Быстро. Жестко. Дерзко.
И ни хера у них не вышло — я помешал.
А теперь мы подходили к чужому логову средь бела дня и, похоже, все были настроены на позитивный диалог и ноль насилия — ну а как иначе объяснить этот максимально тупой подход в лоб, да еще и с тесным дружным построением личного состава на носу катера? Прямо приглашение взять не чищенную автоматическую винтовку и прицельной очередью пройтись по животам всей шеренги, чтобы брызнули красным соком и попадали как сбитые кегли. Я сам был спокоен на этот счет — от прицельного огня из здания-чемодана меня прикрывала огромная вонючая туша второго помощника Атаульпы, пытающегося выглядеть грозно. За ним вертикально стоял длинный сверток, упираясь верхним концом в жирную поясницу. Содержимое свертка я увидел за четверть часа до этого, мелькнувшее оружие мгновенно опознал, одновременно резко взбодрившись из-за его подозрительной новизны. Винчестер, винтовка рычажного действия. До этого она хранилась в обмазанном каучуком деревянном ящике под досками палубы, откуда была извлечена незадолго до нашего прибытия сюда, тогда же неумело заряжена. Вместе с ней из-под палубы достали еще шесть единиц огнестрела, но уже куда менее мощных. И вот интересный образец инструмента по проделыванию дырок подпирал жирную жопу боцмана. А в моей до сих пор неверующей в услышанное голове до сих пор звучал самый нелепый из когда-либо слышанных инструктажей перед потенциальным боестолкновением — Атаульпа потребовал, чтобы мы ни в коем случае не стреляли первыми, а в случае огня по нам старались отвечать ударами холодного оружия. Не вздумай использовать ствол на перестрелке, гоблин — беги с ножом на автоматчика… охренеть…
Но одного у Атаульпы не отнять — умеет подойти красиво. Наш катер не стал особо замедляться и буквально вошел под затрещавший приподнявшийся навес и только затем остановился. Всадили по самую рубку. Ну и заодно частично прикрылись лиственной крышей навеса — от пуль не защитит, но прицельно вести огонь помешает. Внешне безмятежно проводившие время на насесте упырки наконец-то ожили, возмущенно закудахтали, один выхватил чуть ли не из задницы метровый мачете, у второго блеснул нож, третий начал поднимать с пола очередной сверток, но на них рявкнул оставшийся сидеть на небольшом возвышении широкоплечий пузан с покрывающей все его тело сложной многоцветной татуировкой и обилием торчащих из губ серебряных колец. Все его люди тут же убрались с навеса, включая тех, кто покачивался в гамках под полом. Говорить начал именно пузан, держа руки на виду, позвякивая кольцами в губах при каждом слове:
— Бьенвенидо, дон Атаульпа! Выпьешь? Лучше говорить, а не резать друг другу глотки и лучше пить, чем говорить.
А неплохо он оформил чистосердечное признание, одновременно дав понять, что не желает кровавых разборок. Понял это и Атаульпа, сделав шаг с палубы прямо на пол навеса.
— Осмелел, Рико? Решил, что можешь грабить дона Кабреро?
— Что ты! Что ты! — все еще сохраняющий неподвижность пузан поднял пустые руки повыше, стараясь не показать страха — Где мы — и где дон Кабреро! Он высоко, он могуч. А мы простые чистильщики каналов…
— Ты послал людей…