– Что не так с веткой?
– Все так, если эта хрень отпала и рухнула. Но если, скажем, ударила молния и отщепила нехилый кусок ветки, который отломился и повис, перекрывая всю дорогу, как гигантская и еще живая штора… все… эстамос эн проблемас… мы в жопе.
– Для обезьян есть разница?
– И еще какая. Тронешь – заревут. Тронешь еще раз – огребешь ливень из дерьма, камней и палок. Рубанешь – и они атакуют. Рубщиков убьют наверняка. Дохнут десятками от автоматного и винтовочного огня, но смерти будто и не боятся. Звери себя так не ведут, Оди! А вечером и ночью ревуны свирепы просто так – могут напасть в любой момент. Там уже не массовая атака будет, а скорее выборочная. Но тебе мало не покажется, когда поймаешь горлом брошенное лассо и тебя подвесят над дорогой, а затем с еще дергающимся поступят как с праздничной пиньятой…
– Захерачат?
– Палками, – кивнул Гарри и передернул широкими плечами. – Я видел такое. Ревуны умны. Они как обычные люди, только мохнатые. Бьют по рукам и ногам, перешибая их. Что есть силы херачат дубинами по яйцам подвешенного бедолаги… В тот раз я пристрелил его лично – и пришлось стрелять раз десять, потому что от обезьяньих ударов его мотало на лиане, как настоящую пиньяту… набитую говном и мозгами.
– Обезьяны, швыряющие лассо и владеющими дубинами, – пробормотал я. – Живущие в древнем лесу из гигантских деревьев. Давайте… скажите мне, что они не дивинусы…
– Кто?
– Да это я так… Я понял тебя, Гарри. Это все причины остаться сегодня здесь?
– Из главных – да.
– А не из главных?
– Чем быстрее и спокойней будет происходить доставка, тем скорее наши наниматели решат, что платят нам слишком много за такую легкую работенку. Понимаешь?
– Понимаю. Никто не хочет танцевать для обезьян за гроши…
– Верно, амиго. Верно. Еще вопросы?
– Те мутноватые парни в джунглях…
Настала очередь Гарри морщиться так, будто ему без наркоза удаляли все клыки разом.
– Долбаные ребельдес!
– Кто?
– Мятежники. Повстанцы. Сопротивление!
– И чему сопротивляются?
– А хер поймешь. Но они против разумных машин. Как по мне – кучка грязных бродяг, что засели в самом сердце джунглей и собирают дань со всех проходящих караванов. Остальных не трогают. Сегодня мы отдали им продовольствие, кое-какие лекарства, немного патронов. Проблемы лучше решать миром, Оди. Кстати – с тебя два серебряных дублона.
– За что?
– Так мы все скидываемся на мирный проход. По две серебряные монеты. Все честно. О! И еще по одной серебряной скидываем на плату за ночлег и питания в «Приюте Хорзби». Кормят от пуза, безопасность гарантируют. Гони три монеты.
– Началось, мать его, – пробормотал я, засовывая руку в рюкзак. – Хер я так заработаю на тачку… И как тут мирно жить?
– А вот так и жить, – заметил Гарри, забирая деньги. – Платишь ровно – живешь спокойно. Ты ведь мужик мирный, верно?
– Очень мирный, – кивнул я и кривовато усмехнулся. – Аж до блевоты. Ладно… раз мы здесь до следующего утра, то пойду огляжусь.
– Убей время, – поощрил меня старший помощник Гарри, усаживаясь поудобней. – Хотя… стой! А еда? Нам же сейчас мясо и все остальное притащат. Не будешь, что ли? От такой жратвы грех отказываться.
– Буду, – ответил я. – Позже.
– А чего не щас?
– Пока на жратву не заработал, – пояснил я, нацелившись взглядом на пару сваленных у стены округлых предметов. – Пусть останется на столе. Приду – сожру.
Слева от почти бесконечного широкого стола, заваленного щедрыми дарами природы, на каменной плите лежала пара позеленелых от старости и влажности гирь. Над гирями горизонтально закреплена труба. Проверив металлически шары, я выяснил, что первая гиря когда-то тянула на пятнадцать килограмм, а вторая – на тридцать два. Не знаю, сколько веса выжрала ржавчина, но если связать их вместе вон той веревкой, а затем свободным концом перехлестнуть себя над тазовыми мослами и не забыть подложку из старой тряпки, то…
Через пять минут я уже подтягивался, поднимая себя вместе с гирями. Дыхание размеренное и глубокое, мысли разом успокоились и одна за другой начали исчезать, растворяясь в нарастающей боли работающих мышц. Боль ощущалась там, где еще недавно были особо глубокие царапины и проколы. Но мне было плевать на жалобы вечно ищущего отмазки организма. Я продолжал подтягиваться, до тех пор пока руки не пошли в отказ. Спрыгнув, тяжело дыша – все же сбил дыхание, – прижался за секунды взмокшей спиной к стене и замер, глядя перед собой и ни о чем не думая. Отдохнув пару минут, снова уцепился за трубу и продолжил подтягивания, поднимаясь как можно выше и на пару секунд замирая в верхней точке. На этот раз обессиливание пришло куда быстрее. Бухнув гирями о бетонную плиту, я присел над ними, уперевшись локтями в бедра и с хрипом вгоняя воздух в протестующие легкие. Еще пара таких подходов, и займусь выходами силой. Затем отжимания, а под конец брошу ногам подарок и присяду несколько сотен раз. Мне бы сюда ту тяжеленную металлическую ось…
Вункс, любитель шарорубного меда, подошел ко мне где-то через сорок пять минут. На его лице читалась глубокая укоризна, а в руках был крепко зажат заставленный тарелками поднос.
– Амиго! Еда стынет!
– Брось туда, – хрипло выдохнул я, едва стоя на дрожащих от перенапряжения ногах.
С меня ручьями лил пот, а чтобы не упасть, пришлось держаться за стену. Отдышавшись, я рискнул нагнуться, развязал веревку и вернул гири на место. Подпрыгнув, уцепился за трубу и просто повис, давая мышцам растянуться.
– У тебя и так отличная фигура, амиго! – заметил Вункс, оседлавший рулон туго свернутых циновок. – Цыпочки млеют и пищат?
Я промолчал, продолжая неподвижно висеть. Уставшие пальцы норовили соскользнуть с мокрого металла трубы, но я не позволял хватке ослабнуть. Это как в жизни – дай хватке ослабнуть, и вот тебя уже нагнули и имеют во все дыры, похлопывая по жопе и радостно крича, что ты сам во всем виноват.
– А мне с чего посоветуешь начать? – не унимался Вункс. Подняв руку, он согнул ее, и напряг что-то там тощее невнятно где. – Может, мне бицуху еще качнуть? Я в целом доволен, но, может, стоить чуток добавить объемов… девки ведь любят больших и денежных… Верно, амиго?
Я молчал, глядя только вверх, на частично затянутый лианами далекий потолок. Поняв, что ответа от меня ему не добиться, Вункс что-то пробормотал и, явно сдавшись, поднялся и пошел прочь, на прощание кивнув на поднос:
– Поешь уже, амиго. Мясо во рту тает – джунгли подарили свежак из свежаков. Считай, сама природа послала.
Мои пальцы разжались. Приземлившись на все еще дрожащие ноги, я мягко присел на корточки и сипло спросил:
– Что ты щас сказал?
– А?
– Что ты щас сказал?!
– Да ты чего? Спокойней, амиго. Спокойней! Я говорю – мясо самое свежее! Городским такой свежатины не испробовать. Ничего такого не говорил…
– Природа послала?
– Ну а как? – поняв, что я не собираюсь его бить, Вункс воспрял и расправил плечи. – Она самая! Дар джунглей и все такое.
– Природа послала, – повторил я, медленно выпрямляясь.
– Да ты не подумай – мы ж не ублюдки какие, чтобы природу грабить. Мы по чуть-чуть берем, а в джунглях так много всего, что никто и не заметит. А я сам так вообще редко охочусь, амиго. Мы все чтим древний закон – много брать нельзя. Грех.
– Много брать нельзя… – тихо произнес я, сжимая голову в ладонях. – Природа сама дает… отдает… выплескивает избытки, и можно забрать чуток у прожорливых крабов и чаек… дерьмо… дерьмо!
– Эй… амиго… эй… ты в порядке? Может, в башке чего лопнуло? – шагнувший ко мне Вункс выставил руку и замахал пятерней. – Я пальцы в воздухе размазал. Ты сколько видишь? Три? Два? Может, шесть?
– Свали на хер, – велел я, и понятливо кивнувший парнишка начал пятиться, обрадованно улыбаясь:
– Вот и не болей, амиго… вот и не болей…
– Компот! – рявкнул я. – Хочу кувшин компота со льдом! Два кувшина! И компот чтобы кисло-сладкий!
– А может, тебе еще и девку сочную на матрас кинуть? – осведомился здоровенный бугай в грязном фартуке на необъятном пузе.
– По серебряному дублону за кувшин, – добавил я, и бугай тут же шагнул к длинному столу:
– Готовлю три кувшина, амиго! А может и пять! И льда наскребу в нашем подыхающем аппарате…
Дальше я уже не слушал. Усевшись у стены, уложив руки на дрожащие колени, я затих, медленно погружаясь во что-то всплывающее мне навстречу из глубин мозга. Я не вспоминал, я не отключался. Я вспомнил все мгновенно и теперь просто воспроизводил это в голове…
Давно. Это было очень давно. И я тогда еще был молод, но уже твердо стоял на ногах, владел многими барами и не забывал о ремесле наемника, оттачивая навыки и блюдя репутацию безжалостного и ничего не прощающего и не забывающего холодного ублюдка. Получалось у меня неплохо… И я без долгих раздумий часто брался за более чем щедро оплачивающиеся, но считающиеся безнадежными дела: ликвидация главарей засевшей на заминированной АЭС банды; зачистка конкурентов-наемников, обосновавшихся на прибрежной дамбе, что защищала и без того погибающие посевы, решивших переквалифицироваться в шантажистов. К тому моменту на моем счету было уже несколько выполненных заданий от Атолла Жизни. Заданий, чью суть я порой даже не понимал – настолько запутанно там все бывало. Атолл считал, что уже завербовал меня, сделал своим верным последователем, но это было не так. И я доказал это, как-то отказавшись выполнять одно из сложных и невероятно срочных заданий корпорации Алоха Кеола… Они послали своих спецов – те погибли, заодно загубив все дело. В результате произошел взрыв, какое-то затопление и последующее вымирание крохотного, но драгоценного оазиса. Мне было как-то посрать… Я считал, что сделал достаточно добрых дел во имя чего-то бесформенного, светлого и определенно чужого. В то время я больше интересовался благополучием собственного достояния, а не чужого.