– Утро доброе, дружище.
– Ага, – кивнул я, останавливаясь и ожидая неизбежного.
– Дон Ругер… горе затмило ему разум…
– Ну да…
– Мы знаем, что вы с доном Ругером договорились о небольшой авантюре, но… мы сумели успокоить и переубедить его. Месть будет свершена – и обязательно, – но в этой ситуации нельзя торопиться и рубить сгоряча. Надо узнать больше о тех, кто снабжает обезьян огнестрельным оружием и натравливает на нас. И о тех, кто отправляет в наш город своих ядовитых змей, травящих нашу молодежь наркотиками, глупыми мыслями и опасными забавами…
– Трахать обезьян – та еще забава, – согласился я – Даже из конченых дебилов не каждый решится.
Словно и не услышав моих слов, старик продолжил:
– Ты открыл нам глаза. Туман рассеялся. Мы начали задавать вопросы, а вскоре сюда доставят несколько фермеров с выселок – на которых указали причастные к этим мерзким ночным забавам. Действуя размеренно и обстоятельно, мы выясним все до мельчайших деталей – и только затем нанесем удар.
– Но удар нанесен будет не сегодня…
– И даже не завтра. Тут понадобится самое малое несколько недель… может, больше. И…
– И?
– И мы справимся сами, друг. Без обид, но это дело внутреннее, и помощь чужаков нам не нужна.
– Я заключил сделку. Мы ударили по рукам.
– Тебе было обещано солидное вознаграждение, – кивнул старик. – И дон Ругер не отказывается от своего слова. Можешь забрать свою награду прямо сейчас, друг. За наш счет мы загрузим тебя питьевой водой и провиантом, поможем немного с лекарствами, если требуется, дадим коробку превосходных сигар и пару бутылок хорошей текилы.
– А затем от меня требуется свалить отсюда на хрен и больше никогда не возвращаться?
– Ты мыслишь мудро, друг. Да… мы хотим, чтобы ты покинул наше поселение и не мутил людям головы идеями о мести. Мы справимся сами.
Выдержав паузу, я почесал щетинистый подбородок и кивнул:
– Договорились.
– Ты сделал правильный выбор.
– И где моя тачка?..
**
Чего ожидают от такого, как я?
Ответ прост – движения напролом к чему-то смутному, нихрена непонятному, но вызывающему какие-то гребаные вспышки чего-то там в башке с ее вырезанной почти полностью памятью.
Почему от меня ожидают именно этого?
Потому что именно так я поступал на протяжении всего своего пути с момента пробуждения в полном искалеченного дерьма стальном лабиринте.
Все это время во мне билось – и продолжает биться – нечто неуемное, неостановимое, не унимаемое.
Я словно обезглавленный колючий червь, что, несмотря на страшные увечья, все пытается, сука, куда-то ползти и даже бодаться кровоточащим обрубком. А те, кому это выгодно, накачивают меня боевыми коктейлями, пихают в лапы оружие и шепчут в жопу ласковые слова – именно в жопу, ведь головы у меня нет.
Сейчас, когда я резко выскочил из Формоза и исчез как из поля зрения, так и из зоны машинного контроля, от меня ждут примерно этого же – схожего повторения моих прежних действий. Ведь хорошо обученная лабораторная крыса никогда не откажется повторить тот же самый вояж к подтухшему кусочку сыра где-то там в глубине лабиринта.
Уверен, что все те, кому я нужен живым или мертвым, прямо сейчас просчитывают мой маршрут. И тут особо напрягаться не надо – если не брать в расчет океан, то по суше мой путь ведет сначала на запад и северо-запад, а затем четко на север – туда, где лежат медленно исчезающие руины техногенной цивилизации и где, может, до сих пор высятся километровые мертвые небоскребы, уходящие корнями так глубоко, что их впору назвать бетонными айсбергами, которые показывают над асфальтом лишь малую свою часть.
И да – тут они правы. Мне туда и надо, если я хочу получить хоть какие-то ответы. Вот только у меня нет никакого желания быть столь же предсказуемым, как во Франциске и Формозе. Хватит с гоблина прямолинейности и торопливости.
И поэтому я не рванул на запад. Нет. Я неспешно подготовился, познакомился с пришедшим наконец доном Содро – хранителем фильмотеки поселения – скинул ему желаемое и расспросил о здешних окрестностях, опять получая почти такую же информацию, что и от старой Гаспары. Выслушав, переварил, попутно собираясь. А затем я двинулся на север, направляясь к недавно покинутому океану – но куда западнее. Следующие два дня я был в движении, покидая водительское кресло только для подзарядки батарей и короткого ночного отдыха.
Дон Ругер оторвал от кровоточащего пьяного сердца хорошую машину. Легкая высокая багги с трубчатым каркасом и брезентовым верхом могла вместить в себя только трех пассажиров – или двух в полной боевой выкладке. За длинным рядом сидений легко размещалась пара рюкзаков, бутылки, канистры и сложенные солнечные панели. Никакой бронезащиты нет и в помине, зато машина реально легкая, что в данной местности только плюс. В открытом всем ветрам салоне никаких экранов, но имелся надежный универсальный фиксатор и провод со столь же универсальным разъемом, что позволило мне подключить планшет, ввести простенький трехзначный пароль и получить полный доступ к внутренностям машины. Я ограничился выводом на экран планшета стандартных показателей багги.
Стоило мне тогда усесться за руль и даже еще не тронуться с места, как ко мне подскочил тараторящий, абы как стриженный мужик с голосящим младенцем на руках. За ним стояла молчаливая девушка с усталым лицом. Выслушав мужика, что всей своей пропыленной и прожаренной душой надеялся на мое великодушие и, возможно, даже на удачу, я рассмеялся ему в лицо и… спросил, в какой стороне лежит нужное ему поселение? Он показал на север, а я кивнул на свободные сиденья. Выкатившись из переставшего быть столь уже приветливым городка, мы отыскали широкую северную дорогу, идущую по низине между редкими рядами невысоких, но очень толстых деревьев, и двинулись на север. Мужик и младенец не затыкались все первые пять часов пути, зато едва машина остановилась, они оба тут же уснули. Но заговорила девушка, взявшая на себя обязанность кухарки. Помешивая в моем котелке невероятную смесь из примерно сорока тушащихся на огне ингредиентов – большую их часть она отыскала рядом с заряжающейся машиной, – она начала рассказ о том, как им живется и почему они решили перебраться ближе к океану. Я дремал и не особо слушал, но ее это, похоже, не волновало.
Я расстался с ними глубоким вечером, высадив рядом со скоплением крытых листьями и дерном глиняных лачуг. Пока их обнимали, целовали и тащили к пылающему между домов костру, несколько стариков буквально вынули меня из багги, усадили на высокий табурет и впихнули в руку высокий бокал с пивом. Я покачал головой, но один из стариков приволок длинный провод и с хитрой улыбкой указал на крайнюю большую постройку, где на крыше лежал целый ряд древних солнечных панелей. Чуть в стороне со скрипом вертелся высокий ветряк. Это решило дело, и битых пять часов я отвечал на бесконечные вопросы жадных до новостей жителей. После чего сытый и чуть пьяный, я опять втиснулся в багги и снова выехал на сузившуюся дорогу. И снова я был не один – хитрожопые местные, конечно же, нашли мне пару попутчиков, которым ну вот прямо срочно надо было как раз туда – ближе к океану. Мужчина и женщина. Она беременна. И очень зла – недавно им повстречались проклятые ублюдки, что предлагают хорошие деньги за прерывание беременности, а мужикам всегда готовы сделать маленький укольчик, после которого их яйца превращаются в пару волосатых пустых бурдюков. Она говорила всю ночь и вырубилась только утром, когда мы встали на подзарядку. Но благословенные звуки природы не долго радовали мой слух – их перебил очнувшийся от молчаливой комы мужик, начав сетовать на слишком властных женщин и несносных старух. Когда он заканчивал перечислять все кары небесные, которые обязательно обрушатся на головы воспевающих проклятый матриархат, я наконец-то отрубился, хотя и сквозь сон продолжал слушать его робкое бормотание. Проснувшись, я увидел его снова погруженным в молчание, но довольным – он в три горла жрал густое мясное рагу.
Навевает воспоминание – не его сытое и пугливое молчание, а доносящийся до ноздрей легкий запах свежего дерьма из-за кустарника. Сначала хитрая беременная деваха покормила своего мужчину, а затем поделила оставшееся между собой и мной. Подтирая остатки вкусной еды черствеющими кусочками кукурузной лепешки, я с трудом сдерживал непривычный для меня смех.
Я высадил их на перекрестке в полукилометре от нужного им селения со слишком длинным названием. Они не оценили мою бессердечность, но я пожал плечами и просто поехал дальше, оставив их в дорожной пыли. Не то чтобы мне было напряжно довезти их до тех виднеющихся домов, но я знал, что если совершу эту ошибку, то все опять повторится – меня напоят пивом, дадут еды, высосут из моей головы все новости, а утром отправят в путь, всучив новых пассажиров. И да – я тоже получил немало информации, но я уже захлебывался. Необходимо время для переваривания и усвоения.
Где-то через десяток километров моя долгая безмятежная прогулка кончилась – дорога сначала превратилась в широкую тропу, следом исчезли отходящие в стороны тропы со следами повозок, ну а еще через час мне через каждые пятьсот метров приходилось покидать машину и расчищать путь с помощью мачете. Лиственный сумрак сгустился, а воздух стал таким влажным, что я больше пил его, чем вдыхал. По древесным стволам струилась вода, но под колесами и ногами было относительно сухо – особенности местной почвы, что лежит на карстовых пластах с огромными пустотами.
Размеренно работая мачете, оттаскивая сопротивляющиеся лианы, отмахиваясь от насекомых, я вспоминал, и воспоминания приходили удивительно легко и безболезненно…
Да…
Не зря именно здесь в свое время решили обосноваться многие сурверские дивизионы, как они начали себя называть в средней части Эпохи Заката. Хотя причина была даже не в почве и ее податливости и даже не в наличии моря пресной воды. Нет. Их в первую очередь привлекал здешний жаркий климат, что при условии восстановления планеты мог бы обеспечить их тремя-четырьмя урожаями в год. Сурверы были из тех, кто старался мыслить стратегически и заглядывать в далекое будущее. Но в то время это было только во вред – ведь тем, кто собирается жить в будущем, абсолютно плевать на настоящее. Они взрывали, вырубали и бурили, как безумные, уничтожая порой остатки еще живой экосистемы, на автомате считая, что она так и так обречена на вымирание.