Где-то минут пять так назад возникшая ниоткуда юркая зыбкая тень, двигаясь быстро, неслышно и безошибочно, воспользовавшись странными округлыми хреновинами с горящими фитилями, подпалила все четыре ведущие к деревне моста. Причем момент был подгадан так удачно, что в это время идущий с океана ветер чуть утих. В метаемых тенью округлых штуках я с запозданием опознал хреновины вроде выдолбленных тыкв с воткнутыми в них пылающими тряпками. Примитивные коктейли Молотова, лишенные главного недостатка – звона битого стекла. Сделав свое черное дело, тень исчезла за грудой камней. В свете дня поднявшееся пламя было невидимым, и пока не повалил густой серый дым, рыбаки ничего не замечали. Но заметив, за дело взялись дружно – в тушении участвовали вообще все жители от мала до велика. И это столь наивное и наказуемое дружное участие позволило врагам начать атаку, по полной программе используя элемент внезапности.
Из воды там, на глубине, резко поднялись и выпрямились широки паруса, закрепленные на серферных досках. Среди волн мелькнули блестящие темные спины и короткие плавники каких-то рыб, а еще через секунду доски уже двигались по мелководью со скоростью хорошего бегуна, нацелившись точно на пылающее поселение. Я не просто так любовался происходящим – успел навинтить на ствол винтовки глушитель и занять позицию чуть получше. Багги стояла за небольшой песчаной дюной – на нее я и взобрался, укрывшись в зыбкой тени чахлого кустарника. Убрав бинокль, я прильнул к прицелу и повел оружием, разглядывая атакующих.
Никакой одежды, кроме странноватых ремней на плечах и поперек груди. Тела покрыты цветными татуировками, головы и лица начисто выбриты. Татуированные рожи кривятся в яростных гримасах, и хотя незнакомцы крепко держатся всеми руками за надутые паруса, я успел заметить закрепленные на них длинные легкие гарпуны. Среди нападающих как мужчины, так и женщины, всего их около тридцати, и их тела удивляют развитой до предела мускулатурой верхней части тела. А то, как они внезапно поднялись из мирных волн, – равно как и бегающий по пляжу ушлепок с коктейлями Молотова – говорило о продуманности и обученности. Рядом с несущимися серфами, вспарывая воду, буквально летели крупные черные рыбы.
Несколько секунд…
И паруса упали в волны, замедляя бег серфов – но не полет прыгнувших на лодки и причал разрисованных макак. Я ждал… пока хрен поймешь, что происходит… может, у них тут какая-нибудь кукурузно-тунцовая фиеста так начинается, а я главному клоуну башку случайно прострелю…
Как только первые нападающие оказались на пирсе, они рванули к ближайшим хижинам. Тут их и заметили – с чудовищным запозданием. Сначала крикнул один из стариков-рыбаков. А затем вся деревня взорвалась единым паническим воплем. Мужики побросали ведра и рванули к дома – наверняка за оружием. Женщины бросились к детям. Между камней, под мостками и плотами, мелькали те быстрые и пока мной неопознанные хищные тела. По полочкам «свой», «чужой» и «дохлый» я все расставил еще секунд через пять – когда самый ретивый хреносос в татуировках замахнулся гарпуном на мирно сидящего на досках и нихрена не понимающего ребенка лет шести. Винтовка хорошо пристреляна, поэтому я не промахнулся, всадив пулю точно в центр широкой груди. Взмахнув руками, гоблин выронил оружие и рухнул в будто вскипевшую воду, а я уже вел ствол дальше.
Выстрел…
Орущая девка с большим тесаком получила пулю в живот и, согнувшись, завалилась опять же в воду – так, будто именно там спасение, а не гибель.
Выстрел…
Еще одна, постарше и помассивней, поймала пулю левым боком и рухнула на бревна. Вопя так, что перекричала остальных, она из последних сил кувыркнулась в океан.
Какого хрена?
Похоже, я нехило отстал в этой жизни, раз простреленные гоблины так спешат укрыться в теплой и едкой соленой воде. Выплыть с такой раной почти невозможно, да а отсидеться даже на мелководье вряд ли удастся, а тут прямо действие на чистых инстинктах.
Ответ я получил почти сразу – во вспененной покрасневшей воде крутнулись те же рыбьи силуэты, на поверхности показались два буквально вытолкнутых тела, а следом безвольных и наверняка уже сдохших гоблинов с бешеной скоростью повлекло в открытый океан, протаскивая под мостками, обходя камни и при этом удерживая их запрокинутые головы над водой. Да тут какой-то сучий симбиоз… но с кем?
Второй ответ тоже явили сразу – три длинных вымахнувших из волн грациозных тела с силой ударили в отмахивающихся тесаками и кулаками рыбаков, сбив их в воду и рухнув туда же. Одна из рыбин упала на доски и забилась, грамотно подталкивая себя к краю.
Дельфины…
Это были долбаные, мать их, дельфины – огромные, темно-серые, умные и в змеящихся по всему телу татуировках.
Охренеть!
Выстрел… второй… следующие две рыбину получили по пуле, а затем еще три я всадил в их друзей с гарпунами. Перезарядившись, чуть сместился и продолжил стрелять уже без счета – выцеливать было легко, благодаря ярким цветным татуировкам и наготе обоих типов нападающих. Видишь хер – стреляй. Видишь – хвост – стреляй. Какой-то невнятный узор на жопе? Стреляй!
Я так увлекся, что слишком поздно услышал шорох песка под чьими-то быстрыми шагами. Резко перекатившись, услышал слабый треск, и меня тут же обдало диким жаром, а затем и болью, ударившей по левому плечу.
– С-сука! – выдохнул я, всаживая нож в живот упырка, вскинувшего над головой вторую пылающую хреновину.
Я провернул нож, выдернул, рухнул и покатился по земле, сбивая жрущее меня пламя. А утробно застонавший гоблин разжал пальцы, схватился за пузо, в то время как выроненная тыква упала и раскололась о его тупую бритую голову с парой тату. Он вспыхнул разом – весь с головы до пят. Заорав, размахивая руками, он побежал с воем к океану, но невыносимая боль сжала его, скрутила, уронила на песок и заставила там метаться некоторое время, прежде чем милосердный болевой шок не вырубил его. Скрипя зубами от боли, я подхватил винтовку и попер вверх по склону обратно к вершине. По пути вколол в горящую огнем руку шприц с обезболом. Рухнув, уже не пытаясь скрыть свою позицию – я, мать его, все еще дымился, а внизу полыхал труп! – с шумом выдохнул, воткнул новый магазин и продолжил стрелять. На этот раз я бил больше по сраным водоплавающим, а не по уже полностью деморализованным гоблинам. Прикончив трех дельфинов и ранив вдвое больше, я заметил, что даже серьезно раненные, они не уходят, пока не подберут из воды двуногих сообщников, и снова перевел прицел выше.
Выстрел… и летящий через мостик в красивом прыжке темно-серый дельфин падает в воду дохлым куском мяса с пробитой башкой.
Выстрел… и убегающий татуированный хреносос получает пулю в жопу. Под ним резко подламывается нога, и он падает, насаживаясь хлебалом на тонкое бревно, где и замирает уродливым трясущимся насекомым.
Выстрел… и бегущая ко мне прямо сквозь пламя прибрежных мостков лысая девка падает на тлеющие доски и начинает неспешно жариться.
Снова перезарядившись, я поднялся и двинулся в сторону вниз по склону, переведя огонь на вставших из линии прибоя новых гоблинов. Убил двоих, прежде чем получил ответку, угодившую в бронежилет. Следом прилетела еще одна пуля, и я рухнул плашмя, но прежде успел словить еще один гостинец обожженным левым плечом. Плеснула кровь, вернулась боль, а с ней и злоба. Слившись с винтовкой в одно целое, я не унимался до тех пор, пока не убил еще четверых, выцеливая вооруженных огнестрелом, а оставшихся не заставил вернуться в волны и исчезнуть – но прежде успел воткнуть по пуле в еще две жопы.
На этом все затихло – сама заваруха. А вот вопли, визги и прочее только разгоралось. Но это уже было не мое дело. Убедившись, что в рыбацкой деревне врагов нет, я вернулся к багги и занялся собой.
К моменту, когда я извлек из плеча пулю и залил пораженную ожогом кожу спреем из драгоценного баллончика, там в поселении наконец-то дотушили пожар, щедро заливая дымящуюся древесину и трупы соленой водой. Унялись крики, хотя раненные все еще нет-нет да вскрикивали, а затем затихали. Я заметил, что тех татуированных убивали сразу, не пытаясь с ними общаться. Убивали прямо как бешеных псов.
Когда я закончил обрабатывать раны, шипя от удивительно сильной боли – прямо, сука, сильной! – в деревне окончательно все улеглось, а самые смелые из рыбаков рискнули нырнуть в воду и начали вылавливать трупы и буксировать на причал, откуда их по цепочке передавали на берег. Меня они заметили гораздо раньше, еще во время стрельбы, но пока никто не спешил ко мне приближаться, хотя группка мужиков в возрасте оживленно о чем-то совещались рядом с самой нарядной и стоящей особняком круглой хижиной.
Забросив винтовку в багги, я уселся за руль и повел машину к океану, по пути наехав на голову еще подергивающегося сучьего поджигателя. Дважды хрустнуло, машину пару раз тряхнуло, но мне легче не стало.
Как он так тихо подошел?
Как я прохлопал?
И почему боль настолько острая, что мне аж хочется жалобно застонать?
– А ведь не хотел я к океану приближаться, – зло пробормотал я. – Не хотел…
Остановив машину метрах в трех от набегающих на шипящий песок волн, я выбрался и присел на корточки рядом с трясущимся в воде полумертвым океаническим аборигеном, лежащим в крепкую такую обнимку с умирающим от раны в башке дельфином. С трудом подняв голову, проморгавшись от окровавленного песка, абориген прохрипел, еще сильнее стискивая дельфина:
– Тандем! Священный танде-е-ем…
– Мне похер, – буркнул я, доставая из кобуры револьвер и приставляя ствол к рыбьей башке, хотя это вроде и не рыба вовсе, а что-то там млекососущее. – Что это за дерьмо в татухах?
– Нет! Нет! Афалины святы! Афалины святы!
– Ну да, – хмыкнул я, нажимая спуск и даря более чем двухметровой рыбине окончательное облегчение.
– А-А-А-А-А-А-А! – несмотря на раны, абориген рванулся ко мне, попытался вцепиться в горло, но не дотянулся и опять рухнул на мокрый песок. – А-А-А-А-А!