– Заткнись на секунду!
– А-ага… я прогневала тебя, незнакомец с большим тесаком?
– Нет. У меня просто заболела голова…
– Надо меньше думать, меньше злиться и больше любоваться и восторгаться окружающим миром! Живи настоящим моментом, незнакомец! Почитай Мать, люби природу, склоняйся пред диаболичи и…
– ЗАТКНИСЬ!
– Ладно… но знай – ты хороший! Ты очень хороший! Просто у тебя немного очерствелая душа. Тебе надо посидеть в предрассветное время на высоком холме и встретить восход, жуя листья коки. На тебя снизойдет! На тебя обязательно снизойдет…
– …
– Мы мирное племя. И потому нас все любят. Пусть мы не слишком уважаем тех, кто пренебрегает мирной и чистой работой по сбору излишков благословенной природы, что кормит и поит нас, но мы понимаем, что не всем дано сразу проникнуться этим благословенным чувством полной благодарности, что согревает наши души. Прошлое – ушло. Будущее – не пришло. Ты здесь. Ты сейчас. Вдохни поглубже, взгляни в небо, соедини вместе ладони и с ласковой улыбкой скажи БВАК!
Получившая выверенный удар девка свалилась на тропу и затихла. Я присел рядом, нежно придерживая в ладонях гудящую голову и глядя на лежащий на земле испачканный в крови тесак. Может, рубануть?
Я просидел несколько минут, задумчиво жуя выуженный из корзины девушки знакомый мне фрукт – большой, овальной формы, с зеленой плотной кожурой, плоской здоровенной косточкой и сладкой мякотью.
Дернувшись, девка приподняла голову, утерла пыльную щеку и улыбнулась:
– Ты не оставил меня зверям, незнакомец? Ты добр. Видишь – и в тебе проснулось то робкое золотое сияние, что…
На этот раз я просто ткнул двумя пальцами, и она снова обмякла. Я взял второй плод, содрав часть кожуры, принялся жевать. Головная боль вроде чуть поутихла, тошнота тоже не возвращается. Тропа тут спускалась по пологому лесному склону, между поредевшими и уже не столь монструозно толстыми деревьями я увидел шатры. Встав, взял еще фрукт и пошел, оставив зашевелившую дуру за спиной.
Преодолев сотню метров тропы, найдя проход в колючих зарослях, я шагнул на открытое пространство и невольно замер – лагерь шизанутого племени, что чем-то напомнило мне слюнявых дэвов, был разбит на самом краю скалистого участка, оканчивающегося обрывом. Узкая каменная полоса, потом пропасть, а дальше – огромный заброшенный город, выглядящий зелено-серым пятном. Мегаполис. Центр застроен полуразрушенными высотками, ближе к краям здания пониже, затем начинается частный сектор, опоясывающий весь город, медленно переходя в дикий лес. Все постройки утопают в зелени, что медленно дробит камни корнями. Однажды этот город исчезнет. А вон то здание останется – самая высокая постройка этого безымянного пока для меня города была полностью очищена от растительности, не считая пары верхних этажей. Но там зелень была очень уж аккуратной, скорее напоминая плодовые сады и ухоженные огороды. Мне бы оптику.
Над зданием поднимался жидкий дым. Блестели на стенах стекла – окна большей частью приведены в порядок. На что можно поспорить, что вон там и засело племя этих гирреро?
Почувствовав присутствие рядом, обернулся и увидел неуверенно шагающую девушку. Заметив, как она открыла рот, схватил ее за подбородок, подтащил к себе:
– Ни слова. А если что спрошу – отвечать только по делу, без всякой тупой хрени вроде доброты, всепрощения и золотого сияния в смиренных жопах. Поняла?
– Да!
– Хорошо.
– Эй ты! Отпусти ее, бастардо! Она под нашей защитой! И почему на тебе шорты Рама? Отвечай, пока я не вышиб тебе мозги!
Обернувшись, я взмахнул рукой, затем второй. И пошел неспешно дальше, глядя, как поймавший огромным пузом тесак, а горлом нож толстяк заваливается вперед. Когда он тяжко шмякнулся, вбив нож по рукоять, отчего лезвие вылезло промеж позвонков сзади, я наклонился и подобрал с земли его оружие. Оглядел и широко улыбнулся еще одному замершему «воину» в грязной майке и с копьем в руке:
– Дробовик нашел… он чей?
– Твой! – заверил меня тот, с трудом выдавливая широкую испуганную улыбку.
– Ну хорошо. – улыбнулся и я, спуская курок.
Картечь. Кучно легла. А едкий запах пороха взбодрил меня и разом убрал головную боль.
– Сюда иди. – кивнул я последнему гирреро, что ярко выделялся на фоне замершего мирного племени. – Поговорим… И ружье на землю опусти. Держи за ремень.
– Ой мамай… – пробормотала добрая девушка, обходя нас кругом и спеша к шатрам с людьми в ярких одеяниях.
– Другие не придут, да? – вздохнул невысокий старик в красной футболке и некогда белых шортах, медленно снимая с плеча ружье.
– А сколько их ушло? – с безразличием спросил я.
– Да все и ушли кроме меня. Шестеро.
– Еще раз солжешь – и я убью тебя медленно, а не быстро. – пообещал я.
– Но все равно убьешь? – равнодушно уточнил старик, опустив ружье на землю, после чего поднял руки и поместил их за голову. Повел плечами, поморщился, словно от застарелой боли в суставах.
– Дебил. – подытожил я, нажимая спусковой крючок.
Картечь ударила в область солнечного сплетения. Старик коротко вскрикнул и упал, затихнув. Еще не мертв, но скоро умрет.
– Тихо! – заорал я, успокаивая запричитавших аборигенов, двигаясь к умирающему.
Крик подействовал. Затихшее племя уселось на траву, но мужчины держали руки на копьях, и я не настолько туп, чтобы недооценивать скорость полета и силу удара умело пущенного охотничьего дротика. Ткнув дрожащего в агонии старика ногой в щеку, заставил его голову повернуться и без удивления увидел торчащую за затылком плоскую белую рукоять ножа. Хитрая старая крыса.
– А, дерьмо… – вырвалось у меня, когда нога подкосилась и я упал на колено, уперевшись рукой в землю. – С-сука…
Повалившись, замер на боку и затих в этой позе на несколько секунд, пережидая вспышку дикой головной боли. Перед глазами помутилось, все замерцало. Такое ощущение, что какой-то мелкий ублюдок засел в голове и тычет пальцами мне в глазные яблоки изнутри, пытаясь выдавить их наружу. Очнувшись, встряхнул ноющей башкой и вскочил, вернее, попытался это сделать – дрожащее тело хоть и послушалось, но сделало это с невероятной медлительностью. Будь эти трахнутые добротой придурки чуть агрессивней… я бы уже превратился в подушечку для копий.
– Сколько еще из этих осталось. – я указал стволом дробовика на затихшего старика и сплюнул тягучую слюну, отдающую какой-то химией.
– Один. – первой отозвалась моя провожатая, заодно радостно указав на несущегося к нам от края подступающих к скальному обрыву джунглей, на бегу вытирающего руки о край синей майки. За его плечами болталась рукоять то ли двуручного тесака, то ли меча без ножен.
– Его зовут Маверик. – добавила девка. – Он меня лапал за секвойей. Везде пощупал! А ведь я ему сказала, что у меня есть парень. И что я ему все расскажу.
– Рассказала?
– Ага.
– А он?
– Он сказал мне что этот отброс поступил нехорошо, но что я сама виновата, раз ходила за секвойю собирать ягоды.
– А лапавшему тебя мужику твой парень что сказал?
– Ничего. Только мне дал отрезвляющую пощечину, чтобы я знала, что не стоит ходить за секвойю. А что?
– Да не. – пожал я плечами, радуясь, что подступающая тошнота отступила, равно как и головная боль.
– Кто это сделал?! – заорал подскочивший мужик, скидывая с плеча веревочную перевязь и хватаясь за рукоять уткнувшегося в камень тесака. – Кто это, сука, сделала, а? Бастардос!
– Я сделал. – с вежливой улыбкой приподнял я руку, но глядя не на мужика, а на только что подобранное ружье.
– Ты?!
– Ага. Я. И че?
Резко сдувшись, Маверик поглядел на свой тесак, затем на ружье в моих руках и на обрез за плечом, оценил долгим рыскающим взглядом разбросанные трупы, переключился на изучение моей одежды. Уменьшившись в росте еще чуток, он аккуратно выпустил рукоять тесака, позволив ему упасть, после чего вместе с зеленой слюной выплюнул здоровенный ком жеваных листьев и полез в поясную сумку. Я не мешал, с интересом наблюдая и не забывая поглядывать на джунгли вокруг нас. Разжевав несколько листьев, запихав их языком за щеку, утерев слюну, Маверик протянул мне несколько листов:
– Мамас кока. Самая сладкая. Любого спроси. Делает умнее…
– То-то ты гений такой…
– И добрее…
– Нож?
– Есть.
– Сними с себя все. Оставь только шорты. Забейся вон в ту щель. – я указал стволом ружья на узкий темный разлом во вздувшемся скальном бугре. – Пусть наружу торчат затылок, спина и жопа.
– А зачем? – спросил задумчиво Маверик, стягивая майку. – Жопа из щели зачем, добрый человек?
– Быстро.
– Тороплюсь… тороплюсь… не убивай меня. Я в жизни никого не убил. И не обидел.
Я глянул на продолжающих неподвижно сидеть аборигенов, что неторопливо мерно жевали.
– Это правда?
– Он был самым добрым и тихим из обсерверов. – кивнул один из длинноволосых и седобородых полуголых патриархов. – Он ничем не обидел нас. И даже помогал при сборе высоко растущих плодов и переноске тяжелых корзин к повозкам.
– Ясно. – кивнул я, глядя, как мой будущий проводник втискивается в узкую щель. – Повозки вон те?
– Все верно, злой и гневный незнакомец. Ты…
– Да?
– Ты убиваешь так легко, будто срываешь лист коки. Даже не задумываясь…
– Тебе что-то не нравится, старик?
– О нет… я лишь хотел спросить.
– Спроси.
– Когда ты уже уйдешь? Если уйдешь…
– Уйду. – пообещал я, мрачно оглядывая вялых пассивных травоедов. – Когда получу нужное.
– И что же тебе требуется, злой незнакомец, не жующий коку?
– Рюкзак, штаны, ботинки, немного жратвы, флягу с чистой водой. Что насчет лекарств? Как вы еще лечитесь? Короче – тащите что есть из жратвы, отвечайте на мои вопросы быстро и только правду. А затем я уйду вместе с Мавериком.
– Что нам потом сказать тем злым людям из сальваджи, когда они придут и спросят, почему их воины были убиты?
– Не ерзай жопой, старик, – я растянул губы в усмешке, глядя на высящийся посреди заброшенного города очищенный от растительности небоскреб, – я сам им все расскажу…