Следователь как будто прочитал мой вопрос наперёд.
– Это и есть одна из странностей. Нашли её недалеко от центра в заброшенном притоне, наподобие публичного дома, замаскированном под строящийся салон красоты. Никто из нас не догадывался, что под носом скрывается такое коварство. Через несколько улиц МУР, а под его глазами творится бессовестное беззаконие. И ведь кто-то предупредил нас, что обнаружил труп. Звонок был сделан из того дома.
– Вы намекаете на то, что её убили?
– Это исключено. Но был анонимный свидетель. Если бы не анонимный звонок, мы бы нескоро обнаружили тело. Кому в голову пришла бы идея прочистить эту нехорошую квартирку? Никого, кроме кучки гастарбайтеров мы бы не нашли. Так мы и считали.
– Но кто это мог быть? И вообще, не понимаю, что Лиза делала там?
– Мы должны понимать?
– Но…
– У нас накопилось много вопросов, гражданин…
– Герман Ластов.
– Документы при вас?
– Да.
– Покажите ваш паспорт?
Я предъявил. Следователь хмуро сверил мою фотографию с оригиналом. Сзади вернулся эксперт и вручил свёрток и гелевую ручку.
– Получите и распишитесь.
Убрав документы, я сунул под нос листок. Бегло пробежав по нему, я поставил подпись.
– Заключение готово?
– Как обычно. Никакого криминала, – пожал плечами эксперт.
– Уверены?
– Гистология будет завтра, но я с полной ответственностью заявляю, что эту женщину никто не убивал, даже пальцем не трогал. Ну, в момент смерти, естественно.
– Хорошо бы так, – задумчиво произнёс хмурый следователь и попросил меня выйти.
После подписания протокола меня отпустили, но Звонарёв предупредил, что у них ещё возникнут ко мне вопросы. Отпираться бесполезно, но главное – я забрал бедную Лизу.
Хлопот особых не представилось. Тут же подкатила гремучая каталажка – та самая, что я видел на входе, но я даже не успел заказать место на кладбище и сообщить родственникам и друзьям о безвременной кончине Лизы Миндаль.
Родственники? Я понятия не имел, где они находятся и как до них дозвониться. Мне думалось, что их вовсе нет, потому как Лиза – посланница дьявола, и у неё отсутствуют кровные братья и сёстры на этом свете, как нет ни отца, ни матери.
Родители так и не нашлись, но объявился потерянный и причудливый дядя. Неизвестно, как он прознал о её смерти, но самолично примчался с северо-запада города. Одновременно я обзвонил её офисных сотрудниц и сообщил трагическую новость Адель. Поэтесса восприняла её смерть выдержанно и, как мне почудилось, слишком спокойно, как будто Лиза не умерла, а слегка отравилась горьким кофе и прочищает желудок зондом, лёжа в больничной палате. Адель естественно поохала, сделала трагическую мину, но особо не растрогалась. Типа лучшая подруга, а я предполагал, что начнётся мировая истерика, паника с вскрытием вен, тягучие слёзы, и Адель последует по стопам искусительницы, наложив на себя руки. Не вышло. Поэтесса не собиралась кончать с собой.
Что ж… Всему своё время…
Дядя помог организовать похороны. Вместе с ним мы уладили все формальности. Я заказал уютное место на Переделкинском кладбище, как Лиза и просила. Дядя Игнат удивлялся, почему именно там, в глуши, на окраине города, а я не стал откровенничать и перечитывать ему послание Лизы, но убедил его, что это самое подходящее и смиренное место, а мертвецам, как известно, нужен покой – самое важное в их загробной жизни.
Дядя Игнат поворчал, но согласился. В целом, ему было всё равно. Оказалось, что он не видел родную племянницу несколько лет и даже не надеялся её встретить. Я спросил о её родителях, но он толком ничего не ответил – ни откуда Лиза родом, ни где поживают её матушка с батюшкой. Странный был этот дядя Игнат Петрович Миндаль, как и сама усопшая Лиза. Он был никому неизвестный кладовщик в одной вшивой заштатной торговой базе, и ещё пару лет не вылезал бы из кладовой, если б не это трагическое известие.
Я не нашёл в нём ни одной похожей черты, чтоб напомнило Лизу. Игнат Петрович был крепкого телосложения, очень сутулый и на лбу имел красное родимое пятно, как у Горбачёва, за что я и прозвал его «первый кладовщик СССР». Образования он был недалёкого и о высоких материях с ним не поговорить, но искренне проявлял свои чувства к усопшей и несколько раз предложил напиться в дешёвом кабаке. Разумеется, я отказался. Время пить пока не пришло, а в дешёвых кабаках я не напиваюсь. Там, где напиваюсь я, Игнату Петровичу вход заказан навсегда.
На днях случилась погребальная церемония. Участников пришло меньше, чем я ожидал. Всего-навсего пара штатных сотрудниц из офиса, где Лиза действительно числилась и каждый день трудилась в поте лица, плюс несколько дальних подруг, включая любимую поэтессу. Белкин вдруг согласился придти, и, конечно же, дядя Игнат Петрович. Вся честная компания проводила Лизу в последний путь, но я-то знал, что она жива, а её погребение – пустая формальность, уготованная свыше.
Лиза жива, и ей не требуется воскреснуть. Я знал, что она смотрит на нас, наблюдая, как мы прощаемся с ней, думает о будущем и совсем не собирается уходить. Глядя в хмурое небо, окатившее нас промозглым дождём после погребения, мне стало не так горестно и прискорбно. Лиза любила дождь, и это был её прощальный подарок и напоминание, что она меня слышит, видит, и довольна, как я всё устроил. Я старался, Лиза, очень старался.
Мы готовились засыпать Лизу землёй, и когда бросали вниз липкие горсти, я запомнил её закатанные глаза, в которые взглянул последний раз, чтоб зафиксировать навечно. Но это не Лиза, а растерзанный препарат.
Лизы там нет…
Погребальная церемония прошла гладко. Адель расчувствовалась и утирала скупые слезинки. Пафосные сотрудницы стояли молча в сторонке в позе истуканов с острова Пасхи, а дядя Игнат резво засыпал гроб, будто замыслил вручную закопать племянницу.
Сам я быстро отошёл в сторону, уступив место другим. Белкин даже не пачкал руки.
Лил дождь, и земля превращалась в слякоть. Дело довершили братки ритуальной службы. Сверху поставили надгробный камень без высеченных черт. Я уверял себя, что они не отобразят неуловимой Лизы и будут лишь безликой карикатурой на её совершенство. Надгробный мадригал имелся, как полагается. В нём написана простая фраза, что обычно пишут на обелисках: «Да будет земля тебе пухом, а ты останешься вечно молодой и вечно красивой в наших вечных воспоминаниях». Адель добавила специально написанное четверостишие, но я не стану его цитировать, так как оно мне чуждо, как и сама Адель. Но Лиза была бы не против услышать её стихи, ведь она их очень любила.
Поминки проводил каждый на своё усмотрение. После погребения дождь усилился – Лиза не хотела, чтоб мы задерживались, и нас как рукой смыло. Дядя Игнат набрал мужиков с ритуальной службы и отправился квасить на съёмных «жигулях». Сотрудницы педантично вернулись в офис, отпросившись на похороны до обеда. Я же с Белкиным и Адель подался в тихое безлюдное заведение, чтоб не отставать от дяди Игната.
В тихом и уютном, почти совковом, ресторанчике без пафоса и спеси, мы распивали с Белкиным водку и слушали причитания поэтессы. Но она, как полагается, была в трауре, и поэтому не очень многословна, и даже шарахнула пару рюмок водки, а затем погрузилась в транс и о чём – то думала… Скорее, о Лизе.
Когда мы с Белкиным выпили полбутылки, я позвонил в службу эвакуации, чтоб мою Маздочку припарковали, где мне удобней. Белкин проделал то же самое, чтоб не проштрафиться на своей тачке. Так Адель осталась без кареты, но это её не тревожило. Мы позабыли обо всём: о напортаченных проектах и быстро выздоравливающем Секире, которого уже успели перевести в отдельную палату. Но мы не забывали о Лизе и обсуждали её вслух и про себя, вспоминая всё хорошее, что было в ней, и чего мы так и не разглядели.
– Так бывает, – справедливо рассуждал Белкин. – Живёшь с человеком, а потом – бац! И нет его рядом. Слепой рок. Не угадаешь, где найдёшь, где потеряешь.
– Все предопределено, – вещала Адель, – и её уход имеет свой высший смысл. Мне не верится, что её нет. Вот думаю – открою сумочку, достану мобильник, наберу её номер, и она ответит. Попробуем?
– Стоит ли? – сомневался я. Её неуместные шутки начинали меня напрягать, но это соответствовало её духу. Всё же любопытно, ответит ли Лиза или пока занята.
– Позвоним, – решилась Адель и полезла под стол за телефоном.
Набрав её номер, она замерла в ожидании и прислушалась.
– Что там? – спросил я в нетерпении.
– Гудки, я слышу гудки. Лиза на связи.
– Дай-ка сюда телефон! – вырвал я его.
В ушах слышались длинные гудки. Вдруг связь оборвалась, и на экране отпечаталась надпись: «Абонент занят».
– Абонент занят, – повторил я, не веря в сказанное.
– Вот! Я же говорила. Лиза на связи, но пока занята, – утвердилась Адель, убирая мобильник, – я ещё поговорю с ней, а если не получится по телефону, то пойду к медиуму, и мы вызовем её на связь. Передать ей привет от тебя?
– Я с ней сам пообщаюсь, – хмуро ответил я и набрал Лизу в своём телефоне.
Послышались те же протяжные гудки, но связь не обрывалась, и гудки гудели, пока время ожидания не закончилось.
– Ну что, дозвонились? – скептически спросил Белкин. – Я бы на вашем месте не шутил с загробным миром. Думаете, ей приятно, что вы без конца ей трезвоните? На этом свете её доставали звонками, а вы хотите и на том свете достать. Вы случайно не додумались в гроб положить телефон?
– Нет! Что я, совсем сдурел? Я даже не представляю, где он сейчас находится.
Тут мне вспомнилось, что он должен был находиться в сумочке, а сумочка оставалась в тайных комнатах, в которых потом копошились криминалисты. То есть телефон где-то у них или бесследно затерялся во владениях непойманной мадам Тюссон. В общем, он тоже где-то на том свете, а значит, рядом с Лизой – это утешало и одновременно пугало. Как бы она не решилась мне позвонить?! И как бы я ни любил её, но ночной разговор с покойницей сведёт с ума, если я в нём ещё остался, в чём я лично сомневаюсь, особенно остро в свете последних событий.