Порой лодку захлестывало, порой она кренилась набок из-за неудачного взмаха веслами.
— Как вы плохо гребете, братец! — сказала вдова. — Это не ваши спокойные речки в пятнадцать метров шириной. Здесь подводные камни и отмели, так что будьте внимательны!
— Самые опытные лоцманы боятся устья Миссисипи во время прилива, — добавил Менар, — особенно у фарватера. Сворачивайте налево, да сворачивайте же! Здесь водоворот!
Нежо затрепетал… Водоворот… отмели… подводные камни… «А что, если мы перевернемся? — думал он. — Ведь я-то умею плавать! Я умею плавать!»
— О, дайте-ка я сменю вас, сударь мой! — вскричал Ноден, вскакивая на ноги. — Еще один такой гребок, и мы перевернемся! Дайте мне вес…
Он не успел договорить. Четыре крика прорезали тишину. Пирога исчезла в водовороте, и эхо откликнулось на зловещий всплеск от падения в воду нескольких человек.
Угрюмое безмолвие воцарилось над рекой. Вода, приняв свои жертвы, сомкнулась в кипении волн. Затем на поверхности появились, словно обломки кораблекрушения, перевернутая лодка и весла.
Прошло еще мгновение, и в лодке оказался один из мужчин. Схватив весла, он погнал пирогу к берегу.
На сей раз гребец управлялся с лодкой решительной и уверенной рукой, но при этом очень спешил, словно опасаясь погони.
И не напрасно. Всего лишь через несколько метров пирогу сильно тряхнуло. Раздался жалобный крик, и две скрюченные руки уцепились за борт.
Гребец пошатнулся, будто увидел перед собой палача.
— Братец… братец… помогите! — молила вдова, пытаясь бороться с течением.
Нежо посмотрел на нее налитыми кровью глазами. На какое-то мгновение он заколебался… всего на секунду! Затем, подняв весло, он изо всех сил ударил невестку по голове, отшвырнул тело в реку и принялся грести еще быстрее, спеша покинуть зловещее место.
Оказавшись вблизи от берега, Нежо стал искать глазами пустынный пляж, чтобы причалить незаметно. Теперь он греб очень медленно, опасаясь привлечь к себе внимание; он почти улегся на днище, ибо ему казалось, что небо узрит в нем тень Каина — ступив же на землю, быстро пустил по течению лодку с веслами.
Он крался по набережной, избегая взглядов; выбирал самые глухие улицы и шагал так стремительно, будто хотел, чтобы весь город встал между ним и его жертвами. Миновав последние дома, он уселся под деревом и обхватил голову руками, стараясь собраться с мыслями.
Эти мысли совсем не походили на те, что вынашивал он до убийства. Он избавился от людей, преграждавших ему путь к Луизе и к богатству, но не чувствовал никакой радости — одно только холодное изумление; не было в нем ни яростного стремления похитить племянницу, завладеть состоянием и спастись бегством, ни расчетливости бандита, трезво оценивающего свои шансы на успех или неудачу. Нет, он испытывал лишь страх — еще смутный, но мучительный — и в смятении озирался вокруг, как если бы ожидал увидеть вершителей Господнего суда.
Между тем остатки разума взывали к нему — следовало немедля принять какое-то решение и твердо держаться избранного пути. С каждой минутой опасность возрастала, каждое колебание подталкивало его к пропасти.
Осознав свое положение, он вообразил, будто знает, что делать: нужно явиться в дом брата в мокрой одежде, а затем оповестить власти о случившемся несчастье — обливаясь слезами и клятвенно уверяя, что безуспешно пытался спасти погибших. Однако тут же ему почудилось, будто по пятам за ним гонятся фурии, громко возвещая всем о его преступлении и натравливая на него свору служителей земного правосудия. Порой ему начинало казаться, что он видит ужасный сон, лежа в жару на своей постели, а в соседней комнате дремлет, охраняя его покой, невестка. В какое-то мгновение он дошел до того, что почти уверился, будто кошмар этот тянется очень долго — вот сейчас он проснется на убогом ложе в меблированных комнатах Бюно, под звяканье колокольчика, призывающего на завтрак.
Однако над головой его раздавался шелест совиных крыльев, а издалека доносился постепенно стихающий гул города.
«Что делать? На что решиться? — спрашивал он себя, замирая от ужаса при мысли, что теряет рассудок. — Если это сон, пусть он прекратится! Если это явь, пусть ко мне вернутся силы, чтобы я сумел овладеть богатством и счастьем!»
И он пытался пробудить в себе прежние страсти, угасшие от ужаса; хотел вновь увидеть Луизу, вспомнить Париж с его наслаждениями — но память была бессильна, а воображение оставалось холодным.
Внезапно сквозь безмолвие ночи до него донесся бой часов. Опомнившись, он насчитал одиннадцать ударов.
«Я погиб, — сказал он себе, — если не извещу всех о несчастье и не вступлю в свои права как законный опекун племянницы. Если я не покажусь на люди в течение часа, то стану преступником, которого будут травить, словно дикого зверя, чтобы отдать в руки палача».
Он поднялся и стремительно двинулся по направлению к городу.
Ему понадобилось невероятное усилие воли, дабы решиться на этот поступок, потребовавший от него величайшего мужества. Поэтому он почти бежал по пустынным теперь улицам и примерно к половине двенадцатого подошел к ратуше.
Кровь стучала в его висках так сильно, что едва не лопались жилы; он дрожал и лязгал зубами — но наконец поднял руку к молотку на дверях.
— Вы сошли с ума, если полагаете, что Луиза выйдет замуж за своего дядю! — со смехом воскликнул рядом хорошо знакомый голос.
Рука Нежо бессильно упала; пульс перестал биться; застыв на месте, он уставился в темноту неподвижным взором.
— Чего стоят человеческие расчеты перед Божьим судом! — добавил второй голос.
На сей раз Нежо удалось повернуть голову, и он взглянул назад.
При свете газового рожка он отчетливо увидел Менара и Нодена — взявшись под руку, приказчики переходили улицу.
Они шли беседуя; когда же повернули за угол, Нежо сумел оторвать ноги от земли и бросился следом.
«Неужели я сошел с ума? — спрашивал он себя. — Неужели они живы? Или это были призраки?»
Когда же он добежал до угла улицы, куда свернули приказчики, то увидел лишь тени от фонарей на мостовой.
Пробило полночь.
— Это галлюцинация, это помутнение рассудка! — вскричал несчастный, бессильно рухнув на каменную тумбу и уже не смея идти в ратушу.
«Неужели это они? — подумал он вдруг в радостном изумлении. — Значит, я их не убил? Да нет же! Я сам слышал, как они упали в воду… Они вскрикнули… а я ударил веслом жену брата, которая плыла за мной…»
Размеренные шаги ночной стражи послышались неподалеку. Нежо опрометью бросился бежать, не отрывая взгляда от земли.
Когда он остановился, то с удивлением понял, что стоит у дома брата. Ни звука не доносилось оттуда. Все ставни были закрыты, и сквозь щели не пробивался ни единый лучик света. Был ли то покров траура или сна?
Он подумал было, что надо стучать изо всех сил, дабы разбудить спящих, но в этот момент почувствовал, как зашелестела одежда — будто кто-то прошел совсем рядом с ним.
— Черт возьми, Менар, отчего вы не входите? — нетерпеливо произнес голос Нодена. — Или вы предпочитаете спать под открытым небом?
— Ключи остались там, у меня в кармане, — отвечал голос Менара. — До чего же холодно!
— А где мадам Нежо?
— Все еще там… она придет последней, у нее так болит голова!
Нежо, лишившись чувств, рухнул навзничь.
Когда он открыл глаза, занимался рассвет. Город уже начинал оживать; хлопали двери, грохотали телеги, спешили на работу те, кто занят с самого утра; в доме Нежо негры раскрывали ставни на окнах складов.
Мысли возвращались к бухгалтеру одна за другой; затем возникли воспоминания, похожие на грозных призраков. Он резко приподнялся, намереваясь бежать, как будто страх подхлестнул его.
— Ах, Боже мой! Что вы здесь делаете, дражайший господин Нежо? — раздался веселый приятный голос появившегося на пороге Менара.
Нежо тупо посмотрел на него.
— Неужели вам нравится спать на голой земле? В нашем возрасте это неразумно. Пойдемте, вам надо поскорее вьшить чашечку горячего чая, что ожидает вас в столовой!
Это действительно был Менар — такой, каким всегда его видел Нежо — с оживленным выражением лица, в нанковых брюках, с брелоками на часах, позвякивающими при каждом его движении.
Нежо поднялся, однако лишь с большим трудом сумел устоять на подгибающихся в коленях ногах.
— Значит, я спал тут? — спросил он дрожащим голосом. — Но тогда… все это мне приснилось?
— Ноден! — закричал Менар, оборачиваясь назад. — Ноден!
Подошел второй приказчик, держа руки в карманах; за ухом у него лежало перо.
— Что такое? — спросил он.
— Как вам понравится поведение господина Нежо? Он всю ночь проспал под открытым небом!
— В самом деле? Но если вы запоздали, отчего же не решились постучать, вам бы открыли. А может быть, вы вчера возобновили дружбу с французским вином?
— Где моя сестра? — спросил Нежо, чувствуя, что разум отказывается ему служить, и будучи не в состоянии осознать, спит ли он сейчас или же все случившееся приснилось ночью.
— Мадам Нежо сейчас спустится вниз. Входите же!
— Как она? — обратился Ноден к своему собрату.
— У нее очень болит голова, — ответил Менар.
Нежо вздрогнул. Он стоял, уставившись на обоих приказчиков, не в силах ни двинуться вперед, ни бежать отсюда прочь.
Тогда Ноден, подойдя к бухгалтеру, дружески взял его под руку.
— Пойдемте же! Или вы превратились в статую, мой милый? Поторопитесь! Выпейте чаю, и за работу!
На сей раз Нежо вступил в дом, ибо рука Нодена увлекала его с непреодолимой силой. Несчастному бухгалтеру казалось, будто эти красноватые пухлые пальцы впиваются в плоть, оставляя на коже рубцы, как от стальных щипцов.
На складе все выглядело обыденно. Из-за постоянно хлопающих дверей помещение напоминало громадный сарай, открытый для сквозняков. Негры подметали полы и складывали в штабеля мешки с хлопком. Мулат вытирал пыль со столов в застекленной конторе, где у Нежо, его невестки и обоих приказчиков было по креслу.