Мадж взялся развлекать Пивверу Тренку-Ханскую, которую, похоже, забавляли его старомодная учтивость и предупредительность, хотя всерьез она их не воспринимала. Джон-Том разрывался надвое: одной половине безумно хотелось, чтобы Ансибетта воспринимала его всерьез, вторая придерживала первую. В результате произошел внутренний конфликт, неразрешимый даже с помощью спиртного.
Ничуть не полегчало Джон-Тому, когда она, запыхавшись после танцев с несколькими энергичными партнерами, села перед ним на стул и наклонилась вперед.
– Как замечательно! Вы не скучаете, господин чаропевец?
– О нет. – Джон-Том невесело улыбнулся. – Ни в коей мере.
– Оказывается, простолюдины бывают такими забавными!
Она подперла ладонью безупречной формы подбородок и подмигнула. В такие ситуации он попадал нечасто и понятия не имел о том, как надо себя вести. Вежливо поинтересоваться, не страдает ли принцесса тиком?
Логика подсказывала, что это было бы ошибкой.
– Расскажите мне еще о ваших чудесных приключениях, – проворковала она, не дав Джон-Тому вдосталь поломать голову над ее загадочным поведением.
Спрятаться его пальцам было негде, поэтому они затеяли бессмысленную возню со стаканом.
– Да не считаю я, что все они были такими уж чудесными.
Он заставил себя отвести взгляд и заметил, как Умаджи крутит над своей головой ошалевшего орангутана в морской форме.
Ансибетта кивнула на столик, за которым увлеченно беседовали Пиввера и Мадж.
– Не понимаю я вашей скромности. Вот ваш товарищ, напротив, охотно рассказывает о своих путешествиях.
– Куда уж охотнее…
– И вам не стоит его упрекать. У нас есть придворные волшебники, но это в основном способные фокусники. А настоящего чаропевца я еще ни разу не встречала. Вы родились для этой профессии?
– Да… Нет… Вообще-то не знаю. Я не очень много раздумывал над этим. Сам был удивлен, когда у меня открылись способности. – Он сосредоточенно вертел полупустой стакан. – Моя история – из тех, которые принято считать необычными.
– Вот видите! – Она откинулась на спинку стула и ободряюще улыбнулась. – Я знаю, вам есть о чем рассказать!
– В мои рассказы очень нелегко поверить. Иногда я и сам верю не до конца.
Выдав эту туманную фразу, он поведал Ансибетте, как очутился в ее мире и нашел в нем свое место, вполне, надо заметить, достойное.
Ансибетта Боробосская вся обратилась в слух, ловила каждое его слово. Он уже дошел до середины своей биографии, как вдруг заметил, что ансамбль в таверне играет только две мелодии, повторяя их вновь и вновь. Гиббон, ласка, сервал и валлаби показались ему музыкантами опытными – что ж их заклинило-то? Такому заведению для процветания необходимо разнообразить репертуар, не то исполнителей закидают в лучшем случае насмешками, а в худшем – всем, что под руку подвернется.
– Вы заметили, что здешний ансамбль знает только две песни?
– А вы находите это странным?
– Странно, что в зале никто не жалуется. Какая-то нелепость! Играют ведь неплохо – я наблюдал.
– Лучше хорошо играть две песни, чем плохо – сто, – возразила Ансибетта. Похоже, ее веселила столь неуклюжая попытка собеседника сменить тему.
– Но не в таком же месте. – Он отодвинулся от стола – решил подняться. До его руки дотронулись нежные пальцы.
– Не уходите. Я только-только начала вас узнавать.
Он, глядя на сцену, блекло ответил:
– Вы пока выпейте чего-нибудь. Я через минуту вернусь.
Провожаемый ее взглядом, он отправился на поиски друга. А поскольку не оглядывался, то и не заметил, с какой быстротой Ансибетта опустошила бокал.
Выдр и принцесса Пиввера сидели нос к носу.
– Мадж!
Выдр взглядом посулил ему расчленение без анестезии и отсрочки приговора и тихо прорычал:
– Ну че, кореш? Че тебе щас-то от меня надо?
Джон-Том указал на музыкантов:
– Ты заметил здешний ансамбль?
– Не, чувак, не заметил и с радостью в этом признаюсь. У меня щас на уме другие штучки ритмического свойства.
И, повернувшись к принцессе, Мадж был награжден загадочной улыбкой – не то чтобы ободряющей, но и не совсем безразличной.
– Они только две песни играют, – сообщил Джон-Том.
– Да? Тока две? И че от меня требуется? Все бросить, залезть на эстраду и устроить им разгон?
– Но это же полный абсурд. Музыканты-то хорошие.
Выдр пристально посмотрел на друга.
– Послушай меня, чувак. Ежели тебя так офигенно интересуют аспекты местной музыкологии, че б тебе самому не подойти к ним и не спросить?
– Действительно. – Пиввера знай себе буравила взглядом зрачки Маджа. – У нас с вашим другом интересная беседа, оставьте нас, пожалуйста.
– Отлично! Я так и сделаю – подойду и спрошу.
– И правда отлично.
Мадж не поднял глаз.
Пробираясь в колышущейся пахучей толпе, Джон-Том заметил, что музыканты сделали перерыв. Ему это было на руку. Он направился прямиком к гиббону. В этом углу таверны имел привычку собираться ароматный дым; Джон-Том напрасно пытался разогнать его руками.
– Ребята, а вы здорово играете.
– Спасибо. – Ответ гиббона прозвучал не враждебно, но и не дружелюбно. Длинные лапы примат сложил за головой. Одет он был в леотард с тесьмой и жилет.
– Вот только кажется мне, что-то с вами не так. Я заметил, репертуар исчерпывается всего-навсего двумя мелодиями. Бедновато, не находите?
Валлаби с ухмылочкой обратился к сервалу:
– Наблюдательный, ага?
– Еще я заметил, – продолжал Джон-Том, – что никто из публики вроде не в претензии. Я такие местечки знаю. Вас уже давно должны были закидать тухлыми яйцами. А тут – словно никто не замечает.
– А с чего им замечать? – ответил сервал. – Все живут под тем же проклятием.
Джон-Том сдвинул брови к переносице.
– Проклятие? Что за проклятие?
– А ты не знаешь? – В голосе гиббона прорезался слабый интерес. – Кажется, я тебя раньше здесь не видел, а уж я бы запомнил такого долговязого человека…
Тут ласка заметила на спине Джон-Тома дуару и не дала гиббону договорить.
– Эге! Так ты тоже лабух?
– В некотором роде. – Джон-Том сложил руки на груди и прислонился к стене. – Я чаропевец, но и развлечения ради сыграть могу.
– И что, тебе не мешает проклятие?
На морде валлаби появилось смешанное выражение надежды и отчаяния.
– Я даже не знаю, о чем идет речь. – Джон-Том выпрямился и взял дуару наизготовку. – Если вы не против, я просижу с вами следующее отделение.
– И сможешь сыграть больше двух песен?
Сервал глядел на него в упор, демонстрируя желтые зубы.
– Да хоть сотню. Правда, некоторые не слишком удачно получаются, но ничего, сойдет. Если у вас не выходит больше двух, почему бы не сделать так: я буду вести, а вы – только подыгрывать? Глядишь, это поможет вам выбраться из колеи. Или от проклятия освободиться, если и правда оно виновато.
– Это было бы здорово! – Гиббон заблестевшими глазами посмотрел на товарищей. – Правда, не думаю что получится, но…
– Лесваш, да разве с нас убудет, если попробуем? – Валлаби поднял инструмент, похожий на трубу. – Что мы теряем?
– Начну с чего-нибудь простенького. – Джон-Том взял несколько аккордов. – А вы постарайтесь не отставать.
– Как скажешь, приятель, как скажешь. – На гиббона было смешно глядеть – до такой степени изменились его манеры. Он поднял нечто наподобие радикально модифицированной гавайской гитары. Ласка вскинула двуствольную флейту длиной с руку Джон-Тома, а сервал принялся щипать когтями толстые струны дивной помеси виолончели с барабаном.
Подыгрывали они идеально, слаженно и с восхитительной легкостью, поддерживали каждый аккорд, подчеркивали каждую коду. За окнами таверны заблудшие ноты в опьянении вальсировали вместе с лунным светом.
Усилия эти не прошли незамеченными для посетителей таверны. Как только зазвучала новая музыка, танцующие, выпивающие и просто балдеющие подняли одобрительный и радостный гам. Они были застигнуты врасплох, хотя Джон-Том играл только базовые ритмические фигуры. Но зачарованных, взволнованных слушателей в последнюю очередь заботила простота мелодии. Главным в этой музыке – да не только в ней, а вообще во всем происходящем – была новизна.
Немало времени спустя выдохшийся Джон-Том попросил перерыва. Пальцы болели «по самые плечи», но он не обращал внимания на боль. Давненько ему не случалось играть с ансамблем. Как, оказывается, приятно не только лечить музыкой сыпь или демонстрировать Клотагорбу свое растущее мастерство мага, но и просто бренчать ради удовольствия. Это напоминало о том, как много лет назад он впервые взял в руки электрогитару. Но тут вторглась холодная действительность в виде гиббона, сияющего глазами и позументом. Он теребил Джон-Тома за рукав.
– Умоляю! Останься с нами! У тебя трудная, ни на что не похожая музыка, но она так свежа, так упоительна! Ты ведь даже не представляешь, до чего нам осточертели две паршивые вонючие песни!
Джон-Том нашел свободный стул и с удовольствием на него опустился.
– Все-таки, ребята, я не уловил суть вашей проблемы. Вы хорошо играете. Да нет, какое там хорошо – отлично. Все до одного. Я знаю в Лос-Анджелесе несколько клубов, там бы вас наняли в две секунды. – Он понимающе ухмыльнулся. – В тех заведениях даже ваша внешность не привлекла бы такого внимания, как игра.
Ласка сложилась пополам, чтобы осмотреть свое тело.
– Внешность? А что с ней не так?
– Если вам столь ненавистны эти песни, почему вы их снова и снова повторяете? Почему бы не взять на вооружение что-нибудь из моего репертуара?
Музыканты обменялись жалобными взглядами, самый выразительный получился у гиббона.
– Ах, если б мы могли! – Он взял наперевес гавайскую гитару. – Вот, к примеру, современная матросская песня, веселая, зажигательная.
Гостящие здесь моряки от нее просто без ума. Мы ее исполняли раз по десять каждый вечер.
Его пальцы защипали струны покрытого толстым слоем лака инструмента.