[1618]. В ту пору Вивьен жила в Англии, но уже догадывалась, что сможет обрести истинную свободу только в Париже. Она снова приехала туда в 1897 году и всерьез засела за сочинение стихов[1619]. Париж — с его репутацией «Содома и Гоморры» — притягивал гомосексуалов обоих полов со всего мира. И дело здесь, пожалуй, не в какой-то прогрессивности и терпимости этого города к такой публике, а в том, что там, как правило, просто не цеплялись к иностранцам — особенно к тем, у кого водились деньги[1620].
В конце 1899 года Вивьен познакомилась с Натали Клиффорд Барни (1876–1972) — баснословно богатой американской наследницей, открытой лесбиянкой, и они стали любовницами. Их роман длился до 1901 года, а потом ненадолго возобновился в 1904 году, когда они вместе отправились на Лесбос в надежде основать там колонию поэтесс. Со временем Вивьен купила на этом острове виллу и посещала ее несколько раз в год. Важным поэтическим идеалом для обеих женщин была Сапфо, хотя, в отличие от Барни, Вивьен смотрела на ее поэзию сквозь толстую декадентскую линзу[1621]. Вивьен настолько увлеклась Сапфо, что даже специально выучила древнегреческий, чтобы читать ее в подлиннике, и в итоге взялась переводить ее стихи на французский. Кстати, почти все свои тексты Вивьен писала на французском языке. По мнению большинства, она владела им прекрасно, а ее стихи даже называли (конечно, впадая в преувеличение) одними из самых безупречных в техническом отношении, какие только когда-либо были написаны по-французски[1622]. Первая книга Вивьен вышла в свет в 1901 году, а в 1909 году она умерла, но за эти восемь лет успела написать чрезвычайно много. Поэтесса выпустила около двадцати отдельных сборников, куда вошли по большей части стихи, а также рассказы, роман и неоконченная биография Анны Болейн[1623].
В новом имени, которое Полин Тарн взяла себе во Франции, похоже, содержится и намек на ее вторичное рождение (renée) — в качестве более или менее открытой лесбиянки, писательницы и француженки, — и отсылка к образу волшебницы Вивианы, Владычицы Озера из легенд цикла о короле Артуре, этого воплощения женского коварства, каким эта фея представала, например, в поэтическом цикле Теннисона «Королевские идиллии» (выходили частями, 1856–1885) и на картине Бёрн-Джонса «Обман Мерлина» (1872–1877)[1624]. Как мы уже подробно рассказывали в главе 5, на этой знаменитой картине Бёрн-Джонса показано, как женщина похищает у мужчины колдовские чары, как бы лишая его силы и власти. Такой сюжет наверняка запал в душу девушки, которую прежде звали Полин Тарн.
Среда, где вращались Вивьен и ее возлюбленные, состояла из знатных или очень богатых людей, а еще они общались со знаменитостями из мира искусства. Материальным свидетельством этого общения стал, например, мраморный бюст Вивьен работы Родена, который выставлен сегодня в музее Родена в Париже. Подобно многим своим друзьям из артистического и аристократического окружения, Вивьен придерживалась крайне элитистских взглядов и была невысокого мнения о вкусах широкой публики. Это проявлялось довольно часто. В качестве иллюстрации можно взять хотя бы высказывание из письма Вивьен к ее наставнику, Жану Шарль-Брену, в 1906 году: «Вы — поэт, а значит, возвышаетесь над людской толпой»[1625]. После того как в прессе неодобрительно отозвались о вышедшем в 1906 году сборнике стихов Вивьен «В час сложенных рук» (À l’ heure des mains jointes), она изъяла свои книги из публичного обращения. Надо заметить, большая часть ее произведений вообще печаталась «не ради дохода», и ее главный издатель, Лемерр, печатал их за авторский счет. Последние сборники стихов выходили маленькими тиражами и распространялись только среди друзей (хотя вскоре после смерти Вивьен они были несколько раз переизданы)[1626].
Известная французская писательница Колетт (1873–1954), жившая в Париже по соседству с Вивьен, подробно описывает ее жилище в одной из глав своей книги «Чистое и порочное» (1932):
Кроме нескольких огромных Будд, вся мебель таинственно перемещалась, ненадолго становясь предметом удивления и восхищения, а потом куда-то исчезала… Среди этих зыбких чудес — не столько одетая, сколько закутанная в нечто черное или фиолетовое, — по благоуханному мраку гостиных, загроможденных витражами, в гуще воздуха, спертого из‐за портьер и курящегося фимиама, бродила Рене[1627].
Колетт не очень нравилась такая обстановка, и однажды, «ощутив тошноту от стольких погребальных ароматов», она «попыталась открыть окно — но оно было заколочено»[1628]. Атмосфера в доме была мрачная, но саму Вивьен Колетт описывала как жизнерадостную особу — она никогда не видела ее грустной. Однако упоминала Колетт и о мучивших Вивьен недугах — анорексии и алкоголизме: поэтесса, похоже, питалась чуть ли не одними только фруктами, горстками риса и крепким спиртным. Но, хоть сама она почти ничего не ела, ей нравилось потчевать гостей экзотическими угощениями, как и полагалось хозяйке-декадентке, старавшейся не отставать по части прихотей от гюисмансовского дез Эссента.
Вивьен скончалась 18 ноября 1909 года от непроходимости желудка, пневмонии, туберкулеза или, возможно, от побочных эффектов анорексии: выдвигались разные гипотезы причин ее смерти. Она прожила всего тридцать два года. За три дня до кончины она перешла в католичество. Друзья считали, что главной причиной ее смерти было отсутствие воли к жизни[1629]. Натали Клиффорд Барни — в своих «Приключениях духа» (Aventures de l’ Esprit, 1929) — даже заявляла, что Вивьен была «жрицей смерти, а смерть стала ее последним шедевром». Она поясняла свои слова так: «Это не было самоубийством: убивают себя те, кто любит жизнь, а те, кто любит смерть, дают себе умереть»[1630]. Барни называет писательскую карьеру Вивьен «эволюцией мистика» и добавляет: «Никто не привнес больше мистицизма в свою чувственность и больше чувственности — в свои мистические порывы, чем Рене Вивьен»[1631]. Она нисколько не удивилась, что ее подруга обратилась в католицизм уже на пороге смерти, и заметила, что та должна была «неизбежно прийти к религии, способной, как ничто другое, утолить ее вечную тягу к пышности и к образам, и успокоить ее сердце, давно истощившее себя перед алтарями плотских кумиров»[1632]. Барни усматривала здесь закономерность, повторяющийся мотив, а в самой Вивьен видела «просто очередного поэта, изнуренного страданиями и усталостью», который, «оказавшись в шаге от возможной вечности, принял последнюю разновидность чувственности: католицизм»[1633].
«Послушница, опьяненная священными благовониями»: одержимость Вивьен религией
Отмеченная Барни очарованность ее подруги религией и религиозной атрибутикой отражалась и в большинстве книг Вивьен, основными темами которых оставались обрядовость и духовность — особенно мрачного и довольно зловещего рода. Даже те образы, которые обычно не ассоциируются ни с чем темным, у Вивьен часто обретают именно такую окраску. Один из примеров этого — Incipit Liber Veneris Caecorum (лат. «Начинается книга Венеры слепых»), стихотворение, открывающее сборник «Венера слепых» (1904), где вниманию читателя предлагается описание храма, посвященного некой жутковатой ночной Венере[1634]. В стихотворении «Богоматерь лихорадок», включенном в роман «Мне явилась женщина» (1904), прославляется божество смертельного недуга, причем литургические формулы соседствуют с богохульствами, эротикой и болезненными образами — что, конечно же, напоминает подобный прием у Суинберна и Бодлера[1635].
Перед переездом в Париж, когда Вивьен еще не было двадцати лет, она вынашивала смутные планы написать книгу, разоблачающую «истинное» учение Христа, которое, по ее понятиям, было вовсе не таким, каким его представляли и англикане, и католики[1636]. Потом она, очевидно, забросила этот план. Когда в ее произведениях упоминаются Христос и его Отец, то обычно там идет речь о явном отречении от них, — как, например, в стихотворении «Вот так я буду говорить…» из сборника «В час сжатых рук» (1906):
Когда б в мой смертный час ко мне пришел Господь,
Законов чьих всегда моя чуждалась плоть,
Сказала б я Христу: «А я тебя не знаю!
Живу я без оков, язычница простая»[1637].
Лесбийство дерзко называется здесь преступлением против Божьих заповедей: «Ее любила я, презрев твою скрижаль»[1638]. Далее она развивает эту мысль:
К чему мне слушать гимны ангелов святых?
Я песнопений всласть наслушалась иных —
Тех песен Лесбоса, замолкли что давно…
Твою же святость мне воспеть не суждено.
А затем она добавляет, чуть смягчая крамольное содержание стихотворения: «Не призываю я к бесчинствам и восстаньям: / Мой грех — лишь в воле жить и расточать лобзанья»