«Растленный жанр и нездоровая психология»: реакция на тексты Вивьен
Что было, пожалуй, немного странно со стороны автора с подобными взглядами, Вивьен в начале своей литературной карьеры скрывала свой настоящий пол. Возможно, она опасалась, что критики просто не примут ее всерьез, если сразу поймут, что она женщина. Поэтому ее первый поэтический сборник вышел в свет под именем R. Vivien, затем она стала писать свое имя как мужское — René Vivien, и лишь потом оно превратилось в женское: Renée Vivien[1701]. Ее первые сборники, которые читались как написанные мужчиной, были встречены восторженными отзывами и такими оценками, как «безупречный классицизм». Издав книгу переводов Сапфо и поэтический сборник «Заклинания» (обе книги — 1903), она раскрыла и свою гендерную принадлежность, и сексуальную ориентацию. Это не привело к немедленному пересмотру критических мнений о ней. Однако после публикации беспросветно болезненной и мрачной «Венеры слепых» этот пересмотр произошел. Другие ее произведения, изданные в том же 1904 году, — роман «Мне явилась женщина» и сборник рассказов «Дама с волчицей» — тоже были встречены враждебными откликами. Фернан Вьаль в литературном журнале La Brise (в майском выпуске за 1904 год) писал, что, судя по этим книгам, многообещающий молодой автор стремительно скатился вниз — к «растленному жанру и нездоровой психологии»[1702]. Согласно теории Брофман, критиков смущало не лесбийское содержание, — ведь оно имелось и в книгах Вивьен 1903 года. Она полагает, что в 1904 году главным поводом для недовольства критиков стали открытые выпады Вивьен против мужчин и обличение угнетения женщин мужчинами[1703]. Нам не кажется это убедительным — ведь подобные идеи проскальзывали уже в «Туманных фьордах» (1902), хотя, конечно, тогда все думали, что эти стихи написаны мужчиной. И не всех критиков оскорбили более поздние произведения Вивьен. Некоторым, напротив, понравилась ее непреклонная дерзость. Впрочем, надо признать, что таких было меньшинство. Вивьен, разозленная и разочарованная неблагоприятными отзывами, после 1907 года уже не распространяла свои книги среди широкой публики[1704]. В 1920‐е годы ее стихи, отныне окруженные смутно-скандальной аурой, предположительно изъяли из программы дневных поэтических чтений в «Комеди Франсез»[1705]. Этим изъятием — и несколькими неблагосклонными статьями в прессе — похоже, и ограничилась вся негативная реакция на творчество Вивьен; ее никогда не привлекали к суду по цензурным соображениям и не оказывали на нее напрямую никакого внешнего давления[1706].
Существует два варианта полных собраний стихотворений Вивьен: один — 1923 года, второй — 1934-го, и оба они переиздавались впоследствии (в 1975 и в 1986 годах соответственно)[1707]. Вскоре после смерти Вивьен литературоведы начали регулярно обсуждать ее наследие[1708]. И все равно ее имя так и не поместили в один ряд с именами крупных французских литераторов. Интерес к ней во Франции, а еще больше — в США вырос одновременно с появлением феминистского движения и ЛГБТ — начиная с конца 1960‐х годов. Как еще будет сказано подробнее, ее заслуги в качестве феминистки и (политической) лесбиянки оценивались по-разному: одни считали ее «фальшивой» или опасно упадочной и болезненной, а другие чествовали как родоначальницу ревизионистского мифотворчества[1709]. Теперь же мы рассмотрим некоторые из современных научно-феминистических реакций на произведения Вивьен, представляющих обозначенный спектр мнений.
Недофеминистка? Гиноцентричный сатанизм и парадоксы декаданса
Как мы уже видели при обсуждении различных тем и мотивов в творчестве Вивьен, оно было последовательно гиноцентричным и агрессивно пролесбийским. Вивьен последовательно осуждала угнетение женщин мужчинами. Поэтому, например, институт брака был для Вивьен типичной мишенью нападок — как в стихотворении «Я плачу о Тебе…» (из сборника «В час сжатых рук»), где она писала, обращаясь к подруге после ее свадьбы: «Хочу оплакать тебя, как плачут по мертвой». Она сетует на то, что ее подруга, выйдя замуж, должна будет покориться мужу и перестанет быть «сестрой Валькирий»[1710]. Самое общее понятие о феминизме — наряду с лютой ненавистью к мужчинам, которая вряд ли заложена в нем органически, — явным образом выразила героиня и альтер эго Вивьен, Сан-Джованни: «Во мне бесплодно вспыхнула великая жажда справедливости. Меня воодушевила незнакомая женщина, порабощенная тупой мужской тиранией. Я научилась ненавидеть самца за низменную свирепость его законов и его грязной морали. Я посмотрела на дело рук его и увидела, что это плохо весьма»[1711]. А еще Сан-Джованни очень характерно сформулировала свои чувства к мужчинам: «Я не люблю их и не ненавижу», а затем добавила: «Они — политические противники, которых мне приятно бранить для пользы дела»[1712][1713]. В сугубо гиноцентричном мировоззрении Вивьен и ее возлюбленной Натали Барни все женское было хорошим, а все мужское — плохим. О «женщинах-мальчиках» (мужеподобных лесбиянках) Барни будто бы говорила: «Зачем кому-то хочется походить на своих врагов?» Они видели в хрупкости и нежности не привитые обществом ценности, а врожденные женские качества, и потому им казалось естественным прославлять эти черты[1714]. Можно с уверенностью сказать, что именно они положили начало особому пониманию гомосексуальной идентичности. Эта идея родилась сравнительно недавно, а ранее гомосексуальность рассматривали просто как особый вид сексуального желания, только и всего. Тогда же лесбийство стало превращаться в более или менее узнаваемую субкультуру, и Вивьен была в числе ее первых представительниц[1715]. К тому же ее стихи и рассказы о богинях, о Лилит, о ведьмах и других символах женского могущества явно предвосхищают интерес к «мифотворчеству» и выстраиванию контрдискурсов в борьбе с патриархальностью, которые использовались феминистками в конце 1960‐х. Как мы уже видели в предыдущих главах, таковы же были интересы многих феминисток XIX века, и наследие Вивьен лучше всего рассматривать как часть этой общей тенденции.
Если в праве Вивьен числиться среди родоначальниц лесбийской субкультуры никто не сомневается, то ее статус писательницы-феминистки — на более специфическом политическом уровне — не раз оспаривался. Некоторых смущало ее пристрастие к декадансу и обильное заимствование декадентской лексики при поиске своего языка сопротивления. Лиллиан Фадерман писала, что поэзии Вивьен чужды феминистские идеи, которые она высказывала в других своих текстах. Она критиковала ее стихи за обилие бодлерианских образов, в которых лесбийство отождествляется с темной и порочной изнанкой вещей. И потому, аргументировала Фадерман с крайне презентистских позиций, Вивьен «не представляет ценности для современных лесбиянок, которые давным-давно расколдовали себя от эстетско-декадентских чар»[1716]. Как бы ни обстояло дело для большинства лесбиянок в 1981 году, когда Фадерман писала свою работу, ее суждение мало что сообщает нам о стихах Вивьен как о культурном явлении своей эпохи.
У Фадерман есть еще более хлесткие слова о поэтессе:
Судя по стихам, да во многом и по жизненному пути Вивьен, она до мозга костей пропиталась инфантильной театральщиной эстетско-декадентской литературы. …Ее очарованность декадентско-эстетским мироощущением как в литературе, так и в жизни превратила ее в фальшивку[1717].
Упреки, которыми Фадерман осыпает Вивьен за несоответствие идеалу феминистки — если судить по калифорнийским стандартам 1980‐х годов, служившие ориентиром для самой исследовательницы, — типичный пример того самого антиисторического подхода, от которого нам хотелось бы решительно отмежеваться. К тому же в нем практически отсутствует истинное понимание механизмов принятой в декадентстве инверсии таких понятий, как грех и зло, и представлен чрезмерно упрощенный взгляд на поэтические произведения, насыщенные иронией, бунтарскими деконструкциями и преднамеренными (а также непреднамеренными) двусмысленностями. Мы не ставим перед собой вопрос о том, соответствует ли Вивьен определенным представлениям о «настоящей» феминистке, или может ли она сегодня быть полезна кому-либо как политический автор. Мы хотим разобраться в том, как Вивьен использовала современный ей дискурс сатанического бунта, чтобы сформулировать то, что, очевидно, и для нее самой, и для ее окружения было в некотором смысле феминистской идеологией. А еще нам хотелось бы понять то, что она сформулировала, при помощи значимых интертекстов. Таким образом, мы проанализируем механизм, посредством которого Вивьен использует образ Сатаны как оружие нападения на патриархальность: к каким культурным традициям она обращается, какие риторические стратагемы использует, и как сама Вивьен справляется с противоречиями, обнаруживаемыми в материалах-источниках.
Памела Дж. Аннас, как и Фадерман и другие исследователи, заявляла, что кое-что в поэзии Вивьен, поскольку в ней ощутимо влияние декаданса рубежа веков, должно наверняка отталкивать сегодняшних читательниц-феминисток: «Все эти томящиеся лесбиянки, никнущие лилии, вся эта атмосфера искусственности и смерти»