, добавляя, что некоторые видят в ее чудачествах просто способ разогреть интерес публики к собственной персоне[2087]. Последнее предположение, по-видимому, высказывалось чаще всего. В The New York Times сочли, что появление книги Маклейн «легко объяснить девическим желанием прославиться», да и другие видели в опусе юной писательницы несколько детскую жажду скандала[2088].
Обращение Маклейн к образу Люцифера выглядит логичным в свете той характеристики, которую она дает самой себе в «Истории»: «Я очаровательно оригинальна. Я восхитительно освежающа. Я поразительно богемна. Я изысканно интересна… Я способна поговорить с целым залом, битком набитым скучными людьми, и пробудить в них интерес, восхищение и изумление»[2089]. Восхваление Сатаны — полезная тактика для пробуждения интереса и изумления, и, конечно же, именно он стал главным орудием, при помощи которого Маклейн добилась моментальной славы. Грубо говоря, «дьявол хорошо продается». Но это — лишь одна сторона дела. Как уже многократно демонстрировалось в настоящей главе, она использовала этого персонажа и менее циничным образом: эксплуатируя тот страх, что внушал Сатана консерваторам, и тот трепет, что он оказывал на души даже менее набожных людей, она обрушивалась с яростными нападками на общепринятые нормы и мораль. Особенно же — на правила и ограничения, нацеленные на угнетение женщин. Маклейн делает это своим по-змеиному раздвоенным и очень насмешливым языком, однако ничто не указывает на то, что она не проповедовала совершенно всерьез и искренне эпикурейское наслаждение земными радостями, свободную любовь и личную свободу. Последнего, по ее твердому убеждению, особенно не хватало женщинам, и здесь она призывала в союзники Сатану, чтобы он помог восполнить этот недостаток. Восхваление порочности, мечта «попасть в одно стадо с козлами» — это прославление свободы и всего того, что считают неподобающим старомодные моралисты, которых впоследствии, как и ожидалось, должным образом возмутила книга Маклейн. Многих из них особенно задело, что все эти ужасные вещи написала женщина. В Goodwin’s Weekly гневно заметили, что она, по-видимому, «изложила свою так называемую философию для того, чтобы дать выход низменным страстям, которые еще могут вообразить себе некоторые люди, но о которых уж точно положено помалкивать всем женщинам»[2090]. А теперь давайте познакомимся поближе с некоторыми образцами подобных — с оглядкой на гендер — нападок, предметом которых стала греховность Маклейн — неважно, наигранная или истинная.
«Определенно холодное»: безумие, истерия и неженское зло
Авторы нескольких газетных статей обратили внимание на отсутствие теплоты в чертах лица Маклейн. Разумеется, такой недостаток считался смертным грехом для женщины, от которой, по представлениям того времени, требовались такие качества, как душевное тепло, способность любить и заботливость. Один журналист упоминал об «особом, холодном выражении ее глаз», другой — об «определенно холодном» выражении ее лица, и так далее[2091]. В прессе появлялись, например, такие заголовки: «Мэри Маклейн говорит, что ненавидит мужчин», и они вполне гармонировали с ее холодным образом и с ее категорическим отказом (о котором говорилось в «Истории») от таких традиционных женских атрибутов, как уменье шить и романтические книжки для девушек[2092]. В интервью Маклейн при любой возможности твердила, что презирает современные ей идеалы женственности, — например, заявляла: «Я терпеть не могу совершенных дам и милых девушек». И уточняла, что именно подразумевает понятие «совершенная дама»:
О, у нее всегда такие чистые и гладкие руки. Она носит белые лайковые перчатки и шелковые юбки. Она сидит на стуле с прямой спиной и шьет… Да избавит меня добрый дьявол от подобных картин! …Ни одна девушка никогда в жизни не желала быть благоразумной. А потому, если она ведет себя так, словно ей нравится быть благоразумной, значит, она — лицемерка[2093].
Дерзкие высказывания подобного рода, разумеется, раздражали многих критиков-консерваторов, и порой они приходили в такое бешенство, что даже предлагали подвергнуть писательницу телесному наказанию. Хотя такие пожелания они высказывали отчасти в шутку, на самом деле та агрессия, которая скрывалась за их словами, была совершенно нешуточной. Рецензенты-мужчины считали себя вправе грозить ей поркой именно потому, что она была женщиной, и в их отповедях «отеческая» забота сочеталась с плохо скрываемой тягой к садистской жестокости. Один обозреватель-католик назвал книгу Маклейн «вредной, нескромной, дьявольской» и предложил такой метод исцелить автора от всех недугов: «Разгневанный родитель, вооружившись хорошим крепким тапком, способен сотворить чудо с упрямством молодой девицы, если он многократно и энергично приложит сей предмет к мягким частям ее тела». Среди прочего его возмутило то, как Маклейн прославляет собственное тело, — по его мнению, совершенно непристойно[2094]. В The New York Times тоже предложили отшлепать писательницу — только без рукоприкладства, а при помощи некоего «автоматического тапочка»[2095].
Предлагались и другие способы унять тревогу, вызванную книгой Маклейн. Поскольку ни одна женщина в здравом уме не могла бы написать все эти ужасные вещи, Маклейн, скорее всего, — сумасшедшая, уверяли многие журналисты. Например, в The Jennings Daily Record упоминалось, что «некоторые объявляют ее безумной», а в The Republic ее книгу называли «патологической диковинкой»[2096]. Подобных примеров можно было бы привести еще множество. Один особенно неприятный отзыв был опубликован в The New York Herald, где говорилось, что «ее следовало бы лечить и держать под надзором врачей, а перо и бумагу не выдавать ей до тех пор, пока к ней не вернется рассудок»[2097].
Современники называли Маклейн не только сумасшедшей, но и — более конкретно — истеричкой[2098]. Столь заметный у Маклейн мотив демонического любовника, характерный для готического жанра, тоже объясняет «диагнозы», которые заочно ставили ей современники[2099]. Широко распространенные в ту пору взгляды на истерию (за пределами школы Шарко) гласили, что это расстройство вызывается неудовлетворенным половым и материнским чувством. Некоторые доктора даже советовали в качестве лучшего средства лечения половые сношения (разумеется, с законным мужем)[2100]. Таким образом, повальное желание записать Маклейн в истерички, вероятно, было вызвано тем, что, во-первых, она явно была девственницей, а во-вторых, выказывала в своей книге неподобающее одобрение сексуальных порывов. Общее мнение гласило, что истерия может привести к нимфомании, если не дать сексуальным влечениям естественного — и единственно допустимого выхода, а именно в супружеской постели. А так как Маклейн открыто и категорически отвергала эту возможность, она представлялась многим неуправляемой и безудержной истеричкой. Потому газетные обозреватели почитали нужным рекомендовать различные виды наказания и ограничения опасной особы.
«Я не понимала, что все это взято из какой‐то книжки»: общества Маклейн, самоубийства и преступления
А теперь перейдем от отзывов критиков к тому, что нам известно о реакции простых читателей. Существуют некоторые фрагментарные, но весьма любопытные свидетельства того, сколь сильное влияние оказала книга Маклейн на юных девушек. Видный журналист Г. Л. Менкен (1880–1956) упоминал о том, что она «всколыхнула Вассар» (женский колледж для высших сословий в долине Гудзона, штат Нью-Йорк)[2101]. Обозревательница, писавшая в 1917 году о последней книге Маклейн, вспоминала о реакции, которую писательница спровоцировала в 1902 году в ее родной школе, где «некоторые из девочек постарше постоянно взывали к доброму дьяволу, прося его избавить их от чего-нибудь или кого-нибудь» и «придумали маленький помпезный тайный клуб под названием ММЛ». Еще она рассказывала: «Я не понимала, что все это взято из какой-то книжки. Казалось, это просто часть какой-то мировой общественной системы… вроде масонства». Она предсказывала, что теперь «сотни группок, сотни отдельных ММЛ» прочтут новую книгу «и скажут: „И я тоже…“»[2102]. Действительно, пресса несколько раз сообщала о существовании множества маленьких обществ такого рода. Сама Маклейн заявила в одном интервью, что «по всему Востоку [США] возникли девичьи клубы Маклейн. Все они изучают мою книгу»[2103]. По словам Кэтрин Халверсон, члены этих обществ читали произведения Маклейн, пытались подражать ей, сочиняя похожие тексты, и «вели себя так, как подобало их кумиру»[2104]. Например, 4 декабря 1902 года в Butte Inter Mountain сообщили, что 16-летнюю жительницу Чикаго, некую Эльзу Виолу Ларсен, представительницу местного общества Мэри Маклейн (куда входило всего девять девушек того же возраста), арестовали за кражу лошади. Она объяснила, что совершила это преступление, потому что ей понадобился опыт, чтобы написать книгу. Группу — которую Ларсен назвала «орденом» — возглавляла девушка по имени Женевьева. Еще Ларсен заявила, что поклялась хранить тайну (когда мать попыталась узнать у нее фамилию Женевьевы, дочь будто бы ответила: «Если я раскрою тебе ее фамилию, то нарушу обеты нашего ордена»), а еще