и о добродетельных ведьмах-сатанистках; Маклейн переосмысляла эпизод с грехопадением в эпикурейском духе; Уорнер в шутку заставляла свою героиню, эмансипированную женщину, дарить яблоко сострадательному Сатане; Каллас проводила параллели между сбрасыванием ига патриархального общества и вкушением запретного плода Евой и так далее. Когда выдвигаются подобные альтернативные версии, история, рассказанная в Библии или в каком-нибудь христианском предании, ставится в один ряд с другими и сразу же перестает быть единственной и единственно верной. Хотя большинство рассмотренных здесь авторов, в отличие от Блаватской, не объявляли свои сочинения чем-то хоть близко похожим на мистическое откровение или трансцендентную мудрость, они все равно выдвигали провокационные альтернативы, которые в некотором смысле помогали подрывать авторитет господствующей идеологии — и тесно связанных с нею патриархальных общественных порядков.