. Как бы то ни было, здесь интересно, что стремление к эмансипации — неважно, на личном или на коллективном уровне — тесно связывалось с истерией и в медицинской литературе, и в антифеминистической пропаганде, а сама эта болезнь, по-видимому, иногда использовалась как стратегия (по общему признанию, малоуспешная в долгосрочном плане), направленная на уклонение от патриархального гнета. Пожалуй, здесь стоит упомянуть о том, что взгляды на истеричек (которые, согласно медицинским гипотезам, были современными сестрами былых ведьм) как на мятежниц, бунтовавших против мужской власти, возможно, получали дополнительное подкрепление благодаря тому, что Шарко и его ученики читали «Ведьму» Мишле и цитировали ее в собственных работах[1013].
Итак, в тогдашнем дискурсе существовали крепкие связи между истерией и феминизмом. Если мы соотнесем это с мнениями медицинских экспертов, считавших, что ведьм следовало бы отнести к истеричкам, то становится ясно, что косвенным образом истерию, феминизм и колдовство до некоторой степени объединяли[1014]. Тенденции к такому объединению способствовало и то, что антифеминисты любили возводить на суфражисток поклепы и не только выставляли их истеричками, но и сравнивали с ведьмами.
Один из примеров подобного очернительства мы находим в сочинениях писательницы Лауры Мархольм (настоящее имя — Лаура Мор, 1854–1928), уроженки Латвии. Чрезвычайно независимая и интеллектуально одаренная, Мархольм, как ни странно (хоть и нельзя сказать, что такое бывало редко), исповедовала своего рода антифеминизм. Она даже прославилась отстаиванием таких взглядов в спорах, которые велись вокруг гендерных ролей в 1890‐х годах и в Скандинавии, и в Германии[1015]. Мархольм крайне негативно относилась к ведьмам и выразила это отношение в книге «О женской психологии» (1897 [по-шведски], в том же году вышел перевод на немецкий), где фигура ведьмы использована для демонизации суфражисток. Мархольм видела ценность женщин преимущественно в материнстве и отвергала их борьбу за равные с мужчинами возможности, например, в таких формулировках: «Женская эмансипация — это женское отчаяние от мысли о себе как о женщине»[1016]. Она задавала риторический вопрос: «Какая мне польза от того, что я… пишу прекрасные книги… если у меня хилые дети?»[1017]
По мнению Мархольм, причина, по которой женщины, прельстившись радикальными идеями, объявляют себя ведьмами или суфражистками, сводится к жажде сильных эмоций, которая у мужчин находит здоровое выражение в художественном творчестве. Выходит, что ведьма, по сути, — такое же нездоровое существо, как и феминистка:
Та же потребность женщин, что три столетия назад заставляла их обличать друг друга в ведьмовстве или же сознаваться в нем, сегодня толкает их к борьбе за женское освобождение. И то и другое — просто передача эмоциональных порывов, которые сносит куда-то в сторону от отправной точки[1018].
Главная цель этого сравнения Мархольм — очернить борьбу за женскую эмансипацию, объявить ее чем-то нездоровым и сумасбродным. Сближение ведьмовства и феминизма — которое происходит в книге Мархольм, — типично для этого времени, его примеры можно найти и в феминистических, и в антифеминистических высказываниях. Иногда они принимали вид серьезной аргументации в полемических работах вроде процитированного произведения Мархольм, но иногда выливались и в сатирические формы. Например, на нескольких немецких карикатурах (одна из них была опубликована в том же году, что и книга Мархольм) изображались женщины-велосипедистки — новое тогда явление, ставшее одним из главных символов женской эмансипации, поскольку на велосипедах обычно катались в брюках, а не в юбках), причем они были показаны как современные воплощения ведьм прошлого, летавших на помеле на свои шабаши[1019]. В 1894 году английский женский журнал Woman устроил конкурс: домохозяек просили дать как можно более остроумную характеристику «новым женщинам». Одна из читательниц, выигравших призы, прислала такое определение: «Современная женщина отбросила на туманы фантазии тень собственной личности, которая, подобно некоему брокенскому призраку[1020], предстает в ее воображении: искаженная, чудовищно-гигантская, но, по счастью, иллюзорная»[1021]. Поскольку мотив ведьмы, как и Сатаны, сделался отчасти плавающим означающим, такие изображения часто допускали двоякое истолкование и потому вызывали множество противоречивых откликов. Конечно же, антифеминисты были не единственными, кто сравнивал феминисток и ведьм. Выдающийся пример присвоения этой фигуры и ее использования в борьбе за женские права можно найти в текстах авторитетной суфражистки и теософки, жившей в США, — Матильды Джослин Гейдж (1826–1898).
«Жертва и молитва более святые»: Матильда Джослин Гейдж и ее феминистский культ ведьмы
Гейдж выросла в небольшом городке Сисеро в штате Нью-Йорк. Отец обучал ее таким предметам, как физиология и греческий язык, так что она получила очень неплохое образование для юной девушки того времени. Затем она училась в Клинтонском либеральном институте, тоже в штате Нью-Йорк, но в итоге она так и не стала врачом, не оправдав отцовских надежд. Гейдж довольно рано увлеклась идеями аболиционизма и женского избирательного права, за которые ратовал и ее отец-медик. В 1845 году она вышла замуж. Со временем у супругов родилось пятеро детей, и семья получала приличный доход от магазина текстильных товаров, который они держали в Фейетвилле, штат Нью-Йорк. Муж Гейдж одобрительно относился к ее деятельности на ниве суфражизма, и она посещала различные съезды, заседания и стала активным членом феминистской сети. В 1869 году, когда была учреждена Национальная женская суфражистская ассоциация, Гейдж вошла в ее консультативный совет. Гейдж была и среди тех, кто поддержал Викторию Вудхалл, когда та попыталась создать политическую партию и выставила свою кандидатуру на президентских выборах 1872 года. А еще, как читатель, вероятно, помнит из главы 3, она была одной из составительниц «Женской Библии» в 1895 году.
Долгое время Гейдж волновала та роль, которую, по ее наблюдениям, играли в подчинении женщин все главные церковные учения. В 1878 году, в возрасте 52 лет, Гейдж впервые выступила с длинной публичной речью перед собранием вольнодумцев, обрушилась с нападками на христианство и заявила, что оно «основано на женском рабстве». В особенности же, утверждала она, на это указывает отношение к Еве — женщине, понесшей суровую кару за свою тягу к знанию: ее наказанием стало постоянное подчинение мужу. Следовательно, суфражистки могут категорически отмести мысль о том, что христианство способно стать союзником в их борьбе. Эта бескомпромиссная позиция Гейдж несколько ослабила ее влияние в феминистических кругах, так как многие из тех, кто стремился к тому же, что и она, оставались набожными христианками. Однако довольно большое количество вольнодумцев, анархистов и секуляристов сочли ее доводы убедительными, и в 1890 году они объединились и основали Женский национальный либеральный союз. Гейдж возглавляла эту организацию вплоть до своей кончины в 1898 году[1022]. Как и многие радикальные феминистки, Гейдж зачитывалась Блаватской. Как мы еще увидим, она кое-что черпала из теософских сочинений и использовала эти идеи в своей антиклерикальной полемике и в рассуждениях о ведьмах.
Продолжая свою борьбу против негативного влияния христианства, Гейдж написала в 1893 году книгу «Женщина, церковь и государство: исторический очерк положения женщины на протяжении христианской эпохи, с воспоминаниями о матриархате», где среди прочего представила собственные соображения о преследовании ведьм. Свои взгляды на этот вопрос она уже излагала в главе с тем же названием, которую написала для «Истории женского избирательного права» — важнейшей книги, изданной коллективом авторов в 1881 году. Поначалу виднейшая феминистка Сьюзен Б. Энтони (1820–1906), тоже участвовавшая в составлении этого сборника, не хотела включать туда главу, написанную Гейдж, потому что, по ее мнению, содержание этой главы не соответствовало общей направленности книги[1023]. Возможно, Энтони встревожил и резкий антихристианский тон, избранный Гейдж. Спустя девять лет возникла необходимость в создании Либерального союза, потому что Энтони решила объединить Суфражистскую ассоциацию с Женским христианским союзом трезвости. Гейдж, как и Элизабет Кэди Стэнтон, выступила против такого слияния, потому что опасалась, что это приведет к «внедрению» консерваторов в ряды суфражистского движения[1024]. После раскола Гейдж оставалась непоколебимым критиком официальной религии. В своем выступлении перед съездом Либерального союза в Вашингтоне в 1890 году Гейдж заявила: «Чтобы обеспечить женщинам победу, мы должны вызволить умы мужчин из религиозного рабства»[1025]. В документе, составленном при учреждении этой организации, приводился перечень ее задач. Под номером 3 в списке значилась такая цель: «Показать, что подлинное основание Церкви — это учение о неполноценности женщины по причине первородного греха — учение, которое мы разоблачаем как ложное с научной точки зрения и имеющее в своей основе богословский миф»[1026]. Далее следовал ряд резолюций, среди которых, например, следующие две: