И все же от ответа на этот вопрос кое-что зависит. А именно: как нам толковать то, что в «евангельских» частях книги Лиланда ведьмы изображаются если не откровенными сатанистками в той степени, в какой своих ведьм представлял Мишле, то созданиями, тесно связанными с Люцифером. Безусловно, сатанинские мотивы занимают довольно заметное место в этой книге (похоже, эта особенность собранного материала несколько беспокоила самого автора, и мы еще поговорим об этом). В первой главе сообщалось следующее:
Это — Евангелие (Vangelo) Ведьм:
ДИАНА безмерно любила своего брата ЛЮЦИФЕРА, бога Солнца и Луны, бога Света (Splendore), который очень гордился своей красотой и за эту свою гордыню был изгнан из Рая.
ДИАНА родила от своего брата дочь, и они дали ей имя АРАДИЯ [т. е. Иродиада][1065].
Во второй главе нам предлагается более развернутый вариант мифа творения по Лиланду, имеющего отношение к происхождению ведьм. Диана существовала прежде самого мира, и от нее произошел Люцифер — «сын ее и брат, она же сама и ее другая половина». Вместе они спустились на Землю, и там Диана учила «волшебству и чародейству, откуда и пошли ведьмы, феи и гномы». Она обратилась в кошку и в таком виде пробралась к постели брата, а под покровом ночи снова обернулась женщиной и соблазнила его. Брат потом очень гневался, но она произнесла заклинание и заворожила его. От этого союза родилась Арадия, богиня ведьм[1066].
Наряду с Люцифером, в пантеон ведьм входили и другие библейские злодеи и демонические персонажи. Например, у Арадии было и другое имя — Иродиада. Согласно средневековым источникам, так звали предводительницу Дикой Охоты, но изначально это имя носила в Новом Завете злая царица, по чьему приказу казнили Иоанна Крестителя (Мк. 6: 16–28; Мф. 14: 3–11)[1067]. Лиланд замечает еще, что «Пиперн и другие писатели» отождествляли эту фигуру с иудейской демоницей Лилит[1068]. Другой пример — заклинание, обращенное к Каину на ведьмовском шабаше. Здесь его заставляют подчиняться воле ведьмы: «А сотворить не захочешь такое — не знать тебе ни сна ни покоя!»[1069] Это очень похоже на то, как волшебники-заклинатели в Средние века добивались от демонов повиновения, заклиная их именами Бога и его архангелов[1070]. Немного удивляет, что и Арадию вызывали примерно так же. Ее тоже побуждали выполнять приказания — а не то «не знать ей ни покоя, ни радости»[1071]. В первых словах этого заклинания она называется дочерью Люцифера:
Ты — дочь того, кто был
Злейшим из духов, кто встарь,
Изгнанник неба, царил в аду,
Кто от сестры тебя породил,
Но мать твоя раскаялась потом
И захотела тебя сочетать
С духом не злым,
А добрым![1072]
Судя по второй и третьей строкам, можно не сомневаться, что имеется в виду христианский Люцифер, а не какой-нибудь персонаж из совершенно иного контекста. Эта связь обозначается, хоть и в не столь явном виде, и в другом призыве к Диане, где она предстает кем-то вроде Сатаны в женском обличье, Царицей Ада, а также защитницей обездоленных и слывущих злыми мужчин и женщин:
Великая Диана! Ты,
Царица неба и земли
И преисподних краев — да, ты,
Защитница всех несчастных,
Воров и убийц, и женщин в придачу,
Которые вели дурную жизнь, ты все же узнала,
Что они не дурны по природе,
Ты, Диана, не отказала им в радостях жизни[1073].
Из другого заговора, где есть обращение к Диане — «призови мне чертей из ада», — тоже явствует, что она напрямую связана с сатаническими силами[1074]. Лиланд, пытаясь дистанцироваться от подобных выводов, заявляет:
один обозреватель упрекнул меня в том, что я преувеличиваю значение дьяволизма — введенного Церковью с 1500 года — в Италии. Но в действительности среди ведьм высшего класса, да и в их традициях, этого явления почти и не найти. В христианском дьяволизме ведьма никогда не осмеливается угрожать Сатане или Богу, или кому-либо из Троицы или из ангелов, ибо вся система зиждется на понятиях о Церкви и о послушании[1075].
Немного неясно, что именно Лиланд называл «дьяволизмом», но, по-видимому, это слово означало подчинение Сатане. Итак, дьяволизма здесь не найти, поскольку итальянские ведьмы говорят со своими божествами повелительным, приказным тоном. Именно это, по утверждению Лиланда, и отличает их от сатанистов: «Никто никогда не слышал, чтобы ведьма-сатанистка заклинала Троицу, Христа или даже ангелов и святых, или угрожала бы им. Собственно, они не могут даже заставлять дьявола или его бесов подчиняться — те действуют как рабы исключительно по его доброй воле»[1076]. К тому же, говорит он, отщепенцы итальянского общества почитают Диану с незапамятных времен, тогда как «якобы существующее поклонение Сатане — гораздо более поздняя выдумка Церкви, и до сего дня оно никогда по-настоящему не занимало видного места в итальянском колдовстве»[1077]. Что любопытно, редакторские комментарии в критическом издании «Арадии», вышедшем в 1998 году, наводят на мысль о том, что Лиланд, возможно, подверг значительной цензуре некоторые из раздобытых для него Маддаленой материалов, имевшие сатанинское содержание[1078]. И все же, несмотря на его попытки смягчить подобные ноты, ведьмы в «Арадии» сохраняют тесную связь с Люцифером, а Диана изображается Царицей Ада. Были ли они рабами тьмы или нет — те силы, что они заклинали, в каком-то смысле были демоническими. По словам Лиланда, ведьмы в прошлом подвергались феодальному гнету и «мстили за это как могли, устраивали оргии, посвященные Диане, а Церковь уверяла, что там они поклоняются Сатане»[1079]. И все же Диана, какой изображает ее Лиланд, состоит в тесных узах с Люцифером, падшим ангелом, да и сама она — однозначно демоническая фигура, а он лишь слегка пытается отмахнуться от этого, говоря о позднейшей демонизации со стороны церкви. Таким образом, описываемый им культ очень напоминает обрисованный Мишле сатанистский протосоциализм.
Итак, ведьмовство, описываемое Лиландом, будучи формой (как минимум, косвенно) инфернального феминизма, хорошо вписывается в рамки очень модного в ту пору дискурса, рассматривавшего Люцифера как освободителя женщин[1080]. Как указание на это можно расценить и вышеупомянутые слова Лиланда о связи Арадии и Лилит. Как говорилось в главе 1, Лилит к тому времени уже превратилась в своего рода феминистский символ. В этом контексте обычно сохранялась ее явная связь с Сатаной. Хотя самому Лиланду и не очень нравились эти демонические ассоциации, они все равно наверняка усиливали сатанинскую составляющую его книги — под интертекстуальным углом[1081]. Это же относится и к феминистским коннотациям, сопутствующим имени Лилит, а все вместе они пересекаются с инфернальным феминизмом. Вероятно, Лиланд, обращая внимание на связь между богиней ведьм и Лилит, прекрасно это понимал (тем более что он наверняка читал «Демонологию и предания о дьяволе» Монкьюра Конуэя, где демоница названа первой проповедницей женского освобождения)[1082]. В «Арадии» есть и абсолютно откровенные заявления, указывающие на то, что автор осознавал связь между феминизмом и колдовством и сам относился более или менее положительно к идее обретения женщинами равноправия. Теперь же мы познакомимся поближе с этими утверждениями.
«Увидеть в женщине абсолютно равный, а значит, превосходный пол»: феминизм в «Арадии»
В своей более ранней работе Лиланд вкратце писал о «Ведьме» Мишле, и влияние, оказанное французским историком на «Арадию», кажется совершенно очевидным[1083]. Его можно заметить, например, там, где говорится, что «в те дни… богачи обратили в рабство всех бедняков»[1084]. И потому к культу, подробно описываемому Лиландом, примкнули «мятежники, изгои и все недовольные, кто сделал колдовство или чародейство своей религией»[1085]. Судя по заключительным комментариям, это был еще и феминистский культ (ведь женщины в патриархальном обществе тоже относились к числу недовольных). Потому, говорит он, его книгу нужно прочитать всем, кого интересует «тема женских способностей и влияния»[1086]. Он утверждает: «Всякий раз, когда в истории наступает период радикального умственного бунта против давно укоренившегося консерватизма, иерархии и тому подобного, непременно совершаются попытки увидеть в Женщине абсолютно равный, а значит, превосходный пол»[1087]. Колдовство, безусловно, следует отнести к этой категории умственных бунтов. Иными словами, оно сродни культу, изображенному Мишле, — религии революции (или сопротивления), если вспомнить определение Брюса Линкольна. Лиланд же пользуется собственным термином —