[1233]. Большинству из них, как выяснилось, очень нравилось изображать нападки на религию — например, описывая черные мессы, — и выдумывать персонажей, практиковавших свободную любовь и отвергавших традиционную семейную жизнь, вроде гюисмансовской мадам Шантелув. Но писать — это одно, а по-настоящему пропагандировать или осуществлять подобные идеи — совсем другое дело.
Определение декаданса
Если за отдельными декадентскими произведениями не просматривается единство — а тексты вроде воззваний Бажю представляют собой скорее отклонение от правила, — как же нам тогда определить, что такое декаданс? Существует ли все-таки хоть какая-нибудь декадентская идеология или даже основной костяк мотивов? Некоторые сочли термин «декаданс» настолько проблематичным и ускользающим, что предложили вовсе отказаться от него[1234]. И все-таки, несмотря на все сложности с определением его сути и границ, мы находим его осмысленным. Почти нет сомнений, что в конце XIX века существовало вполне опознаваемое направление, известное под этим названием, как и в том, что попытка прояснить его очертания вовсе не бесполезна. Чеваско предлагал ряд отличительных признаков (некоторые из них уже фигурировали в моем предварительном определении), а именно:
презрение к современному обществу и его моральным нормам; интерес к искусственному, болезненному, извращенному; поиск новизны и исследование темной, оборотной стороны опыта; некоторая грусть и толика нездоровья; чувственность и потворство своим желаниям, за которыми следуют досада и уныние; тенденция придавать наибольшее значение форме и пренебрегать содержанием; использование образов, взятых не у природы, а у искусства; жеманное прославление всех видов искусства; полное и безоговорочное приятие искусства ради искусства[1235][1236].
Притом что мы согласны с тем, что для декадентских произведений характерно все вышеперечисленное (хотя нет уверенности, что «презрение к современному обществу и его моральным нормам» было универсальным признаком направления, пусть изображение этого презрения действительно вездесуще), нужно добавить еще кое-что и уточнить некоторые пункты. Во-первых, об искусстве ради искусства: это подразумевает, что эстетические категории начисто отделяются в этом жанре от категорий моральных: злое можно счесть «добрым» оттого, что оно прекрасно, — и это представление восходит к романтическому взгляду на возвышенное. Во-вторых, важной чертой является и элитизм, избранничество. Оно еще и тесно связано с резко отрицательным взглядом на современный век — или чрезмерно, удушливо моралистический, или, напротив, излишне вялый в нравственном отношении, но в обоих случаях начисто лишенный эстетического вкуса. Например, персонаж Гюисманса дез Эссент, аристократ и сноб, многократно признается в ненависти к демократии, неотесанности, капитализму и меркантилизму своей эпохи.
Саймон Уилсон, избрав самую минималистскую формулировку, определил декадентство просто как искусство, «сосредоточенное в основном на сексуальности и на смерти»[1237]. Здесь бы мы добавили, что декадентов особенно интересовало извращенное переплетение этих двух тем. И еще здесь возникает вопрос: почему именно эти темы заняли столь заметное место в декадентском искусстве? Уилсон полагал, что чрезмерное внимание к сексуальности являлось своего рода чувственным бунтом против того материалистического, деятельного и утилитарного общества, которое сформировалось после промышленной революции, и мы находим его интерпретацию убедительной. А в повышенном интересе к смерти, по его мнению, отразилось отчаяние при виде повсеместного поклонения наживе и при мысли о якобы неминуемо надвигающейся гибели цивилизации. И все это слилось воедино в декадентском взгляде на женщину, которая «уже не жертва, какой она была в искусстве романтиков», а «независимое существо, использующее свою сексуальность для подчинения мужчин», а еще «вокруг нее — могильная аура»[1238]. Таким образом, к списку главнейших декадентских мотивов следует добавить еще и роковую женщину (к этой фигуре мы еще вернемся).
Декадентскому стилю присущ также ряд отчетливо выделяемых особенностей. Чарльз Бернхаймер пишет: «Декадентский стиль искусствен, орнаментален, поверхностен, декоративен. Он фетишизирует мельчайшие подробности в ущерб органичной цельности. Это — стиль расчленения и распада»[1239][1240]. Эллис Хансон тоже характеризует его как «изобилующий путаницей, дробностью и парадоксами», обнаруживающий «тягу к туманному и мистическому языку, страстное желание выжимать слова из загадочной символики или извращенной иронии»[1241]. К этим метким определениям мы хотели бы добавить, что декадентскому дискурсу, как правило, свойственна та или иная семантическая инверсия. В этом можно усмотреть некую пограничную черту — существующую на пороге между темой и стилем. Очевидный пример такого переворачивания — уже сама переоценка слова «декаданс», еще один пример — прославление Сатаны. Одним из декадентов, кто особенно упорно упражнялся в инверсии, был уже упоминавшийся Станислав Пшибышевский. Он постоянно переворачивал с ног на голову устоявшиеся ценности, резко менял привычные значения слов и мифических персонажей вроде Сатаны. Вот типичный пример: Пшибышевский отметал общеупотребительное значение слова Entartung (по-немецки — «дегенерация», «вырождение»), называя его чушью, и заявлял, что это явление, в котором медицинская наука XIX века усматривала угрозу для человечества, в действительности — просто повторяющаяся и необходимая стадия в развитии нашего биологического вида. По его уверениям, дегенерат — наделенный «нервной сверхчувствительностью» и страдающий «психической лихорадкой» — на деле является гением, вестником прогресса. А настоящие подонки общества — это как раз те, кто нападает на дегенеративность в нашем виде и на декадентство в литературе и искусстве[1242].
Сведя воедино эти черты, выделенные более ранними исследователями — которые мы, основываясь на собственном всестороннем знакомстве с этим направлением, считаем наиболее характерными и постоянными для произведений, часто причислявшихся к декадентским в пору их выхода в свет (как их авторами, так и другими людьми), — далее мы будем придерживаться следующего понимания интересующего нас термина: декадентскому направлению присущ неоднозначный интерес к таким темам, как искусственность, пессимизм, беззаконие и тьма. Сексуальность и смерть обычно переплетаются, среди персонажей постоянно встречаются роковые женщины. Тексты, которые часто отличает тот или иной градус семантической инверсии, пронизывает идея избранничества. Как наивысшие ценности восхваляются красота стиля и искусство, а манера письма тяготеет к туманности, дробности, орнаментальности и украшательству.
Следует сразу же оговориться, что все вышеперечисленное нужно понимать как приметы «семейного сходства» в витгенштейновском смысле, а не как точный список признаков, которые обязаны присутствовать в каждом из произведений, обычно относимых к декадентскому жанру. Как мы уже видели, декаданс — это не только литературное направление, но и мировоззрение или даже особая субкультура. Часто остается неясно, где заканчиваются эксцентричные воззрения литературных персонажей и начинаются воззрения самих авторов. Об этой зыбкой границе между декадентством как произведением искусства и как образом жизни или личиной автора еще много раз будет заходить речь на протяжении данной главы.
Теперь, когда мы предварительно наметили круг основных черт и особенностей этих текстов, вероятно, стало очевидно, что многие произведения, опубликованные за несколько десятилетий до того, как вошел в употребление термин «декаданс», тоже явно обнаруживали указанные черты семейного сходства. Самый очевидный пример — Бодлер, которого позднейшие авторы постоянно называли главнейшим источником своего вдохновения, а еще — некоторые произведения Теофиля Готье (см. главу 4). Близкое родство с декадентством демонстрирует и «Венера в мехах» (1869) Леопольда Захер-Мазоха, и другие его романы. А еще сразу приходят на ум произведения Братства прерафаэлитов (основанного в 1848 году) и их последователей в Великобритании (прерафаэлитские изображения ведьм анализировались в главе 5, а о знаменитой картине Россетти «Лилит» и связанных с нею стихотворениях еще пойдет речь в настоящей главе). Во многих готических сочинениях — например, «Ватеке» Уильяма Бекфорда — тоже наблюдаются перечисленные черты, и то же самое можно сказать о некоторых романтических произведениях, созданных в разных странах. Таким образом, декадентское мироощущение возникло намного раньше, чем обычно принято полагать, и о его преемственности очень подробно написал Марио Прац в книге «Романтическая агония» (английский перевод — 1933)[1243]. На нее же указывает и Гюисманс, упоминая в романе «Наоборот» своих разнообразных предшественников — например, Бодлера и художника Гюстава Моро (1826–1898). Однако, используя здесь термин «декаданс», мы будем в первую очередь применять его к произведениям, созданным уже после того, как это мироощущение (около 1880 года) сгустилось и сплавилось в узнаваемое и самосознающее течение. Это направление продолжало обильно плодоносить в литературных садах как минимум до начала Первой мировой войны и даже после нее (хоть урожай со временем стал заметно скуднее).