. А по другую сторону Ла-Манша Эдвард Карпентер (1844–1929), социалист и один из первых борцов за права геев, написал поэму «Тайна времени и Сатаны» (1888), где Сатана выступает в роли любящего, но поначалу сурового наставника, посвящающего в таинства. Заметно гомоэротическое любование автора чувственной красотой этого персонажа[1509][1510].
Самым известным примером того, как сатанизм соотносили с гомосексуальностью, был скандал вокруг аристократа-миллионера Жака д’ Адельсверда-Ферзена (1880–1923) и проводившихся им в Париже «Черных месс», из‐за которых в 1903 году его предали суду и приговорили к шести месяцам тюрьмы. Эти «Черные мессы» были «живыми картинами» — мимическими сценами, которые Ферзен устраивал для узкого круга зрителей из высших сословий, и шум поднялся из‐за довольно шокирующих эпизодов с обнаженными юношами[1511][1512]. Судебный процесс получил широкую огласку и подкрепил уже бытовавшие мнения о тождестве гомосексуальности и сатанизма. Конечно же, если бы этой мнимой и давно установленной связи не существовало, Ферзену вообще не пришло бы в голову устраивать подобные театрализованные постановки. В 1905 году он выпустил сатирический автобиографический роман «Черные мессы. Лорд Лиллиан», где рассказал об этом скандале. Там встречаются некоторые удивительные рассуждения о гомосексуальном сатанизме. Один из персонажей, известный художник по имени Шиньон, излагает свое понимание сатанизма главному герою, декаденту лорду Лиллиану (вымышленному двойнику самого Ферзена, хотя, конечно, это не точный автопортрет): «Сатана — человек, глядящий на Бога. Сатана — наша природа, Сатана — наше чувственное удовольствие, Сатана — наш инстинкт. Вот почему Сатана, в конце концов, не так уж страшен!» Среди земных наслаждений, которые предлагает прославлять Шиньон, есть и радость, какую испытываешь, когда на твоем пути встретится «полный сил красивый юноша»[1513]. Лиллиан несколько разочарован таким пониманием сатанизма как «материального культа своего „я“» — он предпочел бы что-нибудь более романтическое и замысловатое. Шиньон предлагает устроить черную мессу, но Лиллиан видит в ней поклонение смерти, а эта идея ему чужда[1514]. Через некоторое время он все-таки соглашается предоставить свой дом для проведения такого обряда — в точности как поступил сам автор романа. В его роскошной квартире обустраивается нечто вроде молельни: там есть и цветы на полу, и алтарь со свечами и курильницами, и обнаженные мужчины и юноши. Сам Лиллиан, по свидетельству его консьержа, декламировал какие-то стихи, стоя на коленях на меху и держа курящуюся кадильницу перед раздетым юнцом, «осыпанным белыми розами и черными лилиями» и сжимавшим в руке череп[1515]. Похоже, подобные обряды проводились неоднократно, и в качестве объекта поклонения участвовали там одни и те же юноши — которых Лиллиан называл своими «хористами»[1516].
Притом что ни сам Ферзен, ни его вымышленный двойник лорд Лиллиан не проявляли сколько-нибудь серьезного интереса к сатанизму, их гедонистические вечеринки с провокационными дьявольскими ритуалами все равно сделались в глазах многих символическим подтверждением мнимой связи между дьяволопоклонством и гомосексуальностью. Четкое и прямолинейное определение, какое Шиньон дал сатанизму — как религии инстинктов и чувственных удовольствий, к числу которых отнесены и гомоэротические радости, — интересно тем, что хорошо согласуется с тогдашними представлениями о Сатане как о спасителе всех плотских устремлений от христианского гнета. Впрочем, здесь сделан и шаг вперед: Ферзен одновременно восхвалял однополую любовь.
Антифеминизм, патологизация и «Жрицы нового культа»
Пересечение между геями и лесбиянками существовало не только в плоскости художественной литературы, но и в реальной жизни — в тех социальных кругах, где вращались и те и другие. Любопытным примером этого сближения можно считать тот факт, что некоторые женщины из круга Натали Барни (о нем мы еще поговорим) активно участвовали в «живых картинах» Ферзена[1517]. Но если гомосексуальные мужчины, которые начинали вести себя чересчур смело, как Оскар Уайльд и Ферзен, вскоре оказывались на скамье подсудимых перед суровыми судьями, то лесбиянкам по-настоящему не грозила тюрьма[1518]. Это более терпимое отношение к ним в жизни отражалось и в трактовках лесбийской темы в литературе и в изобразительном искусстве. Любовная жизнь лесбиянок таила в себе некую вуайеристическую притягательность для мужчин, тогда как сексуальные отношения между мужчинами становились для них источником сильного раздражения или неловкости.
Это не значит, что быть лесбиянкой на рубеже XIX–XX веков было так уж легко. Толерантность в действительности не выходила за пределы определенных вольнодумных и (в некоторой степени) богемных кругов. Быть может, наказаний со стороны закона и не приходилось опасаться постоянно, однако угроза социального остракизма никуда не девалась, и ревнители нравственности по всей Европе регулярно поливали грязью женскую гомосексуальность в полемических статьях. За критикой лесбийства часто сквозил и антифеминизм, поскольку считалось, что, получив больший доступ к образованию и рабочим местам, женщины становятся мужеподобными, а это, в свой черед, по мнению тогдашних сексологов, могло приводить к гомосексуальности[1519]. А еще высказывались предположения, что, помимо страха перед феминизмом, возможной причиной ненависти к лесбиянкам была и тревога из‐за падения уровня рождаемости в европейских странах, особенно во Франции, поскольку однополая женская любовь явно не способствовала повышению этого уровня[1520].
В то же время, как мы уже говорили, лесбийство служило богатым источником развлечения, возбуждения, а порой и высокого искусства. Изображали лесбиянок чаще всего отрицательными героинями, а сами женщины писали на эту тему очень редко. Редкий для мужской литературы XIX века пример портрета лесбиянки, которая показана не бесчеловечной, порочной и злобной, — это главная героиня рассказа Ги де Мопассана «Подруга Поля» (1881)[1521]. Заметная симпатия к предмету изображения ощущается и в одном из самых известных «сапфических» произведений последнего десятилетия XIX века — в «Песнях Билитис» (1894) Пьера Луиса, который выдал собственное сочинение за перевод якобы древнегреческих стихотворений. Многие (хотя и не все) критики и исследователи видят в этом тексте преимущественно положительный портрет главной героини-лесбиянки[1522].
Менее великодушный подход практиковали в своих работах психиатры вроде Рихарда фон Крафт-Эбинга (1840–1902) в Германии («Сексуальная психопатия», 1882; переведена на несколько языков, например, на французский в 1885). Они изображали лесбиянок и геев дегенератами и потенциально опасными индивидуумами. В 1893 году врач Жюльен Шевалье опубликовал книгу «Сексуальная инверсия», где подчеркивал роль различных факторов среды, влияющих на развитие гомосексуального поведения. Здесь мы снова встречаем выражения, зачастую имеющие религиозную окраску. Например, Шевалье пишет, что «жрицы нового культа расплодились во множестве»[1523]. Публикация подобных исследований, посвященных сексуальным патологиям, привела к росту субкультуры женщин, определявших себя как лесбиянок, — особенно в Германии, где шире всего распространялись и обсуждались эти теории[1524]. В ту пору Крафт-Эбинг и его коллеги использовали по отношению к лесбиянкам термин «инверты», и в каком-то смысле кажется логичным, что сексуальная инверсия начала стойко ассоциироваться — особенно в художественной литературе — с инверсией религиозной, то есть с сатанизмом.
Одну из самых причудливых литературных трактовок лесбийской темы мы встречаем в «Гинандре» (1891) Жозефена Пеладана. Имя Пеладана было хорошо известно в XIX веке в эзотерических кругах, и его розенкрейцерские салоны немало способствовали перекрестному оплодотворению между этими кругами и миром изобразительного искусства. Несмотря на влияние Пеладана, следует отметить, что многие люди откровенно потешались над этим весьма претенциозным и склонным к театральности чудаком[1525]. В «Гинандре» рассказывается, как героический эзотерик-католик Таммуз добился массового обращения в гетеросексуальность парижских лесбиянок, устроив масштабную оргию, где он манипулировал «естественными» инстинктами участниц сборища. Главным украшением зала служил огромный фаллос, а музыкальным сопровождением, призванным создать правильную, мужественную, атмосферу для ритуального совокупления, — «Полет валькирий»[1526]. Сам Вагнер, скорее всего, очень удивился бы такому использованию своей музыки, зато другие композиторы сочиняли произведения, в которых главной темой выступала борьба между лесбиянками и гетеросексуальным героем. В том же году, когда вышел в свет роман Пеладана, Ксавье Леру написал оперу «Астарта» в пяти действиях, а либретто к ней сочинил Луи де Грамон. Впрочем, эту оперу не ставили до 1901 года. Здесь она интересует нас, поскольку лесбийство в ней вновь представлено как религиозный культ, и на сей раз действие разворачивается в Древней Греции, а богиней-покровительницей