ть ей относительную прочность, отчего вогнутая поверхность задней стороны напоминала глубокую тарелку.
Лэнгдон не имел представления, что может оказаться на обратной стороне, но никак не ожидал, что там не будет ничего.
Абсолютно ничего.
Просто ровная поверхность.
Сиенна тоже ничего не понимала.
– Тут просто гипс, – прошептала она. – Если здесь ничего нет, то что увидели вы с Игнацио?
Понятия не имею, подумал Лэнгдон, плотнее натягивая полиэтиленовый пакет, чтобы разглядеть маску получше. Здесь ничего нет! Чувствуя охватывающее его отчаяние, Лэнгдон поднес маску к лучу света и напряг зрение. Когда он слегка ее наклонил, чтобы разглядеть получше, ему показалось, что вверху цвет немного другой – примерно там, где располагался лоб Данте, шла цепочка едва заметных пятнышек.
Естественный дефект? А может… и нечто другое. Оживившись, Лэнгдон показал на мраморную панель, подвешенную на петлях к стене возле купели.
– Посмотрите, – попросил он Сиенну. – Нет ли там полотенец.
Сиенна недоверчиво на него покосилась, но спорить не стала. За мраморной дверцей оказался искусно замаскированный шкафчик, а в нем – кран для пуска воды в купель, выключатель света над ней и… стопка льняных полотенец.
Сиенна удивленно посмотрела на Лэнгдона. Профессор же, которому довелось в своей жизни посетить множество церквей по всему миру, прекрасно знал, что почти в каждой крещальне у священников под рукой имелся запас пеленок на случай, если младенец вдруг обмочится, что на крещении случалось довольно часто.
– Отлично! – сказал он, оглядывая полотенца. – Вы не подержите маску? – Он бережно передал ее Сиенне и принялся за работу.
Лэнгдон водрузил на место крышку от купели, которая вновь стала похожа на алтарный столик, затем взял несколько полотенец и расстелил их на крышке, как скатерть. После этого он включил свет над купелью, и загоревшаяся вверху лампа осветила все крещальное место и особенно ярко – полотенца на крышке купели.
Сиенна аккуратно положила маску на крышку, а Лэнгдон, взяв пару новых полотенец, использовал их как прихватки, чтобы вытащить маску из пакета, не касаясь голыми руками. Вскоре посмертная маска Данте лежала лицом вверх под ярким лучом света, напоминая пациента под наркозом на операционном столе.
На свету снятая с лица старика маска вселяла еще больший страх – бесцветность гипса лишь подчеркивала морщины и возрастные дефекты кожи. Не теряя времени, Лэнгдон, вновь используя импровизированные прихватки, перевернул маску и положил ее лицом вниз.
В отличие от лицевой стороны, обратная выглядела не такой старой – ее поверхность была чистой и белой, а не тусклой и желтоватой.
Наклонив голову, Сиенна озадаченно спросила:
– Вам не кажется, что эта часть более новая?
Действительно, разница в цвете была весьма заметной, но Лэнгдон практически не сомневался, что гипс на обеих сторонах был одного возраста.
– Неравномерное старение, – объяснил он. – Обратная сторона маски постоянно находилась в тени, отчего не подвергалась воздействию солнечных лучей. – И он подумал, что теперь будет покупать крем от загара с повышенной защитой.
– Постойте, – вдруг сказала Сиенна, наклоняясь ближе к маске. – Видите?! Вверху! Наверное, именно это вы с Игнацио и увидели.
Лэнгдон быстро перевел взгляд на участок, который немного выделялся цветом, на что он обратил внимание, еще когда маска была в пакете: тонкая линия из каких-то пятнышек располагалась на обратной стороне, напротив лба Данте. Однако при ярком свете стало видно, что эти пятнышки были не естественного происхождения… а рукотворные.
– Тут… какая-то надпись, – прошептала потрясенная Сиенна. – Но…
Лэнгдон напряг зрение. Это была цепочка из витиеватых бледно-желтых букв.
– И это все? – Сиенна не могла сдержать разочарования.
Но Лэнгдон ее не слушал. Кто это написал? И когда? Во времена Данте? Вряд ли. Будь это так, какой-нибудь историк давно бы обратил внимание на надпись в ходе обычной чистки или реставрации, и эта информация стала бы общедоступной. Однако Лэнгдон никогда об этом не слышал.
Гораздо более правдоподобным казалось другое объяснение.
Бертран Зобрист.
Зобрист был владельцем маски и потому имел к ней доступ в любое время. Он мог запросто написать эти буквы и вернуть маску на место, и никто бы об этом не узнал. Марта говорила, что владелец разрешал открывать витрину и доставать маску только в своем присутствии.
Лэнгдон поделился своим предположением с Сиенной. Она согласилась с его логикой, но это объяснение мало что проясняло.
– В этом нет никакого смысла, – заявила она растерянно. – Даже если допустить, что Зобрист что-то тайно написал на задней стороне посмертной маски Данте и что это он сконструировал тот маленький проектор, чтобы указать на нее… то почему он не написал нечто более вразумительное? Я хочу сказать, что в надписи нет никакого смысла! Мы с вами целый день гоняемся за маской, и что получаем в результате?
Лэнгдон снова посмотрел на текст на задней стороне маски. Написанное от руки послание было очень коротким – всего семь букв – и казалось полной бессмыслицей.
Разочарование Сиенны имело под собой основания.
Однако Лэнгдон ощущал знакомое волнение, как всегда перед осенявшим его озарением. Он чувствовал, что эти семь букв наверняка подскажут, что делать дальше.
К тому же он заметил, что от маски исходит слабый запах. И этот знакомый запах объяснял, почему гипс на обратной стороне намного светлее, чем на лицевой. Старение от лучей солнечного света не имело к этому никакого отношения.
– Я не понимаю, – призналась Сиенна. – Здесь все буквы одинаковые.
Лэнгдон согласно кивнул, продолжая изучать надпись – семь одинаковых букв «Р», выведенных каллиграфическим почерком на обратной стороне маски.
– Семь букв «P», – продолжала Сиенна. – И что нам с ними делать?
Лэнгдон спокойно улыбнулся и поднял на нее взгляд.
– Думаю, нам следует поступить так, как говорится в послании.
Сиенна изумленно на него посмотрела.
– Семь «P»… это послание?
– Именно, – подтвердил он, усмехаясь. – И для знатока Данте очень даже понятное.
А рядом с баптистерием Сан-Джованни мужчина в шейном платке вытер пальцы носовым платком и промокнул им гнойнички на шее. Направляясь ко входу для туристов, он старался не обращать внимания на жжение в глазах.
На пороге усталый экскурсовод в блейзере курил сигарету и отправлял восвояси туристов, не знакомых с расписанием.
APERTURA 13.00–17.00.
Мужчина с сыпью посмотрел на часы. Две минуты одиннадцатого. Баптистерий будет закрыт для посещения еще несколько часов. Какое-то время понаблюдав за экскурсоводом, мужчина принял решение. Вынув из уха золотую сережку, он сунул ее в карман. Затем достал бумажник и проверил его содержимое. Помимо нескольких кредитных карт и пачки евро, у него при себе было больше трех тысяч долларов наличными.
К счастью, алчность была интернациональным грехом.
Глава 57
Peccatum… Peccatum… Peccatum…
Семь букв «P» на обратной стороне посмертной маски Данте вновь вернули Лэнгдона к тексту «Божественной Комедии». Перед глазами возникла сцена, где он выступает в Вене с лекцией «Божественный Данте: символы ада».
– И вот мы с вами спустились по девяти кругам ада к центру земли, – разносили по залу его голос динамики, – чтобы встретиться лицом к лицу с самим Сатаной. – Лэнгдон показал несколько слайдов с изображением Сатаны: в «Карте ада» Боттичелли, мозаике флорентийского баптистерия и в виде жуткого черного демона с шерстью, перепачканной алой кровью жертв, работы Андреа ди Чоне. – Вместе с вами, – продолжал Лэнгдон, – мы спускались все ниже по косматой груди Сатаны, пока земное притяжение не поменяло направление, и нам удалось выбраться из мрачной преисподней… чтобы снова увидеть вот эти звезды. – Лэнгдон вывел на экран слайд, который уже показывал раньше. На знаменитой картине Доменико ди Микелино, хранящейся в Дуомо, был изображен стоявший за стенами Флоренции Данте в красной мантии. – И если посмотреть внимательно… то вы увидите эти звезды.
Лэнгдон показал на звездное небо над головой Данте.
– Как вы видите, путь на небеса представляет собой девять концентрических террас вокруг земли. Эта девятиярусная конструкция не случайна – она призвана уравновесить девять кругов ада. Наверное, вы обратили внимание, что число девять – повторяющийся мотив у Данте. – Помолчав, Лэнгдон отпил глоток воды, чтобы дать возможность аудитории перевести дух после посещения ада и выхода из преисподней. – Итак, после приобщения к ужасам ада вы, должно быть, с нетерпением ждете возможности наконец отправиться в рай. Но в мире Данте, к сожалению, ничто не бывает простым. – Он театрально вздохнул. – Чтобы попасть в рай, нужно в прямом и переносном смысле взобраться на гору. – Лэнгдон показал на картину Микелино.
За спиной Данте на заднем плане была изображена конусообразная гора, устремленная к небу. Вокруг нее спиралью закручивался путь наверх – всего девять витков, каждый из которых был короче предыдущего и вел к вершине. По этому пути обнаженные фигуры с трудом тащились наверх, подвергаясь всевозможным наказаниям и преодолевая разные преграды.
– Это гора чистилища, – пояснил Лэнгдон. – И, к несчастью, этот мучительный подъем по девяти кругам – единственный путь из глубин преисподней к блаженству рая. На этом пути вы видите кающиеся души… каждая расплачивается за совершенный ею грех. Завистники должны идти с зашитыми веками, чтобы не взалкать; спесивцы смиренно сгибаются под тяжестью огромных камней, взваленных им на плечи; а сладострастники должны пройти очищение огнем, чтобы избавиться от зова плоти. – Он помолчал. – Но прежде чем вам будет дарована великая милость пройти по этой горе и очиститься от своих грехов, вам придется пообщаться вот с этим персонажем.
Лэнгдон вывел на экран увеличенное изображение фрагмента фрески Микелино, на которой крылатый ангел восседает на троне у подножия горы чистилища. У его ног очередь кающихся грешников ждет разрешения подняться на гору. Но вот что странно: в руках у ангела длинный меч, конец которого упирается в лицо первого в очереди.