Ужасный смысл какой таится в этих строчках?
– Как я уже говорил, – начал Лэнгдон, – первые строки стихотворения Зобриста являются прямой цитатой из «Ада» Данте, это предупреждение читателю, что за словами скрывается более глубокий смысл.
Аллегорический труд Данте изобиловал таким количеством скрытых суждений о религии, политике и философии, что Лэнгдон часто советовал своим студентам изучать шедевр итальянского поэта подобно Библии и читать между строк, чтобы постичь его глубинный смысл.
– Исследователи средневековой аллегории, – продолжал Лэнгдон, – в своих работах выделяют две категории: «текст» и «образ»… Текст передает буквальное содержание произведения, а образ – символическое.
– Понятно, – с готовностью кивнул Феррис. – А то, что стихотворение начинается с этой строфы…
– Означает, – подхватила Сиенна, – что восприятия смысла высказывания на основе прямого значения использованных слов может оказаться недостаточно. И что подлинный смысл лежит не на поверхности.
– Да, примерно так, – согласился Лэнгдон и, вернувшись к тексту, продолжил чтение.
Пусть ищет дожа вероломного Венеции,
Что лошадей оставил без голов…
Да кости собирал незрячих.
– Насчет обезглавленных лошадей и костей слепых пока непонятно, но нам, похоже, надо найти конкретного дожа.
– Может… его могилу? – предположила Сиенна.
– А может, статую или портрет? – возразил Лэнгдон. – Дожей в Венеции нет уже несколько столетий.
Дожи в Венеции играли ту же роль, что герцоги в других городах-государствах Италии, и за тысячу лет, начиная с 697 года, их сменилось больше сотни. Их правление завершилось завоеванием Венеции Наполеоном в конце восемнадцатого века, но слава и власть дожей по-прежнему вызывают восторженный интерес историков.
– Как вы знаете, – продолжил Лэнгдон, – две главные достопримечательности Венеции – Дворец дожей и собор Святого Марка – были построены дожами для себя. И многие из них похоронены именно там.
– А вам известно, – спросила Сиенна, разглядывая строчки, – кто из дожей считается самым опасным?
Лэнгдон посмотрел в текст. Пусть ищет дожа вероломного Венеции.
– Нет, но в строфе говорится не об «опасном», а о «вероломном» доже. Значение этих слов разное, особенно во времена Данте. Вероломство – один из семи смертных грехов. Предатели отравляются в последний и самый страшный девятый круг ада.
К ним Данте относил тех, кто предал любимых. Самым злодейским обманом доверия было предательство Иудой любимого им Иисуса, которое Данте считал настолько гнусным, что отправил Иуду в самое жуткое место ада – пояс Джудекка, – названное так по имени самого низкого его обитателя.
– Хорошо, – заметил Феррис, – значит, мы ищем дожа, совершившего предательство.
Сиенна согласно кивнула.
– Это сократит список возможных претендентов. – Она перевела взгляд на следующую строфу. – Но дальше… дож, «что лошадей оставил без голов»? – Она подняла взгляд на Лэнгдона. – А есть такой дож, что отрубал головы лошадям?
Этот вопрос напомнил Лэнгдону жуткую сцену из «Крестного отца».
– Мне на ум ничего не приходит. Но еще этот же дож «кости собирал незрячих». – Он взглянул на Ферриса. – У вас ведь телефон с Интернетом?
Феррис быстро достал смартфон и показал свои распухшие красные пальцы.
– Боюсь, мне будет трудно справиться.
– Давайте я, – сказала Сиенна, забирая у него телефон. – Ищем венецианского дожа с добавлением обезглавленных лошадей и костей слепых.
Она быстро начала набирать на миниатюрной клавиатуре.
Еще раз пробежав глазами по тексту, Лэнгдон продолжил чтение вслух.
И, преклонив затем колена в мусейоне,
В убранстве злата мудрости святой
Прильнет к земле, чтобы услышать
Журчанье капель в гулкой тишине.
– Впервые слышу слово «мусейон», – признался Феррис.
– Это древнее слово означает святилище Муз, – ответил Лэнгдон. – В Древней Греции мусейон был местом, где собирались просвещенные граждане, чтобы обменяться мнениями о литературе, музыке и искусстве. Первый мусейон был основан Птолемеем в Александрии за несколько веков до Рождества Христова, и при нем находилась Александрийская библиотека, а затем появились сотни мусейонов по всему миру.
– Доктор Брукс, – сказал Феррис, с надеждой глядя на Сиенну, – а вы не можете посмотреть, есть ли мусейон в Венеции?
– Вообще-то их там десятки, – с веселой улыбкой произнес Лэнгдон. – Только теперь они называются музеями.
– А-а… – разочарованно протянул Феррис. – Похоже, нам придется забросить сеть пошире.
Сиенна продолжала печатать запросы, терпеливо вводя все новые данные.
– Ладно, итак, мы ищем музей с дожем, который отрубил головы лошадям и собирал кости слепых. Роберт, а есть идеи, какой это может быть музей?
Лэнгдон уже перебирал в памяти самые известные музеи Венеции – Галерею Академии, Ка-Реццонико, палаццо Грасси, коллекцию Пегги Гуггенхайм, музей Коррер, – но ни один из них не подходил под это описание.
Он снова перевел взгляд на текст.
И, преклонив затем колена в мусейоне,
В убранстве злата мудрости святой…
Лэнгдон усмехнулся.
– Вообще-то в Венеции есть один музей, который точно подходит под описание «мусейон в убранстве злата мудрости святой».
Феррис и Сиенна выжидательно на него смотрели.
– Собор Святого Марка, – объявил он. – Самый большой действующий храм в Венеции.
На лице Ферриса отобразилось сомнение.
– Действующий храм – музей?
Лэнгдон кивнул:
– Да, как и комплекс Ватикана. Более того, внутреннее убранство собора знаменито тем, что украшено цельными золотыми пластинами.
– «Мусейон в убранстве злата», – взволнованно произнесла Сиенна.
Лэнгдон кивнул, не сомневаясь, что в строфе говорится именно о соборе Святого Марка. Веками венецианцы называли его La Chiesa d’Oro – Золотой церковью, – и Лэнгдон считал ее внутреннее убранство одним из самых эффектных церковных интерьеров в мире.
– В стихотворении говорится о преклонении колен, – добавил Феррис, – а церковь – вполне подходящее для этого место.
Сиенна уже вновь лихорадочно печатала.
– Я добавила в поиск собор Святого Марка. Искать дожа надо там.
Лэнгдон знал, что дожей в том соборе будет предостаточно – по сути, он являлся в прямом смысле базиликой дожей. Приободрившись, он снова вернулся к тексту.
И, преклонив затем колена в мусейоне,
В убранстве злата мудрости святой
Прильнет к земле, чтобы услышать
Журчанье капель в гулкой тишине.
Журчанье капель? А под cобором Святого Марка есть вода? Глупый вопрос. Весь город стоит на воде. Все здания в Венеции потихоньку погружаются в воду. Мысленно представив базилику, Лэнгдон попытался понять, где в ней может быть слышно журчание воды. А если такое место найдется… то что дальше?
Он вернулся к тексту и прочитал заключительные строфы.
Затем проследует в затопленный дворец,
Где в темноте хтонический таится зверь
Под водами кровавыми лагуны,
Которые вовек не отражают звезд.
– Хорошо, – сказал Лэнгдон, на которого описание произвело тягостное впечатление, – судя по всему, надо идти на звук падающих капель… в какой-то затопленный дворец.
Феррис, тоже подавленный, почесал щеку и поинтересовался:
– А что такое «хтонический»?
– Подземный, – пояснила Сиенна. – «Хтонический» означает обитающий под землей.
– Есть еще кое-что, – уточнил Лэнгдон. – Это слово к тому же имеет историческую составляющую, которая ассоциируется с мифами и чудовищами. Хтоническими также называют особую категорию мифических богов и монстров, к примеру, фурий, Гекату и горгону Медузу, которые обитают под землей, то есть инфернальных, дьявольских существ. – Лэнгдон помолчал. – Они являются исчадиями ада и выходят на поверхность наводить ужас в мире людей.
Наступило долгое молчание, и Лэнгдон знал, что все подумали об одном и том же. «Хтоническим зверем» могла быть только чума Зобриста.
…Где в темноте хтонический таится зверь
Под водами кровавыми лагуны,
Которые вовек не отражают звезд.
– Как бы то ни было, – нарушил молчание Лэнгдон, стараясь настроить всех на рабочий лад, – мы ищем некое место под землей, которое в стихотворении описывается как «лагуна, которая вовек не отражает звезд».
– Верно, – поддержала его Сиенна, отрывая взгляд от экрана телефона. – Если эта лагуна располагается под землей, то в ней не может отражаться небо. Но разве в Венеции есть подземные лагуны?
– Насколько мне известно, нет, – ответил Лэнгдон. – Но если город построен на воде, то кто знает.
– А если эта «лагуна» просто в каком-то помещении? – вдруг спросила Сиенна, переводя взгляд с одного на другого. – В стихотворении говорится о «затопленном дворце». Но вы раньше упоминали, что Дворец дожей имеет сообщение с базиликой, верно? А это означает, что в этих двух местах есть практически все, о чем говорится в строфах – мусейон мудрости святой, дворец, ссылка на дожей, – и все это в Венеции, которая расположена в лагуне на уровне моря.
Лэнгдон задумался.
– Вы считаете, что «затопленный дворец» – это Дворец дожей?
– А почему нет? В стихотворении говорится, что надо преклонить колена в соборе Святого Марка и идти на звук падающих капель. Может, это как раз приведет во Дворец дожей. А его фундамент может быть затоплен или еще что.
Лэнгдон бывал во Дворце дожей много раз и знал, насколько колоссальным по размерам был этот комплекс, включавший и огромный музей, и настоящий лабиринт помещений для разных ведомств, и жилые покои, и дворики, и тюрьму – настолько большую, что она занимала несколько строений.
– Может, вы и правы, – заключил Лэнгдон, – но поиски во дворце вслепую займут несколько дней. Предлагаю поступить так, как говорится в стихотворении. Направиться сначала в собор Святого Марка, отыскать там гробницу или статую коварного дожа, а затем преклонить колена.