— Старший курс, — объяснил Ефим Маркович.
Кривому можно было не разжевывать. Сам таким был. Короткая стрижка, личный палаш, по случаю тревоги без ножен, босиком, в одинаковых чёрных куртках и штанах, старосты групп в синем, отличить пацанов от девчонок — разве что на ощупь.
— Без них мы бы точно не справились? — Кривому стало нехорошо — одно дело, когда с наемниками разбираются взрослые мужики, и совсем другое — когда дети, пусть и обученные единоборствам…
— Справились бы. Точнее, справились бы именно без них. Я детей только учу! — огрызнулся директор.
Михаил осмотрелся. Сразу он не обратил внимание — уж больно живописной была картинка с ребятишками и бульдозером: по всему периметру двора — неприметные ребята в Digital Urban — американском городском камуфляже.
— Я что-то пропустил? Штаты ввели войска?
— Спокойно. Войска наши. Камуфляж чужой, а войска — наши, вон видишь, Николай уже знакомых отыскал.
— Жаль, они чуть раньше не прибыли…
— Они прибыли вовремя. Раньше получилось бы, если бы они прямо в приюте квартировались. Что, судя по всему, мы теперь и получим.
Тем временем Николай вел к директору и Кривому человека, который, будь он хоть в смокинге, хоть в домашнем халате, откликался бы исключительно на «господина полковника». Невысокий, плотный, но ни грамма жира, стриженный под ежик не потому, что по уставу, а потому, что ему так нравится, пожмешь руку — обязательно проверит на прочность кости. Казалось, в каждый конкретный момент времени он находился в состоянии схватки. Сейчас целенаправленно преодолевал пространство между собой и директором. Пространство, ясное дело, сдалось.
— Полковник Матушкин, — произнес так, чтобы даже мысль о шутке умерла не родившись.
Кривой представил полковника в косынке, и ему стало легче. Михаил очень удивился бы, если бы узнал, насколько полковник похож на свою маму. Такую же кряжистую, такую же — всю жизнь пребывающую в понятной только ей борьбе со всем и каждым, разве что волосы не стригла под ноль — и ходила в косынке. Представлялся полковник почему-то Кривому, что, в общем, было странно, потому как — зачем?
— Михаил, — интерес полковника угас, прежде чем Кривой выговорил свою фамилию. Из их фамилий могла получиться отличная пара, хоть на эстраду выходи.
— Ефим Маркович, что это было? Не в моей компетенции, но командование, скорее всего, будет настаивать на переносе объекта.
— Перенос объекта не в вашей компетенции, а вот его безопасность, господин полковник, целиком ваша зона ответственности, — сказано это было так, словно одних этих слов было достаточно, чтобы разжаловать полковника в рядовые. Навсегда. — Займитесь периметром. Не факт, что все закончилось. И… Убитые есть?
— Двое. Оба пулеметчика. Из ваших все живы, несколько легкораненых. Из военно-медицинской академии уже на подходе. Для такой атаки — удивительно мало. Даже учитывая то, что мы отреагировали быстро.
— Полковник, приют хотел бы поучаствовать в помощи семьям убитых, а прибыли вы… думаю, расчетное время было перекрыто? — Интонация директора изменилась от обжигающего холода до обволакивающего тепла, причем с естественностью, вырабатываемой только при многократном применении.
— Так точно.
— Благодарю за службу, полковник! — На этих словах тепло переросло в жар. Осталось только вручить медаль, но полковнику хватило и похвалы.
— Займусь периметром. — Шик, с которым полковник отдал честь, выполнил разворот и пошёл строевым шагом к своим бойцам, не оставлял у наблюдавших сомнений — он говорил как минимум с генералом.
— Ефим Маркович, что здесь происходит? Или мне все снится? Вам когда внеочередное звание присвоили? Он вам честь отдал!
— Миша, через час жду тебя, продолжим нашу беседу и отвечу на все вопросы.
— Вам часа хватит?
— Миша, я о тебе думаю, прими душ, переоденься. А мне видишь какие серьезные ребята помогают.
Бой в городе — лучше такого же боя в пустыне или джунглях. Душ, шампунь, махровое полотенце. Это если правильно выбирать город.
До пятизвездочной гостиницы приюту было далеко, и келья на цокольном этаже, в которой Кривой не был уже больше года, представляла собой маленькую комнату с мебельным «гарнитуром» из стола и стула. Книги стояли в стенной нише, а кровать заменял матрац, брошенный прямо на пол.
Душ, туалет — по коридору налево — общие на десять келий. Кривой не капризничал. В конце концов, здесь цоколь — это уже верх комфорта, в его комнате даже есть небольшое окошко. Воспитанники младших курсов жили на двух подвальных этажах. И удобства там были одни на сто двадцать восемь человек, и келий там не было — кубрики на восьмерых.
Кривой здесь вырос, ему было так хорошо — лучше чем в городской квартире. Там ему все время приходилось бороться с желанием выбросить все одним махом, оставить пол, стены и такой же… ну почти такой же матрац, как в приюте. Кровати Кривой не любил.
На этот раз Миша шёл в кабинет директора старыми ученическими тропами — то есть долго, бесконечно здороваясь и извиняясь, протискиваясь мимо кого-то. Приют был не самым маленьким заведением города, но и народу в нём было достаточно, чтобы использовать каждый метр. Последнее препятствие — анфилада из трёх комнат, в каждой идут занятия.
Наконец приемная. Секретарей директора Кривой не запоминал. Кажется, выбирал их Ефим Маркович по наличию одного качества — способности не впускать кого угодно и сколь угодно долго, при этом продолжая мило улыбаться и заставляя думать, что в принципе сам факт общения с этой прелестью стоит того, чтобы не попасть на приём к директору.
Рассадить десяток таких по периметру приюта — и можно смело отзывать военных. Враг не пройдет, враг обречен бесконечно пить чай в приемной. Скорость их ротации, вероятно, объяснялась только тем, что долго на таком посту не высидеть. Начинаешь жить все с той же улыбкой и с той же способностью не пропускать в любые двери. В личной жизни это должно сильно напрягать.
— Мне к Ефиму Марковичу… — Глупо, но Кривой не был уверен в ответе. — Мне назначено.
— Я знаю. Он ждет вас, — конечно же, она ему улыбнулась не сразу. Ей понадобилось время, чтобы перестать пялиться на его шрам.
В директорском кабинете ничто не говорило о недавнем бое. Стол на шести ножках стоял как ни в чем не бывало, будто и не довелось ему послужить щитом, на зеленом сукне ни пятнышка. Собственно, тот факт, что сукно было видно, и служило единственным напоминанием о бое. Казалось, встреча продолжалась, не прерываясь, с того самого момента, когда бульдозер ещё только готовился въехать в стену приюта. Дверь, засов — все как и было.
Директор пил. Вот такого Миша ещё не видел. То есть Кривой подозревал, что Ефим Маркович не относится к трезвенникам, но это была та часть жизни директора, куда не допускались ни нынешние, ни прошлые воспитанники. И за дверцей всё-таки оказался бар. Миша почувствовал странное удовлетворение от разгадки этой маленькой тайны.
Виски Ефим Маркович употреблял совершенно неправильно. Долго готовился к каждому глотку, пил и корчил такую гримасу, будто это был не достойный напиток двенадцатилетней выдержки, а что-то из лекарств — пить противно, но доктор прописал. Очередной глоток — очередная гримаса.
— Присаживайся!
Не поменялось ещё кое-что. Николай все в той же шляпе и плаще. И все так же — стоя. Хотя чему тут удивляться — это людям гражданским после тяжелой работы положено расслабиться, у военных просто меняется степень напряжения.
Кривой не смог ничего с собой поделать — подошёл к дверям на улицу, открыл. Бульдозер все так же изображал часть стены. Значит, не привиделось.
— Даже на очень пьяную голову, Миша, такое не почудится. Думаю, здесь и кактусы не помогли бы…
— Какие кактусы?
— Неважно. Ты помнишь то, чему здесь учился?
— Кроме фехтования?
— Кроме.
— Медитации, тренировки, посты… Вы взяли все худшее из монастырей Европы и Азии.
— Тебе это как-то пригодилось? Не торопись с ответом…
Кривой вспоминал. Как прошлой зимой попал под снежный завал и трое суток ждал, пока его раскопают. По всем расчетам, должен был замерзнуть. Ушёл в транс, очнулся уже в больнице — как новенький. Как уходил из-под пуль, бывало и такое, как гнал под дождём на скорости под двести и упрямо держал трассу, уж больно хотелось ещё пожить… Бывало всяко. Помнил и первую тренировку в приюте. Начиналось все буднично, пока воспитанники разувались, переодевались, сэмпай методично рассыпал по дощатому полу смесь песка с битым стеклом. Выходить босиком было больно и страшно. Но после пятидесяти кругов бега обычного, бега спиной вперёд, на корточках, прыжками, приставными, с ускорением и без — о стекле как-то уже не думалось. И пол казался мягким и желанным — упасть, полежать хоть минутку…
За все годы учебы воспитанники не болели, обходились без ссадин и травм, если только дело не доходило до жесткого спарринга или драки. Так было и потом, уже после выпуска.
Кривой, будто нехотя, признался:
— Наверное, помогло. У меня реакция получше, чем у среднего водилы. Я могу сконцентрироваться на важном, могу ждать кого угодно и сколько угодно. Что-то есть… Правда, я же не был лучшим…
— «Наверное» и «что-то»… Хотя насчет лучшего я бы поспорил…
— Лучшим был Стрельцов.
— Он был просто старше. Но сейчас не об этом.
Директор выбрался из кресла и пересел в почти такое же — к себе за стол, почти скрывшись за долинами и холмами из папок, отдельных листов и целых пачек бумаги.
— Не так уж плохо для человека, который сегодня уделал столько теней. И только по случайности не погиб, спасая своего учителя.
— Директора.
— Что?
— Не учителя, а директора.
— Ну да. Все мои ученики до сегодняшнего дня считали меня несколько не в себе. С учетом того, что моя ненормальность — будем называть вещи своими именами — никому особо не мешала, её терпели. Если для того, чтобы научиться фехтовать, нужно делать вид, что ты сражаешься с демоном, ну что же, сделаем такой вид — это не самая большая плата за мастерство.