Через тридцать дней на ошейнике сработает инъектор — тончайшая игла, до поры до времени спящая, пробьет кожу, впрыснет яд, и мозг его Ленки — гражданки Балтийской республики Елены Варшавской — умрет. Если только государственный поручитель не решит, что яд следует запустить раньше. На правах ближнего. Достаточно набрать номер и ввести PIN-код.
Есть ещё один вариант развития событий. Раз в сутки гуманный убийца автоматически делает анализ крови. Если чип, мало того что зашитый в пластик, так ещё и защищенный металлической капсулой, определит, что болезни нет, — инъектор отключится. Дальше останется только съездить в клинику и снять ошейник. Пока такое не случалось.
Атипичным раком нельзя заразиться. Он древнее человека и сидит в каждой клетке от рождения до смерти. Просто в наше время он начал просыпаться. Только у женщин. Чаще — у молодых. Фактически это часть митохондриальной ДНК, которая вдруг начинает сходить с ума. И дает команду сумасшедшего капитана.
Организм начинает перестройку. Все функции, связанные с регенерацией, усиливаются. Рассасываются шрамы, уходят любые воспаления, восстанавливается печень, исчезают язвы, вырастают новые зубы… Единственный орган, который страдает, — мозг. Мозг слишком сложно устроен, чтобы безболезненно перенести омоложение клеток. Сознание постепенно распадается. Прогрессирующая шизофрения. Со все сокращающимися периодами ремиссии.
В среднем через сорок дней личность умирает. Остается полностью здоровое тело. Впрочем, и ему долго не протянуть. Через полгода начинают отключаться основные функции мозга. В конце концов тело просто забывает дышать.
У Балтийской республики нет средств на то, чтобы содержать больного полгода. А у граждан республики нет права на содержание безнадежных больных. Это противоречит закону и республиканской морали.
Общество дает безнадежным тридцать дней. Месячник человеколюбия. Вдруг болезнь отступит.
Только что Антон Стрельцов вернулся из Москвы. Вернулся с пятьюдесятью тысячами долларов гонорара и уверенностью, что больше не поедет туда никогда. Огромная сумма за одну ходку. С тем же успехом он мог найти пятак на асфальте.
То, что могло спасти Лену, могли дать только падшие Москвы. За деньги. Которые не заработать — ни за тридцать дней, ни за тридцать лет.
Падший Воронин оказался прав. Ему придется вернуться.
Ленка спала. Если ей повезло, то во сне она не знала о тридцати днях.
Утро не было добрым. Антон не напился, не выкурил пачку сигарет. Просидел рядом с Ленкой всю ночь. Смотрел не мигая в телевизор. Звук выключил, ему нужны были только двигающиеся картинки.
Надо бы поспать, надо бы поесть, только внутри все будто замерзло — жесткое, ледяное, негнущееся. Несмыкаемые веки, неразгибаемые руки-ноги. Нужно сто килограммов зеленоватых бумажек или около двухсот пятидесяти килограммов золота. Даже на вес — много. Нужно не просто кого-то убить, чтобы достать десять миллионов долларов, — нужно убивать долго и регулярно. Если бы Антон начал лет пять назад, он мог бы сейчас мотнуться в Москву и купить у падшего оберег. Наверное. Если падший назовет именно такую цену и в принципе захочет встретиться. В любом случае, с десятью миллионами он чувствовал бы себя намного увереннее.
Ливень за окном не шумел — забивал молотком капли под кожу города. Все сильнее, даже когда кажется, что нет капель — что волна поднялась и только каким-то чудом не снесла дома, машины…
Наверное, только один человек в Петербурге не обращал внимания на дождь.
Антон не перебирал в уме друзей, знакомых и клиентов. Мозг тоже замерз. Было страшно, что сейчас действие укола кончится, Ленка проснется, и нужно будет с ней о чем-то говорить.
Раза два звонил телефон. Не убедил встать, взять трубку — чтобы что? Когда начали сначала звонить, а потом и барабанить в дверь, пришлось подняться, таким же негнущимся, еле шевелящимся дойти до дверей, не спрашивая, открыть и, не глядя, вернуться — какая разница, кто пришёл? Лишь бы не звонил больше — раздражает.
Влад запер за собой дверь, снял обувь и прошел в спальню. Первый раз за всё время знакомства — не спрашивая, как у себя дома.
— Прости, Антон, — Стрельцов не понял, за что Влад извиняется, поймет позже, когда придет в себя. Владу Лозинскому с его двадцатилетним боевым опытом было нетрудно пережать сонную артерию так, чтобы Антон заснул. Потом будет болеть голова. Зато начнёт соображать. У Влада было знание — как человеку может быть смертельно плохо, не было опыта, как из этого плохо сделать хорошо. Знал, что нужно сделать, чтобы только не дать вот так замереть, застыть.
Влад нашёл в баре коньяк, им же и подаренный, и не спеша, по глотку приговорил стаканчик. Чтобы опьянеть, Владу нужна была куда большая порция, но, видно, какое-то действие все же было. Почему-то неглупому и взрослому мужику Владу Лозинскому пришла в голову странная мысль — не может быть, чтобы все так и закончилось. Не было у Влада никаких причин так думать. Только налил он себе ещё стаканчик и так же мерно его всосал, мысленно подняв тост: «Сдюжим!» Прислушался — чего-то не хватало, вышел на балкон — так и есть, кто-то там наверху всё-таки решил не топить Петербург: дождь закончился, город, немного напуганный, зато непривычно вымытый, понемногу приходил в себя.
Антон проснулся уже утром. Раньше Лены. Успел принять аспирин, умыться, переодеться и приготовить кофе в гостиной. На троих. Лена вышла из спальни изображая — «все как всегда». Все портил платок, повязанный на горло. Должен был прикрыть ошейник, вместо этого только на него смотреть и хотелось. Антон словил себя на мысли, что оберег «ведьмина слеза», который Лена носила не снимая, вероятно, теперь занял место в шкатулке вместе с двумя парами сережек и подвеской с крохотным бриллиантом. Продавать смысла нет. Удивился как стремительно превращается в калькулятор. Он уже успел посчитать, за сколько можно продать компьютер и мебель. Выходило так мало, что можно даже не напрягаться. Помолчали, выпили кофе, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.
— Есть мысли? — Чтобы задать вопрос, Владу пришлось опять заставить себя не смотреть на Ленкин платок. Мыслями в их компании обычно делился Антон. Когда был в форме. С формой были проблемы, скорее всего, и мысли будут не ахти… Стрельцов будто продолжил разговор:
— Вариантов есть аж два. Первый — найти где-то десять миллионов долларов и купить у падших оберег.
— Почему именно десять? Ты больше суммы не знаешь? — Влад мысленно покатал сумму на языке. И ведь у кого-то такие деньги есть, и не последние…
— Столько стоил оберег для одного клиента. Помнишь Костю Печеного? — Влад передернул плечами, Костю он не любил, и было за что. Во времена до Балтийской республики Влад по долгу службы не любил таких, как Костя, а ко всему ещё и взяток не брал, так что нелюбовь получалась взаимной.
— Которого подстрелили на Петроградке?
— Да. Рана была смертельной. Без артефакта он бы не выжил.
— Ты не говорил.
— Условия контракта.
— Подожди-ка… Что значит «выжил», он же в больнице тогда так и окочурился, не приходя в сознание?
— Это для всех он так и окочурился. Печеный уже приходил в себя и, если бы не жадность медсестры, был бы жив. Во-второй раз стрелять не решились, обошлись уколом.
— И в чем тогда фишка?
— К этому моменту артефакт уже был полностью выработан. По классификации америкосов, оберег девятого уровня — выше никто не привозил. Ходоки такой называют «крыло ангела». Если бы они отравили его чуть раньше, скорее всего, и яд не помог бы…
— «Крыло ангела»? Красиво звучит, и цена хорошая. Допустим, десять миллионов. Это первый вариант. Довольно сложный. И долгий. Говорят, случается нечасто. Второй такой же гиблый? Быстро найти лекарство от атипичного рака?
— Не спеши, Влад, — Антон все ждал реакции Лены. Он так привык — чтобы время от времени его женщина жалила с яростью дикой пчелы. Так он не сбивался с пути. Не сегодня. Сегодня улей опустел.
— Если мы не можем найти десять миллионов, чтобы купить «крыло ангела», может быть, проще подумать о том, как получить оберег. Не искать деньги — взять артефакт. Все равно эти деньги не одолжить и даже не украсть, и не факт, что запросят именно столько. Может быть, проще украсть сам артефакт?
Лена медленно подняла чашку — двумя пальцами за ушко — и одним четким движением опустила на блюдце. Фарфор не выдержал. От чашки и блюдца осталась только кучка осколков и ручка — все ещё в пальцах Лены.
— Мальчики, слушайте меня внимательно, — с той же интонацией Лена когда-то разговаривала с членами Генштаба армии Балтийской республики.
Антон закончил войну сержантом, а Лена подполковником. С учетом того, что на всю армию республики генерал был всего один, это было много. Все три года войны Лена отслужила аналитиком при Генеральном штабе армии. В её ведении была вся служба тыла — просто в силу того, что она была единственным серьезным специалистом по логистике, который не сбежал на Запад или Восток.
— Слушайте меня, пока я ещё говорю что-то осмысленное. Никто никогда не обманывал падших. Никто никогда не крал у них — даже огорчить не смог. И ещё никто никогда не останавливал атипичный рак. Ни за десять миллионов, ни за пятьдесят. О таком не молчат, о таком рассказывают до хрипоты. Тридцать дней?
— Двадцать девять, — Антон придвинул к себе осколки блюдца, попытался сложить.
— Тем более. Большая просьба — не надо в эти двадцать девять дней быть глупее, чем обычно. Договорились? Ты не подумал о том, что с Костей Печеным было все немного сложнее? Падшие знали, что получают деньги ни за что. И вынули из него ровно столько, сколько он мог дать. Ты бы хотел притащить сюда «крыло ангела», снять с меня этот ошейник, чтобы на следующий день я выпала из окна? Такой план?
Лена не ждала ответа. Молча встала из-за стола. Для себя она все решила. Ей показалось правильным цепляться за то, что мало кому удается знать о своей смерти почти за месяц. Можно подготовиться, можно попрощаться, можно кое-что успеть. Она собиралась составить большой список этого «кое-что».