Нет, ну конечно, смотря для каких целей… Игроков лучше всего выращивать всё-таки в колбах. Минимальный процент погрешностей — заложенная по стандарту психика, по стандарту заложенные желания, задушенный половой инстинкт, стремление побеждать, дух соперничества, стандартный набор способностей, командное мышление.
И мы понесем Солнце, потому что хотим выиграть Матч. Мы будем помогать друг другу, потому что нам неприятен индивидуализм. Мы будем драться друг с другом, потому что следим за иерархией и наша иерархия строится по принципу силы.
Именно поэтому вы сейчас защищены от меня тройным слоем пластика, Священные Служители. Я искалечен и почти обездвижен, но слушаться буду только того, кто сильнее меня, а вы слабее, несмотря на полный комплект конечностей и возможность перекрыть мне кислород.
Я рассказываю о Матче на поле Последней Анестезии не для вас, а для себя — потому что опять чувствую между ребер маленькое тепло.
В тех своих метаниях среди насыщенных информационных полей я нашёл Квоттербека. Он был во мне. Приходил так же, как и ответ на любой вопрос. Тогда я начал рассматривать его, иссекая на широкие плоскости, и остановился только тогда, когда он спросил:
— Зачем?
Что я мог сказать… Что ищу источник тепла, которое он мне дает? Что пробираюсь к нему во тьме, маленький, неопытный Раннинг… Я шёл к нему на призыв, он звал и сам не понимал, зачем зовет. Я хотел образовать с ним Братство, вот что. С его опытом и его сутью, с его Силой, с его Мышлением, стать нитью его сетки, которую держал на своих руках и осторожно гладил пальцами…
Этой зелёной сетью нас накрыло обоих, сквозь крупную ячею пропустило наши тела и смешало кусками, как крупно нарезанный салат.
Лайнмен запустил наспех изготовленное поле, подключил питание и стал ждать, не зная, каким окажется результат.
Он сидел один на краю, держал в руках «Щелчок» и был готов пустить себе пулю в лоб, если бы меры, подсказанные ему Квоттербеком, оказались для нас смертельными.
Лайнмена от экспансии колониями тетракла защитил готовый к отражению любой атаки бронированный «Корпус», и весь его ресурс сейчас он переключил на нас, сотворив поле такой силы, что перегородки «консервных банок» рассыпались в пыль, вернув нам плоть и кровь, правда, несколько видоизмененными.
Когда Лайн снял поле и понял, что все мы кое-как дышим, он взялся за устройство лагеря. В одиночку старательно развел на реактивах белое пламя костра, расстелил спальники и растащил нас по ним, как медсестра растаскивает по койкам тяжелобольных. Лайн скрупулезно воссоздал все, что мы делали обычно. По манере Тайта попытался сварить суп из очищенной воды и остатков сухого пайка. Для меня выбрал место подальше от костра — как я любил. Для Квоттербека выложил анализатор и настройщик, которыми тот ежевечерне проверял оборудование. Накормил «Иглу» и поставил её стоймя.
Большой и медлительный, он бродил в сумерках, обживая лагерь за всех четверых, а потом сел у костра и попытался собрать переносную станцию переливания искусственной крови.
Навыка работы с медицинской техникой у него не было, схем он не знал и действовал наугад, но в конце концов собрал что-то, что смогло влить в Квоттербека пол-литра витаминизированной крови, смешанной со зверской дозой стимуляторов.
Регенерация наших организмов сравнима только с регенерацией технического мяса. Процессы, протекающие в нас, нацелены только на то, чтобы заживать, срастаться, восстанавливаться и восполняться. Искусственная кровь и реактивы, которыми кормят технику, вполне годятся и для нас. И не важно, что мы испытываем, гоняя по венам то, что заставляет работать оружие и боевые машины.
Квоттербек, очнувшись, тут же занялся всеми этими процессами. Он наладил смесители плазмы и реактивов, извел все инъекторы и стимуляторы, но добился того, чтобы наше сознание прояснилось.
Лайнмен все это время сидел над костром и потом с радостью раздал нам по фляжке с пресным, но необходимым для восстановления супом.
Изодранное, окровавленное колено Квоттербека — это было первое, что я увидел. Посмотрел выше и понял, что он улыбается. Синие тени у его глаз разгладились, длинные ресницы прикрыли заблестевшие глаза. Он одержал победу — мы одержали победу, и было чему радоваться.
Маленькое тепло разгорелось во мне, а потом явился Лайн и заставил меня есть.
Я сидел в спальнике, весь опутанный трубками, рядом шипел аппарат искусственной крови, к которому я уже привык как к родному. Лопнувшее над коленом мясо Квоттербек зашил, и свои длинные раны тоже, и в итоге мы стали похожи на какие-то диковинные штопаные коврики. Тайтэнд угрюмо сидел в темноте. Рядом с ним тоже шумел аппарат, один на двоих с Квоттербеком. Швов ему накладывать было некуда, стимуляторами он был обколот со всех сторон, но оставался таким же скучным и молчаливым.
Квоттербек поглядывал на него с немым вопросом, но Тайт только опускал глаза.
Вся эта напряженная обстановка портила мне ощущение команды, и я волновался, надеясь, что скоро все разрешится.
— Солнце валяется внизу, — нерешительно напомнил Лайнмен, принимаясь кашлять. Вечерами его особенно прихватывало. — Спуститься, что ли, забрать…
Это был то ли вопрос, то ли предложение.
— Забери, — сказал Квоттербек. — Под третьей фазой.
Неповоротливый в своем светящемся костюме Лайнмен перевалился за борт, предварительно надев шлем. Я высунулся и посмотрел вниз. В полной темноте, словно медузы, плавали длинные электрические разряды. Солнца не было видно, хотя мне и казалось, что его кроваво-красное свечение преодолеет расстояние и туманы.
Тайтэнд напрягся ещё сильнее, а потом отбросил фляжку и лег на спину, подложив руки под голову. Его лицо разгладилось, и только губы зло подрагивали.
— Мне ещё рано делать выводы, — вполголоса сказал Квоттербек.
Он держал плечи упавшими и осторожно отсоединял от себя иглу аппарата. С иглы сорвалась тяжёлая капля крови.
Тайтэнд, глядя на него, тоже отсоединил иглу и медленно поднялся.
Они остановились друг против друга, оба окровавленные и уставшие, оба зараженные тяжелой болью восстановления.
Тайтэнд смотрел с вызовом, а Квоттербек — испытующе.
— С вами всегда было сложно справляться, — сказал Квоттербек. — Сложные вы ребята.
— Так не брал бы! — прошипел Тайтэнд, весь дрожа. — Не брал бы! Я тебе с самого начала сказал, что во мне намешано!
Он и злился и страдал одновременно.
Лисичка, которая шла за Тайтом по переходу. Вот она, его лисичка, которую он никак не мог уговорить бросить рытье нор…
Я понимал, почему Квоттербек его взял. Ведь меня же — взял…
— Я должен был туда залезть! — выкрикнул Тайт почти страдальчески, словно его пытали, резали или отрывали ему руки. — Я должен был понять, что мы тащим… А тащим мы, между прочим…
Квоттербек не дал ему договорить. Я уловил это короткое движение — он качнулся чуть назад, подался вперёд и прямым страшным ударом заставил Тайта заткнуться.
Тайтэнд устоял, но согнулся, держась за лицо обеими руками. Меж пальцев у него лилась только что вкачанная искусственная кровь.
Квоттербек отошел в сторону и присел у костра. Он задумчиво смотрел на огонь, и белые блики вылизали его лицо до полной неподвижности. Все мы молчали, я вообще желал проснуться ещё раз и вспоминать это как короткий кошмарный сон, но потом появился Лайнмен с Солнцем за плечами, выкатил его в центр, розоватое, горячее, и возле него Квоттербек в полный голос объявил о дисквалификации Тайтэнда на третьей линии игрового поля.
С того момента я смотрел на Солнце как на опасное животное.
Забегая вперёд, я скажу, что Тайтэнд остался с нами до конца этой линии. Это значит, что нам не собирались давать замену. Уже тогда наша команда благонадежной не считалась.
Идти дальше с обреченным Тайтом было так же сложно, как если бы нам пришлось нести его труп. Мы вяло следовали «грибной» траектории и совершенно наплевательски относились к вопросу безопасности. Просто отмахивали километры по гигантским площадкам, кое-где перекидывали мостики, кое-где останавливались отдохнуть, но как-то автоматически и без азарта. Я все смотрел на Тайтэнда, на его худое злое лицо и дурацкий кусочек заячьей шкурки, прикрепленный к шлему, и думал — что заставило его полезть в это чертово Солнце? Квоттербек сказал — они все такие неуправляемые. Все они — это Игроки с геномом животных. Геном значительно повышает некоторые показатели, например обоняние и слух, но он же дает психике какую-то разболтанность, непредсказуемость. Их берут в Игру только под честное слово Квоттербека, которому в итоге и отвечать.
Вот почему Тайтэнд сразу сообщил Квоттербеку о своем геноме и вот почему Квоттербек там, возле кирпичной стены, заранее предупредил его о возможных последствиях.
Не знаю, кому на самом деле было хуже — самому Тайгу или Квоттербеку, но когда я смотрел на одного и на другого, то отчетливо понимал разницу: Тайт был ответственен за себя самого, а Квоттербек — за него, за другого человека, и потому ему было несоизмеримо тяжелее.
В таком паршивом настроении и расположении духа мы добрались до конца маршрута, туда, где Лайнмен поставил точку, потому что больше грибов не нашёл.
Их действительно не было. Все они, спиленные на манер деревьев, лежали ровными штабелями. Ножки-колонны отдельно, шляпки отдельно. Мы давно заметили, что наши великаны под конец сдали в размерах и становились все ниже и ниже. По-видимому, это был молодняк на постоянно обрабатываемой территории. Ещё на территории стояла огромная заржавленная цистерна, за ней громоздился опрокинутый остов космического корабля, а на переднем плане стоял домик-будка, сколоченный из ржавых баков. Все это великолепие венчала помойная куча и несколько рядов колючей проволоки, спиралью окружавшей и дом и двор.
За колючкой в ряд выстроены были древние огнестрелы — какие-то чудовищные пулеметы с длинными лентами, ружья на подпорках и даже что-то вроде пушки с намалеванным под ней каббалистическим знаком.