тивая мамаша, дернула за руку и поволокла к грядке, на которой работала с другими женщинами. Самое смешное, что никто из них даже не повернул голову в мою сторону. Вот такая картина — я, как дурак с протянутой рукой и пацан, от обиды орущий как резаный.
Я медленно встал и поднялся по ступеням. У дверей стоял один из охотников, кто-то из новеньких — я раньше его не видел. Но он-то прекрасно меня знал, как и любой житель города. Парень с испуганной рожей только что не отскочил в сторону — так быстро он освободил мне дорогу. Люди вообще стараются не попадаться у меня на пути. Дураки. Как будто от моего расположения может измениться их судьба. Я только посредник, проводник к смерти…
Я поднялся на второй этаж и по темному коридору дошел до кабинета Филина. В приемной, как всегда, дежурили два охотника — охрана, они же средство уговорить человека, если что… Хотя в последнее время они тут торчали скорее по привычке. Их услуги уже давно не требовались.
Охотники дернулись при моем появлении, но тут же сделали вид, что это они просто усаживаются поудобнее на стульях, ещё и морды в стороны отвернули, вроде как, кроме них, никого в помещении нет. Но на такие мелочи я уже давно не реагирую: меня нет для всего города. Если моя девушка стесняется показаться со мной на улице — так о чем говорить? Ладно, фиг с ним, переживу как-нибудь…
Я не постучал, просто толкнул дверь и вошел. Филин очень не любит, когда в его кабинет входят без стука. А я очень люблю, когда Филин психует. Нравится, и все.
В большом светлом кабинете сидели хозяева — бывший и нынешний.
Вообще кабинет крутой. Не поскупился в своё время отец Слава: антикварная резная мебель из полированного ореха притягивала взгляд и внушала уважение. Правда, с ней плохо сочетался отечественный облупившийся паркет ещё советских времен — Ивашкину никто не подсказал, что под такую мебель неплохо было бы и ремонт соответствующий сделать.
Когда я вошел, оба одновременно повернули ко мне головы. Филин сидел за столом, а отец Слава — у окна в глубоком кожаном кресле. Внешне они очень разные, но почему-то, когда я их вижу рядом, мне кажется, что они близнецы. Наверное, из-за одинакового взгляда — холодного и равнодушного.
Филин внешне был типичный бандюга — здоровый, под два метра амбал с крупной бритой головой. У него низкий лоб и глубоко посаженные чёрные глазки. Если бы я не знал Филина, то по внешности решил бы, что он дебил. Между прочим, очень многие его враги слишком поздно поняли, что это не так.
Вячеслав Ивашкин, теперь отец Слава, имел типичную для руководителей внешность: невысокий, щуплый, с серым, незапоминающимся лицом. У него все было неяркое и серое — непонятного цвета глаза, прилизанные жидкие волосики на круглой голове, и даже кожа какая-то невзрачная, бледная.
— Здорово, отцы-благодетели! — поздоровался я.
В первое время Филин поправлял меня, открещиваясь от своего звания. Но я так же терпеливо объяснял ему, что Слава — отец духовный, а Филин — отец народа. Теперь он только морщится.
— Здравствуй, Сергей, — чинно поздоровался за обоих отец Слава.
Я отодвинул стул от приставленного к хозяйскому буквой «т» маленького стола и сел.
— В общем, так, отцы, — сразу перешел я к делу. — Он отказался.
— Что значит, отказался? — мягко вскинулся Слава.
Он уже так вжился в образ, что сам не замечал, как изменились его манеры, — свои представления о священнослужителях он почерпнул из фильмов советских времен. Он манерно растягивал слова, двигался нарочито плавно и медленно, а говорил тихо.
Филин не был так дипломатичен.
— Блин, да за что мы тебе платим, мать твою так?! — заорал он. — Каждую неделю продуктов набираешь, как я охотникам не плачу! А толку от тебя — как от козла молока! А не пошёл бы ты со своим демоном куда подальше?! Тоже мне, посредник, блин!
— Ладно, — сказал я спокойно. — Не посредник, так и хрен с вами. В следующий четверг сам жертву поведешь, понял?
Я дождался, пока Филин не моргнул первым, и встал из-за стола:
— Ладно, мужики. Приятно было с вами поболтать. Пока.
И пошёл к двери. Хе-хе. Посмотрим, посмотрим…
Такие сцены повторялись у нас с периодичностью раз в полгода. Очень уж Филину хотелось стать настоящим отцом народа и увеличить паузу между жеребьевками с недели до десяти дней. Каждые полгода он вымучивал у меня обещание поговорить с демоном. Нудил, как комар, пока я не сдавался. И потом, когда Ли предсказуемо посылал меня на фиг, почему-то страшно обижался.
— Подожди, Сергей, не горячись… — вскочил Слава и бросился за мной.
Он перехватил меня в дверях и схватил за рукав. Я посмотрел на него, и Слава тут же разжал руку. И обернулся к Филину:
— Ну что ты, Геннадий? Разве можно? Миром надо, миром… — Он опять повернулся ко мне: — Сергей, не надо нервничать, зачем? Мы же все понимаем… На все воля Божья… Значит, ещё не время… Но мы должны стучать, ибо рано или поздно нам отворится, верно? Так и в Писании сказано…
Я не стал слушать его бред, пожал плечами и направился к выходу.
Выйдя на улицу, я постоял минутку, а потом пошёл вокруг здания мэрии. Сзади, скрытый с двух сторон высоким забором, притаился спуск в подвал. Я сбежал по выщербленным ступеням и толкнул резко скрипнувшую тяжёлую металлическую дверь. Короткий аппендикс от выхода привел в длинный коридор, расходящийся темнотой направо и налево. Впрочем, вру — справа, в конце коридора, горела путеводная звезда: в одном из дальних помещений была открыта дверь, и на пол падал желтый прямоугольник света.
Я пошёл на свет.
Звук шагов гулким эхом отлетал в глубину коридора. Из двери выглянула чёрная от падающего сзади света голова и тут же скрылась. Это властитель здешнего подземного царства, по совместительству продовольственного склада — Антон Листьев по прозвищу Упырь.
У Филина было несколько продовольственных складов по всему городу. Все они надёжно охранялись его людьми. А заведовал всем хозяйством и вел учет немалого добра бывший завхоз городской администрации Упырь.
Я-то с ним познакомился почти сразу, как стал посредником. Тогда Филин был в таком шоке, что кто-то вернулся с завода живым да ещё принес послание демона, что распорядился выдавать мне довольствие, как охотникам. Помню, Упырь тогда побежал переспрашивать у шефа. Наверное, сильно удивился, когда пришёл сморчок и начал требовать пайку да ещё и на неделю вперёд.
Мне кажется, что он с тех пор так и не изменился. Все такой же сморщенный и сгорбленный старикашка с огромным красным носом потомственного алкоголика и оттопыренными ушами. Я до сих пор не могу понять, за что он получил свою кличку — за внешность или за болезненную скаредность и мелочность.
Я зашел к нему в каморку — облезлый стол и стул занимали все пространство — и привалился к косяку двери. Упырь уже сидел за столом и что-то быстро строчил в толстую бухгалтерскую книгу при свете керосинового фонаря, пристроенного тут же, с краешку. Время от времени он отрывался от писанины и звонко щелкал на счетах, гоняя костяшки туда-сюда. Каждый раз при этом он поправлял изящные дорогие очки в золотой оправе. Когда я смотрел на него — осунувшегося, мятого и лицом, и старыми грязными штанами и свитером, мне всегда казалось, что только Упырь и на месте в этом сумасшедшем городе. А очки смотрелись как точка в предложении или последняя нота в аккорде.
Однако спуску ему я давать не собирался. Упырь он такой — слабых не любит.
— Долго тебя ждать, старая калоша? — спросил я его недовольно.
Упырь картинно вздрогнул и поднял на меня красные воспаленные глазки. Мне кажется, что он живет в двух состояниях: или пьян, или страдает похмельем. Но удивительно, ни в той, ни в другой ипостаси никогда не делает ошибок в том, что касается работы. Говорят, и в бытность работником администрации таким был. Не знаю, правда это или нет, но вроде его назначили завхозом в тогда ещё горсовет чуть ли не при Хрущеве. Если и врут, то думаю, самую малость.
— Что такое? — удивился он. — Вам что тут нужно, молодой человек?
Голос у него хриплый, по-стариковски дребезжащий. Каждый раз, когда я к нему прихожу, он делает вид, что видит меня в первый раз. Наверное, надеется, что я растеряюсь и уйду.
— Антон Владимирович, давай мне все, что положено, и побыстрее. Некогда мне тут с тобой лясы точить.
— Па-а-азвольте, молодой человек…
Я делаю шаг к его столу и, уже не стесняясь, спокойно говорю:
— Слышь, Упырь! Я тебе сейчас эти счеты плашмя в одно место запихаю, понял?
Упырь сразу скучнеет лицом и успокаивается.
— Не велено, — гаденько усмехается он. — Геннадий Иванович сказали до особого распоряжения не отпускать продукты…
Это ещё что за номер? Филин решил норов показать?
— Так иди и получи его особое распоряжение, — говорю я.
Наверное, на моем лице отразилась вся гамма чувств, что я испытываю к Филину да и к самому Упырю, потому что завскладом побледнел и вскочил с места. Он протиснулся бочком мимо меня и замер. Страх страхом, а дело он своё знает туго.
— Не положено находиться, — хрипит он, глядя в сторону.
Я усмехаюсь, но иду на выход. Тень раскачивается длинным черным языком впереди меня — Упырь уже запер дверь и идёт с фонарем позади, на безопасном расстоянии.
Не глядя на завскладом и не оборачиваясь, я достал сигарету и прикурил. Сзади клацнул замок, прошаркали шаги старика, и все стихло. В этот дворик, огороженный со всех сторон высоким кирпичным забором, вообще редко кто заходит. Простым смертным сюда вход запрещен. Иногда мне кажется, что в этой стране никогда ничего не меняется. Просто идёт и идёт по кругу.
Упырь вернулся так быстро, что я ещё сигарету не успел докурить. Он стоял у двери и терпеливо ждал — боялся, чтобы я не пошёл на склад, нарушая все противопожарные нормы.
Когда мы спустились в подвал опять — старик с фонарем впереди, я за ним, — повернули налево и остановились у первой же двери. Упырь отдал фонарь мне в руки и отпер металлическую дверь. В этой комнате он выдавал продукты таким, как я, — кто приходил сюда периодически. Сразу перед входом, перегораживая его, стоял узкий стол. Дальше — несколько стеллажей с коробками, не позволяющими видеть, что внутри. Да я и так знаю — подкормка соратников с барского плеча Филина. Вообще, при всем своем разгульном характере, Филин жмот ещё похлеще Упыря. Во всяком случае, те несколько раз, что я требовал увеличить себе паек, каждый раз заканчивались скандалами. Со мной-то ему деваться некуда, все равно выходит по-моему, а вот на своих людях он, похоже, начал экономить. Не зря же охотники что-то ворчать в последнее время начали. А если уж они недовольны, то о простых горожанах и говорить не приходится — половина голодает. Сколько раз говорил Филину — нужно или ещё землю в городе освобождать под огороды, или зайцев разводить начать, все равно запасы с прошлых времен рано или поздно закончатся. Не знаю — то ли Филин стареет и перестал «мух ловить», а может, что скорее всего, делает это специально. Видно, что-то опять придумал. Или ещё крепче всех прижать, или авторитет поднять неожиданным фортелем — он это умеет, не в первый раз.