Упырь между тем протиснулся в закрома и, кряхтя и тихонько матерясь, выставил на столик два огромных армейских рюкзака. Судя по выпирающим из них углам, набиты они были, как положено.
— Все положил? — тем не менее нахмурился я. — Смотри, проверю… Не дай бог, чего-то не будет…
— Рюкзаки верни, не забудь, — проскрипел Упырь и взял в руки лампу, давая мне понять, что пора на выход.
Я попробовал на вес поклажу и развернул тот рюкзак, что был потяжелее. Потом повернулся к нему спиной и, присев, накинул лямки на плечи. Выпрямился и несколько раз качнулся на ногах вверх-вниз, располагая ношу поудобнее. Второй рюкзак, укоротив лямки, взял в правую руку.
— Ладно, Упырь, адью!
— И тебе не хворать, — расставшись с продуктами и покорившись неизбежному, завскладом даже чуть подобрел.
Я вышел на улицу и, поминутно перекладывая тяжеленный рюкзак из руки в руку, пошёл на площадь. Ничего, дядя Боря должен уже выйти и ждать меня за углом, чтобы не особо мозолить глаза. Ему-то все равно, он даже готов бравировать нашими отношениями, но я попросил его не лезть на рожон. Конечно, Филин знает, что если жеребьевка выберет моего учителя, то никому от этого хорошо не будет. Я и сам не знаю, что сделаю. Но береженого Бог бережет. Филин видит, что я иду на уступки, вот пусть и он тоже…
Я вышел в маленькую калиточку в заборе и повернул направо. Уши резанул непривычно громкий в нашем тихом городишке гул. Я ускорил шаг. Первым, кого увидел, был дядя Боря. Он, совсем сдавший за последние пару лет, стоял, сгорбившись, у угла здания мэрии, как раз напротив прохода, по которому я сейчас шёл. Одной рукой он тяжело опирался на палочку, а второй — на ручку детской колясочки, переделанной в тележку.
— Дядь Боря, что случилось? — встревоженно спросил я его, не обращая внимания на суету на площади.
Старый вояка молча протянул мне руку поздороваться и кивнул в сторону крыльца перед мэрией:
— Вон поймали…
Я поднял повыше и уложил на тележку рюкзак, который держал в руках, и повел плечами, сбрасывая второй. Только после того, как пристроил его рядом, повернулся и посмотрел, куда указывает дядя Боря.
Перед крыльцом уже собралась приличная толпа, и люди все подходили и подходили со всех сторон. Да, событие приятное, что и говорить. Наши доблестные охотники наконец-то поймали «туриста». Теперь весь город сможет спокойно жить две недели. Да и мне, если честно, легче вести на убой незнакомого человека, чем горожанина. Я не знаю всех жителей нашего города, но каждая жертва непременно оказывается чьим-либо родственником, другом или знакомым. Чаще я узнаю это потом — обязательно находится скотина, желающая сообщить мне, кого именно я отвел к демону.
Пойманного в лесу человека подняли на площадку крыльца, чтобы его все могли видеть. Охотники — Вовка Косой и Свищ — стояли рядом, довольно улыбаясь. У Косого на обоих плечах висело оружие — обычный для наших охотников «калашник», его собственный, и дорогой армейский американский дробовик. Я такой вживую в первый раз видел — до этого только на картинках в справочниках у дяди Бори. Редкая штучка и полезная — из автомата в атакующую собаку ещё попробуй попади. Кроме владения оружием крепкие нервы нужно иметь…
Я смотрел на пленника сбоку. Высокий парень, широкие плечи, подтянутый и мускулистый, голова острижена, топорщится только короткий ежик чёрных волос. Парень затравленно озирался, явно пока не понимая, за что ему связали руки и выставили напоказ, словно редкую зверушку. Я все никак не мог увидеть его лица — только чеканный профиль с прямым носом и высоким лбом.
Если честно, то я не особо-то на него и глядел. Мое внимание отвлек совсем другой человек. Как я уже сказал, толпа все прибывала, и на площадке перед мэрией уже почти не было места. Да ещё и стоящие впереди люди заслоняли обзор подошедшим позже. Кое-кто влез на массивные кованые скамьи с гнутыми спинками, оставшиеся стоять перед мэрией с прошлых времен.
Я увидел Иру. Она стояла на скамейке, жадно впившись взглядом в связанного парня. Ира прижала руки к груди и вся подалась вперёд. В её позе, взгляде сверкающих зеленых глаз было столько эмоций — гнев, ужас, непонимание, сочувствие, восхищение, — что мне стало не по себе. Я никогда не видел её такой. Я вообще редко видел у неё проявление хоть каких-нибудь чувств. Даже когда у нас это случилось в первый раз — мне кажется, с моей стороны было больше эмоций. Она всегда оставалась холодна и выдержана. Получается, это только маска для меня?
Мне вдруг стало страшно. Не знаю почему. На минуту показалось, что я совсем не знал Иру и вот вдруг — увидел. Надеюсь, это и есть материнский инстинкт — женщина не может спокойно смотреть на то, как истязают человека. Конечно, этого парня ещё никто не тронул, не считая связанных рук, но она уже представила, видела, как наяву, что с ним будет через неделю. Интересно, а она помнила, что я буду причастен ко всему, что случится? И как это отразится на наших отношениях?
Я тут же одернул себя. В конце концов, все случалось и раньше. Я просто не видел Ирину реакцию и не знал, что она так ко всему этому относится. За то время, что мы вместе, было поймано человек пять, не меньше, «гостей». Так что зря я себя накручиваю. Наверное…
Толпа радостно загудела. На крыльцо вышли сияющие Филин и отец Слава. Вот что называется — ни шла, ни ехала, новая рубаха… Не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Горожане, особенно те, кто на самом деле голодает, радуются ещё и тому, что сегодня-завтра выдадут по дополнительному пайку в честь такого праздника. Не знаю, но мне это напоминает каннибализм.
Филин поднял обе руки, призывая собравшихся к тишине. Но толпа взревела ещё громче — всем хотелось показать, как они рады. С той стороны, где стояли мы с дядей Борей, собралась кучка молодых парней. Они кричали громче всех, так что даже пленник вздрогнул и повернулся в нашу сторону. Я наконец смог разглядеть его лицо. Да… Поразительно красивый парень. Причем именно того типа, что больше всего нравится женщинам, — мужественный, с широкой хищной челюстью и высокими скулами — в сочетании с фигурой атлета он должен производить неизгладимое впечатление на слабонервных представительниц прекрасного пола. И глаза. Яркие, почти синие. Глаза такой чистоты, словно светящиеся изнутри, я видел только у одного человека — у моей любимой девочки, Иры. Только у неё они зеленые, а у парня — синие.
— Друзья! Господь послал нам Кару за наши грехи! — крикнул Филин, когда толпа умолкла. — Но он же дает нам прощение, посылая этого юношу, который спасет кого-то из нас! Послушаем же нашего святого отца Вячеслава!
Филин отступил на шаг назад, давая возможность выйти вперёд Славе. Тот спросил что-то у парня — я видел, как шевельнулись губы.
— Братья и сестры! — завопил Слава дребезжащим тенором, воздев руки над толпой. — Этот юноша по имени Руслан послан нам самим Господом! Мы усердно молились в воскресенье, а я продолжаю молиться за вас каждый день…
Я не стал слушать незапланированную проповедь, повернулся и пошёл прочь, толкая перед собой коляску с рюкзаками. Дядя Боря поспешил следом — он, как и я, не выносил «священника».
Мы прошли вдоль домов, окружающих площадь и перешли дорогу. Дядя Боря жил в непрестижной третьей линии. В городе жилье считалось тем круче, чем ближе к мэрии.
Я остановился у его подъезда:
— Дядь Борь, я у тебя рюкзаки оставлю, а сам пока в лес смотаюсь, ладно?
— Сережа, зачем ты спрашиваешь? Мой дом — твой дом, ты же знаешь… Только сам занеси, хорошо? — виновато добавил он, стесняясь своей слабости.
Я подхватил оба рюкзака и занёс их в подъезд. Дождался, пока дядя Боря закатил тележку и поднялся на свой второй этаж. Он отпер дверь в квартиру ключом и пропустил меня вперёд. Занеся рюкзаки на кухню, попросил:
— Дядь Борь, разберешь их пока, ладно? Я попозже приду, ничего?
— Иди, иди спокойно. Все сделаю.
Я пошёл домой. На дядю Борю можно положиться. Человек-кремень, сказал — сделал. Мне кажется, он вообще единственный в городе, на кого можно положиться. Жаль только, что тает, как свечка. А всего-то шестьдесят ему…
У себя в квартире я переобулся в армейские берцы и надел брезентовую штормовку. Хоть и неказиста на вид, зато не рвется и к ней не цепляются ветки.
От моего дома до леса рукой подать. Три жилых квартала, потом территория швейной фабрики, умершей своей смертью ещё до Первой Кары, и через вывороченную огромным гранитным валуном панель бетонного забора я нырнул под широкую лапу огромной ели. Это моя личная охотничья делянка. Рядом с заводом никто не гуляет в лесу и уж тем более не охотится. Я хожу сюда как в кладовку или к холодильнику. Даже тропинку протоптал — от большой ели, мимо которой только что прошел, сначала сотня метров вперёд, а потом по широкому, метров триста, радиусу, кругом — возвращаюсь к началу петли.
Рядом с тропинкой через пару десятков метров друг от друга у меня выставлены петли. Подхожу к первой. Эта самая счастливая — за десять лет ещё не было случая, чтобы сюда не попался заяц. Вот и сегодня вижу серого ушастого зверя. Он ещё живой — петля перетянула ему не шею, а грудь. Моя вина: наверное, чуть ниже, чем нужно, поставил ловушку. Я придавил зайца ладонью левой руки и нащупал под курткой нож. Матовая сталь тускло блеснула, и голова зайца упала в траву. Я кладу зайца и голову в проволочную корзиночку, которую нашёл в единственном в городе супермаркете — его разрушило двумя точными попаданиями ещё в Первую Кару, но кое-что осталось. Корзинка была удобна тем, что кровь с тушек свободно стекала, а проволоку потом просто мыть — сполоснул водой с тряпочкой, и все. Главное, чтобы не засохла.
Беру корзинку в левую руку, а нож держу в правой. Каждый раз вытирать его от крови, чтобы засунуть обратно в ножны, не будешь.
Когда я вернулся к началу круга, корзинка была полная, да ещё трёх зайцев пришлось тащить в руке за задние лапы. Никак не могу понять, как зайцы жрут эту гадость — трава такая неестественно яркая и несъедобная на вид…