— Лайнмен, — сказал он и кивнул на море чёрной дряни, — этим можно накормить «Иглу».
Лайн покосился недоверчиво, помотал круглой головой.
Я присел на корточки и потрогал жижу. Она дико воняла и маслилась на пальцах.
— А что это? — спросил Лайн, не решаясь скармливать «Игле» неизвестно что.
— Прародитель всех реактивов, — ответил Квоттербек. — Сейчас этим кормят буровые установки. «Игле» с трудом, но сойдет.
Лайн поверил. Сбросил на мелкий песок Солнце и распаковал «Иглу». Вскрыл её брюхо, обнажив длинный мышечный мешок желудка, и, зачерпнув чёрной дряни, влил её внутрь. «Игла» чавкнула, закрывая желудок, тихонько зажужжала и через несколько минут зажгла лёгкий зеленый огонек, показывая, что принялась за переработку пищи в заряд.
Пока она трапезничала, Квоттербек крутил карту так и сяк, то приближая её, то отдаляя. По всему выходило, что мы находимся прямо напротив города, но никакого города не было в помине — песчаные барханы и неподалеку разбитая взлетно-посадочная полоса, в трещинах покрытия которой росли какие-то сухие веники.
Я пошёл туда, нарочно не спрашивая разрешения и не прося прикрытия. Мне казалось, что на открытом, хорошо просматриваемом пространстве нет никакой угрозы и это самое лучшее место, чтобы выразить своеволие.
— Раннинг, — в наушник осадил меня Квоттербек.
Я промолчал и не обернулся. Под ботинками хрустел разбитый бетон и стекло. Откуда-то взялся сухой жадный ветер. Веники зашуршали, предупреждая.
— Раннинг, назад.
Голос Квоттербека перекрыли помехи, и тогда мне пришло в голову, что линия-то четвертая и ожидать от неё можно чего угодно.
Мысль была светлая, но запоздалая.
Когда я обернулся, побережья уже не было.
Передо мной вместо старой полосы расползалось вширь приземистое здание с заклеенными газетой окнами и одной-единственной дверью. По всей длине здания тянулись красные буквы: «К-Р-Е-М-А-Н-Ь».
Буква «Е» покосилась и висела набок. Ветер сбивал вниз чешуйки высохшей старой краски.
— Квоттербек, я Раннинг, — торопливо сказал я. — Квоттербек…
Наушник опустел, в нём не было ни голосов, ни помех.
Я снова развернулся и пошёл назад, надеясь выйти из заколдованной зоны, но через несколько метров наткнулся на кромку берега — океан чёрной вонючей жижи подступил мне под ноги. Кроме него и здания, здесь не было ничего и никого.
Пришлось обратиться к шлему. На экране шилдкавера я запросил свои координаты, и шлем без колебаний определил меня как гостя того самого города, который разыскивал Квоттербек.
Получалось, что я стою в сотне шагов от своих, но на деле я торчал на пустынном берегу, и те самые сто шагов завели бы меня в глубину черного моря.
Ситуация становилась напряженной. Я включил маячок и заходил взад-вперёд, надеясь поймать ответный сигнал или засветить свой. Тщетно. Связь молчала, маяк работал вхолостую.
— Молодой человек!
Я обернулся. По песку, оскальзываясь, ко мне бежал толстяк с большой потертой папкой под мышкой. В другой руке у него был раскрытый выцветший зонтик.
— Ну что же вы, — укоризненно сказал толстяк в ответ на наведенный на него «Щелчок». — Ах да…
Он уронил зонтик и извлек из кармана маленький флажок с изображением Солнца. Продемонстрировав мне флажок, он наклонился за зонтиком. Я стоял как дурак, не зная, что и думать. Тем временем толстяк раскрыл папку и, держа под мышкой зонт, принялся размахивать какими-то бланками.
— Имя ваше?
Я пожал плечами.
— Нет? У вас так часто… А кто же вы?
— Раннинг, — сказал я, держа «Щелчок» наготове. — Где моя команда?
— Да явится, куда денется, — радостно сказал толстяк, на весу выводя в бланке крупные буквы. — У нас правило такое — все по отдельности.
— Я не могу по отдельности. Мне нужна команда.
Толстого этого стоило зажать и ткнуть ему стволом в висок, но он постоянно размахивал то зонтом, то карандашом, ронял какие-то листы и сбивал меня с толку.
— Будет вам команда, — пообещал толстый. — У нас Журов ждет не дождется напарника. Пойдёмте, молодой человек. Вам же линию проходить, а у нас тут правила…
Я пошёл. Куда было ещё деваться? Не в черную дрянь же прыгать… Тем более это был наш болельщик.
Без Квоттербека и Лайна я ощущал себя куском мяса, а не Игроком, поэтому держал «Щелчок» на вытянутой руке и готов был стрелять на каждый шорох, но даже ветер стих, и мы без приключений добрались до той самой двери. За дверью оказался холл с выкрашенными в грязносерый цвет стенами и развешенными по ним агитационными плакатами и тяжеловесной конторкой, за которую толстяк немедленно взгромоздился.
— Раннинг команды Солнца, — объявил он, — вы вступили на пятую линию поля Последней Анестезии, в город Кремань, и сим обязуетесь исполнять вышеозначенные правила нашего города…
«Сим» — это какой-то бумажкой, на которой он затребовал оставить подпись.
Я прочитал документ. Там говорилось, что раз я желаю пройти линию и воссоединиться с командой, то обязан вступить в альянс с напарником (имя его было вписано в пробеле от руки) и отработать своё желание в соответствии с нуждами Кремани.
После толстяк вручил мне два талона. На каждом красовалась фотография и краткое описание.
— Ваш пропуск на пятую линию.
На одном талоне я увидел лицо Лайнмена, на втором — Квоттербека.
— И что?..
— Одного из них, — сказал толстяк, — вы в течение трёх суток должны найти и убить.
И ловко шлепнул на талоны густые фиолетовые печати.
— Напарник ждет, — сказал толстяк.
Я вскинул «Щелчок», и тогда он покачал головой, глазами показывая на многочисленные ниши, тянущиеся вдоль потолка. Я кожей ощутил — там сейчас взводят курки.
— Вы играете, — ласково сказал толстяк, — и мы играем… За каждое желание — плати. Мы тоже веселимся, молодой человек… Вы поймете. Я же на вас несколько минут назад вашему командиру тоже талончик выписал. Будет очень весело…
Выходит, они здесь, в городе под названием Кремань…
Я сгреб талончики в карман.
— Оружие оставить можно?
— Нужно, — улыбнулся толстяк и постучал по конторке карандашом. — И шлем можно. Вам потом пригодится, когда дойдете до конца линии. И рюкзачки свои там найдете, и это ваше… Солнце. Мы же не изверги, а болельщики. Просто берём разумную плату за открытый нашими стараниями проход… Весело? Очень. Справедливо? Конечно. Вы-то с нас сколько берете… Ваша дверь — третья справа прямо по коридору.
Какой же я болван! Квоттербек отдал Тайта на штрафную, но пытался держать оставшихся вместе. Команду развалил не он, а я.
Пока я искал нужную дверь, расслышал голос толстого за стеной: «Все! Все прошли… Трое. А Тайтэнда они просрали…»
Вот тебе и болельщики. Недаром четвертая линия считается самой сложной, сложнее пятой. Через дверь я вышел на узкую улочку, по бокам которой громоздились лопнувшие вдоль и поперек здания. Из них торчали какие-то столы, бархатные кресла и цветные абажуры, в окне второго этажа висел рояль и кусок кружевной занавески. Прямо под моими ногами валялся горшок, из которого высыпалась земля и засохший кустик. Занимая всю дорогу, напротив рычал и плевался черным дымом выкрашенный в серо-желтый, колючий вездеход. Техника эта была из тех, что реактивы не жрёт и мышц не имеет — чистая механика, железо, шестерёнки.
Из вездехода торчал кто-то в танкистской шапке и грязной рваной майке на голое замасленное тело.
— Журов! — проорал он, заглушая рёв двигателя. — Твой инструктор! Один не справишься!
— Вылезай, — сказал ему я.
— Что?
— Вылезай!
Он вылез и пошёл навстречу. Тощий он был, жилистый, с умными темными глазами и детским, но очень изжеванным лицом.
— Журов, — сказал он ещё раз, думая, что я не расслышал, и зачем-то протянул мне руку.
За эту руку я дернул его к себе, развернул и впечатал в грязную кирпичную стену, в шею воткнув ему ствол «Щелчка».
Он выдохнул и замер, косясь на меня встревоженным черным глазом. Пахло от него старой механикой и чем-то горьким.
— Не справишься один, — прохрипел он, напрягая шею.
Я не собирался его убивать. Я должен был определить иерархию в нашем «альянсе». Кто сильнее, тот и главный. Проверка показала, что руководить буду я.
— Ты кто? — спросил я, ослабляя захват.
— Кто я? — глупо переспросил он.
— Какая серия?
Мне казалось, он отупел от ствола «Щелчка».
— Я твой напарник, — терпеливо объяснил он. — Журов… Вон наш «Пыж»… транспорт. А стоять так здесь опасно, на тебя же тоже дана ориентировка…
Это заявление я оценил и под прицелом поволок его к «Пыжу». Тот стоял и пыхтел, разогретый до состояния сковороды. Внутри этого «Пыжа» было ещё жарче, словно на Солнце уселся. Ещё там было тесно, на полу валялись какие-то тряпки, а вместо удобной обзорной пластины перед глазами красовалась узкая щель, в которую были видны кусок водосточной трубы и заржавелый номер дома.
Журова я отпустил, и он с грохотом захлопнул дверцу.
— Поехали, — сказал я. — Туда, где безопаснее.
— Вот карта, — сказал Журов, потирая спасенную шею, и подал мне грязный рваный лист плотной бумаги. — Смотри сам, где твой Квоттербек тебя искать не станет.
Значит, всё-таки, Квоттербек, с неприятным чувством, похожим на страх, подумал я. Я отдал ему душу, но после случившегося с Тайтом не мог полностью доверять. Вдруг он сочтет, что моя жизнь — приемлемая плата за прохождение четвертой линии? Меня убить проще, чем Лайна, у которого к тому же заряжена «Игла». И плевать тогда, что я второй по ценности Игрок в команде… Квоттербек выберет меня.
Куда же?.. Куда деваться, где он не будет меня искать?
Я Раннинг. У меня самая высокая мотивация к победе. Это значило, что я готов был положить под неё труп Лайна, лишь бы закинуть Солнце на ветку. Это значило, что я должен был не показываться Квоттербеку на глаза, потому что убить меня было легче легкого.
Я вертел карту туда-сюда, пытаясь начать думать, как Квоттербек, но добился лишь того, что стал думать как последний болван, прямолинейно и убого.