— Сначала сдай оружие, а потом будем разговаривать.
— Если я сдам дробовик, то со мной уже никто не будет разговаривать. Ты отдашь команду, и меня скрутят твои ребята.
— Команду я могу и сейчас отдать… — теперь он смотрел на меня с интересом.
— Можешь, но зачем рисковать? Пару человек я успею завалить, верно?
— Может, так, а может, и нет… В последний раз прошу — сдай оружие.
— Так мы только время потеряем. Хочешь, скажу, что будет после того, как я отдам дробовик и ты меня арестуешь?
— Ну?
— Ты прикажешь посадить меня в тюрьму или как это у вас тут называется. Потом, когда придет срок, вы обколете меня антидепрессантами или ещё какой-нибудь гадостью и отведете прямиком к демону.
На площади стало тихо, как в могиле. Рыжая нервно зевнула и со стуком захлопнула пасть. Несколько человек за спинами охотников вздрогнули.
— А хоть бы и так… — медленно сказал Иван Андреевич и повел широкими плечами. — Что ты можешь сделать? И почему это потеря времени, как ты говоришь?
— Потому что ваш демон меня не тронет. И позовите-ка мне вашего посредника.
— Какого ещё посредника? — спросил охотник явно только для того, чтобы потянуть время.
— Обычного, — спокойно ответил я. — Того, кто у вас жертвы к демону водит.
Я думал, что тихо было до этого. Нет, вот теперь стало тихо. Зрители даже дышать перестали.
Несколько долгих секунд охотник думал, наморщив нос. Наконец он махнул рукой одному из бойцов:
— Сиплый, сгоняй за Дмитрием.
— Есть.
Парень закинул автомат за спину и пошёл прямо на толпу. Перед ним расступились, и я услышал тяжёлый стук армейских берцев по асфальту.
Пока он не вернулся, на площади стояла тишина. Только дети на площадке, не понимающие в чем дело, вернулись к своим играм, и оттуда иногда слышались их крики. Но тоже — приглушенные, как будто и малыши осознавали всю важность момента.
Посыльный вернулся, тяжело дыша.
— Он это… Щас придет, сказал. Дома был, — зачем-то пояснил он командиру.
Ещё через несколько минут сквозь раздавшуюся в стороны толпу ко мне подошёл молодой ещё мужчина, лет на пять старше меня. Одного со мной роста, он был поуже в плечах и вообще несколько субтилен. Мне показалось, что он болен чем-то хроническим — серые щеки ввалились, облепив скулы, а чёрные, глубоко посаженные глаза нездорово блестели.
Он быстро окинул меня взглядом, и я понял, что он заметил все — и ружье у меня за спиной, и Рыжую, прижавшуюся к ногам, и то, что, несмотря на враждебно настроенную толпу, я почти спокоен. Мужчина отвел взгляд и повернулся к старшему охотников. Молча.
Видимо, ничто не ново в этом мире. Не я один охотников недолюбливаю. Наверное, профессия дает о себе знать.
— Что смотришь? — первым отвел взгляд Иван Андреевич и кивнул на меня: — Вон поговори с ним… Говорит, что не годится на роль жертвы…
Посредник повернулся ко мне и теперь внимательнее посмотрел мне в лицо. Кажется, он понял. Я шагнул ему навстречу и протянул руку.
— Приветствую. Я из Уральска. Меня зовут Сергей… Палач. Это прозвище у меня такое, — пояснил я ему.
— Доброе утро, — хрипло пробасил он и ответил крепким рукопожатием. — Дмитрий. Дмитрий… Иуда.
Я заметил, как скривился начальник охотников.
Мы понимающе обменялись с коллегой улыбками.
— Есть разговор, Дима.
— Не вопрос, Сергей. Давай только отойдем в сторону.
Он повернулся и пошёл прямо на толпу. Перед ним быстро расступались. Я двинулся следом, держа пальцы на голове Рыжей, чтобы она не нервничала.
Следом за нами направились два охотника с автоматами наизготовку. Дмитрий повел меня по дороге в противоположную Уральску сторону. Отойдя на двадцать метров, так что толпа нас уже не могла слышать, он сделал знак охранникам, чтобы они не приближались.
— Хорошая у тебя собака, — сказал Дмитрий.
— Наверное, лучшая, — сказал я. Вполне возможно, что Рыжая вообще единственная сейчас на Земле собака, которой вдруг стал необходим человек.
— Хотел бы я себе такого друга, — признался Дмитрий.
Или просто друга. Уж кто-кто, а я его прекрасно понимал.
— Ну, что у тебя за дело? — напрямик спросил он.
— Вчера ваши поймали двух моих земляков. Парня и девушку…
Я сделал паузу и, дождавшись кивка Дмитрия, продолжил:
— Мне нужно их забрать. Они мои.
Дмитрий удивился:
— Что значит, твои?
— Парень должен был стать жертвой, но убежал. А девушка… Это моя девушка.
Дмитрий только крякнул, но ничего не сказал. Спасибо ему за это.
После паузы он признался:
— Это практически невозможно… — Он кивнул на толпу людей, настороженно поглядывающих в нашу сторону. — Но… Я попробую. Жди меня здесь. Это со старшим нужно говорить.
Он пошёл обратно, по дороге сделав знак охранникам не приближаться ко мне. Я огляделся по сторонам и сел на мокрый камень на обочине, подоткнув под задницу куртку. Порылся в кармане и достал жестянку из-под леденцов, где храню табак и куски газеты, нарезанные на квадраты. Свернул себе папироску и закурил, выпустив дым вверх. Рыжая осторожно подвинулась ко мне и понюхала воздух. Недовольно сморщила нос и чихнула, из мести оплевав меня слюнями. Впрочем, собака вильнула хвостом и уселась рядом, уставившись на двух охранников, так и оставшихся стоять на почтительном расстоянии. Рыжая внимательно наблюдала за ними и поднимала верхнюю губу, обнажая великолепные клыки, как только они приближались на лишние сантиметры в мою сторону. Я видел, что парни трусят, люди забыли, каково это — не бояться собак…
Дмитрия не было почти полчаса. Я уже пожалел, что уселся на камень — он был холодным, а вставать не давала гордость. Я успел подкурить третью сигаретку, когда посредник лисинцев вернулся.
— Что куришь? — втянул он носом воздух, и тонкие ноздри его породистого носа затрепетали.
Странно, но Рыжая не обращала на него внимания и не считала его врагом.
— Да один мужик в Моченых Дворах угостил. Трубочный. Хочешь? — протянул я коробочку.
— Иваныча табак? — Он отрицательно покачал головой и ответил на мой удивленный взгляд: — Не могу, бросил. Дрянь какая-то прицепилась, кровью харкаю…
Словно подтверждая, он закашлялся и отвернулся, сплевывая в платок.
— А впрочем, дай, — повернулся он ко мне. Лицо красное, глаза в прожилках вен, как у вампира.
Я на секунду заколебался, но он нехорошо усмехнулся:
— Да я не курить…
Он вытащил щепотку длинных, переплетенных волокон табака и отдал мне коробок. Табак он сначала понюхал, а потом сунул его в рот и блаженно закрыл глаза.
— Ладно, пошли к нашему боссу, будь он неладен…
— Это к Дранникову, что ли?
— Иваныч рассказал? К нему…
Резиденция Дрына была более демократична, чем у нашего мэра. Здешний мэр довольствовался обычной квартирой-трешкой, превращенной во что-то вроде штаба охранников. Как я понял, в Лисинске это была основа и главный принцип управления. У нас в Уральске большую часть обязанностей по поддержанию порядка возложил на себя отец Слава. Тут я пока этого не заметил, да и Иваныч ни о чем таком не рассказывал. Верят люди тому, что видят собственными глазами, а дополнительно их никто не накачивает. Может, не нашлось такого специалиста по промыванию мозгов, как отец Слава, а может, этот их Дрын оставил использование веры как козырь в рукаве и вытащит его, когда его власти будет что-то угрожать.
Вообще, насколько я мог судить, люди тут жили победнее, чем у нас, но посвободнее. И я затрудняюсь сказать, что лучше.
Мы прошли через примолкшую толпу, теперь угрюмо наблюдавшую за происходящим. Люди злятся, когда не понимают, в чем дело. И, кажется, они почувствовали, что пришлый совсем не жертва, и ещё больше расстроились.
Я шёл за Димой, Рыжая не отставала от меня ни на шаг, прижимаясь к правой ноге. Она уже спокойнее воспринимала толпу, только шерсть на загривке стояла дыбом. Я видел, с каким восторгом смотрят на собаку дети. Да и не только дети. Кажется, Рыжая принесет-таки Лисинску неприятности — наверняка кто-то из охотников попробует завести себе четвероного друга. Я понял, как скучаю по нашей старой собаке, погибшей после Первой Кары, только когда увидел тоску в глазах этих людей.
Мы дошли до среднего дома по правой от Уральска стороне и поднялись на второй этаж. На лестнице стояли несколько охранников в камуфляже и с «калашами». Они тоже чувствовали себя неуверенно — скорее всего, я первый чужак, который вообще попал в этот дом, а тем более с оружием.
По совершенно пустому коридору меня завели в первую от входа комнату. По дороге я успел заглянуть в кухню. Там сидели ещё несколько угрюмых охотников. Все напряжены, оружие в руках.
Ясно, в случае чего мне отсюда живым не выбраться. Радует только то, что трупы никому не нужны.
В самой большой комнате квартиры Дрын оборудовал себе что-то вроде кабинета. Он же, похоже, заменял ему частенько и квартиру.
Кроме большого стола напротив двери, в комнате стояла продавленная кровать с железными спинками, застеленная синим солдатским одеялом, и тумбочка, на которой стояла тарелка с куском темной лепешки и половиной луковицы. Рядом — консервная банка «Скумбрия в собственном соку» с открытой, но придавленной вниз крышкой, так что не видно, осталось ли в ней что-то. Надо же — человек просто горит на работе, все для людей…
Больше в кабинете ничего не было. Перед столом оставалось пустое пространство. Линолеум грязный, в ребристых следах от армейских ботинок. С первого взгляда понятно, что тут и проходят все планерки и «разборы полетов». А Дрын — человек прямой и резкий, не любящий долгие совещания, коль нет ни одного стула для посетителей.
Хозяин кабинета сидел за столом, но при нашем появлении показал, что относится ко мне уважительно. Он встал и протянул мне руку. Невысокий, но плотный, кряжистый. Лицо тяжелое, неприятное. Крупные черты, но все какое-то перекошенное — нос в одну сторону, подбородок в другую. Одна бровь выше другой и рот узкой полоской, заваленный влево. Глаза светло-карие, почти жёлтые, мутные. Кажется, что он смотрит и не видит. Или что он сумасшедший. На нервных людей он должен производить неизгладимое впечатление. Да, тут и отца Славы не нужно — такой посмотрит, и нужно быть очень сильным человеком, чтобы сказать ему наперекор…