За себя мы не очень переживали. Я успел переговорить с Дмитрием, улучив момент, когда Иваныч вышел куда-то. Оказалось, Дима уже тоже пару раз сталкивался с демопсом нос к носу, и тот его не тронул. Оставалось только надеяться, что мы никого в лесу не встретим или что наше присутствие их отпугнет или остановит.
За весь день мы ни разу не остановились — съели на троих пару копченых зайцев прямо на ходу. Рыжей пришлось довольствоваться костями с остатками мяса. Впрочем, она не спорила.
— А переночевать в сторожке охотничьей можно будет, — предложил Иваныч, когда начало смеркаться. — Давайте поднажмем, километров пять до неё всего, если я не ошибся в расчетах.
До охотничьего домика мы шли два часа. Оказывается, Иваныч охотился в этих местах до Первой Кары, но местность до неузнаваемости изменилась, сосновый лес погиб во время пожара, и многие ориентиры просто пропали. Да и больше десяти лет прошло с тех пор, как он был в этих краях.
Сторожку-то мы нашли, но воспользоваться её кровом не получилось. Судя по всему, в неё попал здоровенный кусок льда, разваливший избушку на бревна.
— А и ничего, — не унывал Иваныч, — зато дрова искать не надо.
Мы наломали сушняка в лесу для растопки, а когда занялись толстые валежины, кинули в костер короткие бревнышки, когда-то служившие той стеной избушки, где была вырезана дверь. Мы выбрали самые сухие из них, те, что лежали заваленные другими бревнами, и костер получился почти без дыма.
Иваныч нарубил еловых веток и показал, как устроить постель, чтобы не простыть от земли. Дежурили по очереди, подкидывая в костерок дрова.
Мне выпала последняя часть ночи. Когда начало светать, я подложил дров и сварил овсяную кашу — где-то читал, что это пища спортсменов и нравственных людей. Правда, вряд ли они ели её круто посоленную и с мясом. Когда каша сварилась, растолкал товарищей и поставил чайник на огонь. Мы быстро поели, и я заварил чай.
— Не знаю почему, но в лесу самый говёный чай кажется самым вкусным. Давайте-ка ещё для вкуса и поднятия жизненного тонуса…
Иваныч подмигнул и плеснул из фляжки, которую выудил из своего рюкзака.
— Это настойка лимонника. Сегодня как заведенные будем бежать, вот увидите. Это у меня из старых запасов, случайно в доме два года назад нашёл. Ещё до Первой Кары мне товарищ с Дальнего Востока привез целый мешок. А я на чердак закинул да забыл про него. Сейчас-то на чем настоять не найдешь. — Иваныч сплюнул на изумрудную траву. — Так что пейте, это теперь редкость.
— Раньше аптеки потрошили, — улыбнулся Дмитрий. — Там были травы всякие.
— Ну, вспомнил, — отмахнулся Иваныч. — В аптеках давно все подмели, даже что на пол упало… Сейчас водку только и можно что на еловых шишках настаивать, да кто её пить будет, когда этот запах уже в печенках сидит?
— Зато почти никто не болеет, — возразил я. — Инфекций так точно уже давно не бывает.
— Это ещё неизвестно, от чего их не бывает, — буркнул Иваныч. — Ладно, давайте собираться, что ли?
Нищему собраться — только подпоясаться, так что через пять минут мы уже отправились в путь, завалив костер камнями — берегли воду. Иваныч сказал, что раньше ручьи были только на той стороне кряжа, а как дела обстоят сейчас, никто не знал. Можно было собирать дождевую, но это заняло бы много времени, а останавливаться не хотелось.
К обеду лес почти сошел на нет. Огромные валуны и почва под ногами приятного желто-коричневого цвета, так не похожего на чёрные, оплавленные остатки камнепада, радовали глаз. Даже трава тут, на открытой местности, уже не так резала глаз, как на контрасте с темными елями. Я шёл последним, когда услышал впереди смех Дмитрия.
— Ты чего?
— Да вспомнил тут, — отмахнулся он. — Ты помнишь, как фильмы смотрели раньше? Ну, через компьютеры качали, потом на ди-ви-ди крутили?
— Помню, конечно. Хотя давно это было. А чего ты вспомнил вдруг?
— А у тебя какой фильм был любимый?
— Да что-то уже не очень помню. Про Терминатора нравился… А, этот, «Матрица», крутой.
— Ну, этот-то уже старый совсем. Иваныч! А у тебя какой фильм любимый был?
— Из наших? «Девчата» и «Весна на Заречной улице».
— Тьфу на тебя, мы таких и не видели, — рассмеялся Дима. — Из голливудских что?
— Да не знаю… «Криминальное чтиво» несколько раз смотрел, помню. А другие как-то мимо.
— Ничего вы не понимаете в искусстве, — в шутку обиделся Дима. — Лучший фильм всех времен и народов — «Властелин колец».
— А, помню, — кивнул я. — Да, ничего, только нудноватый…
— Дурак ты, Серега, хоть парень вроде и неглупый.
Я только через минуту понял, о чем он говорил.
— Блин, так ты про это… чудо, что в подземельях с главным волшебником билось?! Не, не похож…
— Да ладно, не похож. Очень даже.
— Ну, как скажешь. А чего ржал?
— Да напоминает те места, где фильм снимали. — Дмитрий кивнул налево.
Сейчас мы шли чуть ниже середины пологой стороны горного кряжа, возвышающегося от нас справа. С другой стороны склон уходил вниз, так что мы видели его до границы леса. Изумрудная трава скрывала неровности, а торчащие то здесь, то там коричневые валуны и чёрные оплавившиеся камни делали местность живописной и одновременно суровой, негостеприимной. Увы, наш мир не любит его прежних хозяев.
Мы с Дмитрием и не заметили, что остановились и любуемся уходящим вниз склоном.
— Парни! — окликнул нас Иваныч. — Давайте поживее, а? Хорошо бы к вечеру до перевала дойти. А то тут ни дров, ни укрытия. Как три тополя на Плющихе, блин.
Рыжая согласно гавкнула и завиляла хвостом.
Дальше шли без остановок. Иваныч ускорил и без того не медленный темп, но мы не протестовали. Как ни красиво тут было, но я чувствовал себя неуютно. Иваныч прав. На открытой местности было опасно. Кроме того, мы настолько привыкли жить в городе, зажатом со всех сторон лесом, что уже не представляли себе каково это — находиться на открытом пространстве. Клаустрофобия наоборот — кажется, раньше это называлось агорафобией.
К перевалу мы вышли по плану, к вечеру. К этому времени кряж справа поник, стал клониться к земле все ниже и ниже, пока не исчез совсем. Я так уже свернул бы, от гор остался каменистый холм метров пятьдесят, не больше, высотой, с удобным для подъема склоном, но Иваныч все шёл и шёл вперёд.
— Там спуск потом ровный будет, а то по горам придется километра три ещё идти, это по верху уже, — пояснил он. — Да ещё и спуск с горы с той стороны намного круче, чем тут, так что лучше обойти. Умный в гору не пойдет…
Не знаю даже, по каким приметам он определил, что перевал уже начался, на мой взгляд, ничего не изменилось. Но Иваныч остановился, дожидаясь, когда мы с Димой нагоним его, и кивнул вправо:
— Все, можно на ту сторону переходить. Давайте вы вперёд, а я сзади подстрахую, если что… да тут не круто, смотрите только аккуратно опору для ног выбирайте. Если упадете, цепляйтесь хоть зубами, главное, по склону не покатиться. Ну, с Богом, пошли.
Иваныч перестраховывался. Идти было совсем не трудно. Иногда из-под ног выскальзывали камни и, гремя, катились вниз, собирая за собой жидкий каменный ручеек. Тогда я просто заваливался вперёд, опираясь ещё и на руки, и, убедившись, что опасности скатиться вниз нет, продолжал подъём. Дима шёл параллельно со мной, не отставая. Даже Рыжая, за которую я переживал больше, чем за себя, легко поднималась по склону. Она то и дело обгоняла нас и оглядывалась, словно приглашая двигаться быстрее.
Через десять минут мы были на вершине. Я увидел все то же плато, только почти без травы и без привычного горного кряжа справа. Дальше, где-то в полукилометре, было видно начало спуска и темнели верхушки елей вдали.
Я обернулся и протянул руку Иванычу, помогая подняться. Ну, что же, первую часть нашего путешествия мы преодолели не только без потерь, но и ни разу не встретив ни одной твари — ни земной, ни адской.
Словно подслушав мои мысли, Иваныч вытащил пластиковую бутылку с водой, сделал несколько глотков и протянул мне:
— Думаю, мы прошли самый трудный участок. Дальше людей уже не встретим. На севере в этом районе, кроме тайги и гор, ничего нет до самого Полярного круга, но там тоже только поселки нефтяников да газовиков. А в них вряд ли в живых кто остался ещё после Первой Кары. Следующая-то зима суровая была, обычная, не то что сейчас — думаю, там просто замёрзли все… кого адские гончие не пожрали… Возле эпицентра, куда мы идём, часть воинская ещё была, ракетчики стояли. Но с ними связь сразу пропала. Если и выжил кто, вряд ли до наших дней дотянул, их там всего-то батальон и стоял. Да нет, не может быть, что кто-то ещё там остался.
— Это ты к чему?
— Да к тому, что вряд ли нечисть какая тут шляться будет, разве что собаки.
— Почему это?
— Так людей-то нет, что они жрать тут будут?
Я задумался. Логика в его словах была, но для того же демона Ли лишних пятьсот-тысячу километров пролететь, думаю, не проблема. Будем надеяться, что прав Иваныч, а не я.
Дима, всматривающийся в ту сторону, откуда мы пришли, вдруг полез на высокий камень и приложил руку ко лбу, закрываясь от красноватого света начинающегося заката, пробивающегося сквозь легкие облака.
— Ты чего, Дим? — встревоженно спросил Иваныч, подходя к нему.
— Не знаю, что-то вижу как будто… Или показалось.
— Да что там?
— Не, не пойму, — спрыгнул с камня Дима.
— Давайте-ка убираться отсюда, — подвел я итог.
Уговаривать никого не пришлось. Плоская, почти ровная жёлтая каменная поверхность, утыканная черными обломками, оставшимися после камнепадов, позволяла нам идти очень быстро. Но чувство тревоги не оставляло меня. Однако время шло, а ничего не происходило. Я уже решил было, что сам себя накрутил, но Иваныч, шедший впереди, вдруг пошёл медленнее, так что мы его догнали, а потом и вовсе остановился.
— Ты чего? — встревоженно спросил Дмитрий.
— Не могу парни, все…
Он обернулся к нам, и я его не узнал. Бледный, пот градом катится, руки и ноги трясутся, как у припадочного, — я такое видел только когда при мне на улице Севка Хромой упал в эпилептическом припадке. Единственное отличие — у Иваныча не шла ртом пена. Тут же завыла Рыжая.