С этой стороны от горного кряжа начиналась широкая долина, поросшая лесом. Ни жилья, ни дорог здесь практически не было ещё до Первой Кары, и ориентироваться тут мог только такой опытный в этих делах человек, как Иваныч. Мы останавливались только по его знаку. Иваныч вытаскивал карту, крутил компас и что-то подсчитывал, шевеля губами. Потом он давал отмашку рукой, и мы шли дальше, иногда чуть меняя направление.
После всего, что случилось, Иваныч притих, и мы редко слышали его шуточки. Говорить обо всем этом мы стеснялись, словно ничего не произошло.
Ели теперь два раза в день: ужинали, перед тем как лечь спать, и плотно завтракали, с рассветом уже шагая по тихому, мертвому лесу. Мы жили в деревне до того как случилась Первая Кара, и я часто бывал в лесу. Правда, тогда он был совсем другой — сосновый, просвечиваемый насквозь светлый лес на каменистых берегах реки. И он всегда был живым. Мошкара ли, птицы или белки — в лесу постоянно видишь жизнь.
Сейчас и леса стали другими, а уж о живности и речи нет. Занятые борьбой за собственное существование, люди и не заметили, как исчезли животные. Домашние, те, которых не прибило камнями или льдом, почти сразу пошли на еду или сами померли. На то, что творится в лесу, долгое время вообще внимания не обращали, да и леса как такового не было. Горелые головешки да чёрные остовы деревьев, грозящие небу. А потом, когда как-то разом поперли вверх с невиданной скоростью ели, в лесу уже никого не осталось. Только зайцы, жрущие салатную траву, как капусту, да стаи одичавших собак. Ну, и адские гончие, конечно.
Судя по поведению Рыжей, в этих местах давным-давно и этого не было. Первое время она ещё «сторожила», то убегая вперёд, то кружась по сторонам, принюхиваясь и напрягаясь от каждого подозрительного шороха. Но чем дальше мы шли, тем понятнее становилось по поведению собаки, что, кроме зайцев, другой живности тут нет.
Когда долго выполняешь одну и ту же монотонную работу, время растягивается и кажется, что этому не будет конца. Я обрадовался, когда Иваныч вдруг остановился и повернулся к нам с радостной улыбкой:
— Ну, слава богу! А то я уж думал, что мы заплутали.
— Хорошо, что ты нам это только сейчас говоришь, — ухмыльнулся Дмитрий.
— Зря смеёшься. Тут все очень изменилось с тех пор, как составляли карту.
— Странно, правда? — поддел его я.
— Ладно, хорош ржать. Самое главное, что мы дорогу нашли. Теперь проще все будет. Километров двадцать ещё, и должны на воинскую часть выйти. А там уж рядом.
— Рядом — это сколько? — спросил Дима.
— А я знаю? — рассердился Иваныч и начал складывать карту. — После Первой Кары ещё более-менее данные по эпицентрам были, а потом все вовсе на глазок… Если бы не та воинская часть, так и не знали бы про то место, куда идём.
— Ничего, нас Рыжая приведет, — потрепал я собаку за уши.
— Да вот это меня и удивляет, — усмехнулся Иваныч. — Мы-то ладно, дурни. А животинки обычно это дело лучше нас чуют…
Как оказалось, Иваныч зря наговаривал на собаку…
— Ладно, давайте прямо по дороге и пойдём. Теперь хоть не собьемся.
Я рассмеялся:
— Иваныч, где ты дорогу видишь?
Вокруг нас, на мой взгляд, был такой же ельник, что и последние несколько сотен километров.
Иваныч только махнул рукой и пошёл вперёд, не дожидаясь нас. На самом деле дорога чуть-чуть угадывалась — ели здесь росли чуть реже.
Начало темнеть, а до части мы не дошли, и Иваныч предложил остановиться на ночлег, чтобы не рисковать и не проскочить случайно мимо. Мы так и поступили. Оказалось, до военных мы не дошли всего-то пару километров.
Часть словно выпрыгнула на нас из чащи. Только что везде был лес, как вдруг мы вышли на небольшую асфальтированную площадку.
Мы с мамой ездили «на присягу» к моему двоюродному брату Вовке за год до Первой Кары. Та часть была в Екатеринбурге, окруженная большими каменными домами, но начиналась она точь-в-точь как эта.
Когда-то полосатый красно-белый шлагбаум совсем облез и торчал вверх, как указующий перст. Слева будочка КПП с проломленной крышей и без единого стекла в окнах. Территория части даже обнесена была тем же забором, что в Екатеринбурге, — бетонные квадратные плиты со звездами посередине.
Единственное отличие — ворота перегораживал «Урал», опрокинутый набок. Впрочем, он был отодвинут в сторону, так что, не будь на дороге камней, машина бы проехала. Крыша была смята в лепешку, как будто машину отбросили одним могучим ударом. Хотя вполне может быть, что автомобиль пострадал от камнепада, а уж потом его использовали в качестве ворот.
С первого взгляда было ясно, что часть брошена. На территории росли ели, за которыми белело здание казармы или штаба, с нашего места было не разобрать.
Рыжая, в отличие от нас, очень заинтересовалась тем, что находится за воротами. Она нетерпеливо пробегала несколько метров вперёд, оглядывалась на нас и возвращалась, увидев, что мы не торопимся следовать за ней. Она даже начала поскуливать тихонько от нетерпения.
— Ну, пойдём, что ли? — спросил я. — Посмотрим, что её туда так тянет?
На всякий случай я снял дробовик с плеча. Моему примеру последовали и Иваныч с Дмитрием, взяв «калашниковы» наизготовку.
Мы медленно двинулись вперёд, водя стволами во все стороны. Иваныч впереди, я и Дима следом. Рыжая нетерпеливо забегала вперёд, не понимая, чего мы копаемся.
От КПП шла асфальтовая дорожка, которая терялась среди деревьев. В двадцати метрах от ворот к центральной дороге примыкала боковая, вдоль которой было выстроено здание, которое мы и видели из леса. Это был двухэтажный штаб, некогда побеленный, а сейчас грязно-серый, но на фоне тёмных елей он по-прежнему казался светлым. Здание было проломлено посередине — каменный «заряд» пробил кровлю и перекрытие, заодно выдавив все стекла.
Перед штабом зиял пустотой небольшой плац, теперь больше напоминающий японский сад камней.
Иваныч посмотрел на Рыжую, по-прежнему нетерпеливо рвущуюся вперёд на территорию части, и махнул нам рукой идти дальше. Мы прошли штаб и остановились под прикрытием угла здания. За ним шла широкая полоса с примитивными тренажерами типа турников, брусьев и лестниц, сваренных из металлических труб. Дальше белели четыре одноэтажных здания, стоящие к нам и зданию штаба торцами.
— Это казармы, — сказал Иваныч, — только не вижу отсюда, в каком они состоянии.
— Мне кажется, или вон там дым? — показал пальцем Дмитрий.
— Где? А верно, что-то похожее… — Иваныч перехватил автомат и посмотрел на Рыжую: — Ну, судя по собаченции, там люди и они готовят еду.
Мы двинулись дальше, теперь не по дороге, а по спортивной площадке, срезая дорогу ко второй справа казарме. Над ней и правда курился лёгкий дымок, который ни я, ни Иваныч сначала не заметили — скорее всего, топили сухими дровами.
Глядя на нас, старающихся не выходить на открытые места и прячущихся за стволами деревьев и самыми большими камнями, Рыжая тоже чуть приотстала — наверное, помимо запаха еды почувствовала и присутствие чужих людей.
Мы не успели дойти до казармы десяток метров, как дверь распахнулась и на пороге застыл… дедушка. Такой, как на картинках в книгах про гномов. Седые длинные волнистые волосы обрамляли круглое сморщенное лицо с окладистой бородой. Он был маленького роста, худой и сухонький, что подчеркивала одежда на несколько размеров больше, чем нужно, — на нём был бушлат поверх солдатской камуфлированной формы и берцы. Дедушка удивленно смотрел на нас, моргая темными подслеповатыми глазками. Больше всего его изумила Рыжая — мельком оглядев нас, он щурился только на неё.
Собака, всего несколько дней как приставшая к людям и не особо доверявшая чужакам, на этот раз изменила себе: склонив голову набок, она несколько секунд рассматривала старичка, а потом коротко и весело гавкнула и… замахала хвостом.
Дедушка всплеснул руками:
— Батюшки-светы! Да никак собачка с вами?
На роль человека, от которого исходит угроза, он никак не подходил, и мы, уже не таясь и опустив оружие, подошли к нему.
— Здравствуй, отец, — сказал Иваныч и первым протянул ему руку.
Старичок несколько недоуменно посмотрел на неё, потом спохватился и ответил рукопожатием.
— А я уж думал, как ты меня признал? — немного непонятно спросил он и по очереди пожал нам всем руки. — А вы кто же будете?
Отвечать взялся Иваныч:
— Меня Антоном Ивановичем зовут, можно просто Антоном или вон как ребята — Иванычем. Это Серега, это Дмитрий. А тебя, отец, как звать?
— Отец Александр я, — радостно улыбнулся старичок и растерянно хлопнул себя по бушлату: — да без облачения и не признать.
Мы смущенно переглянулись — как вести себя в обществе священника, никто из нас не знал. Но он уже суетливо посторонился, давая нам пройти, и запричитал по-стариковски:
— Да чего же мы в дверях-то? Проходите в дом.
Дверь вела в маленький тамбур, за которым и был, собственно, «дом». Старичок отгородил часть казармы, в которой стояла обычная дровяная печка с чугунной плитой наверху. Каморка была маленькая, только чтобы поставить кровать, тумбочку да стол со стулом. Стенами комнатки с двух сторон были собственно стены казармы, а с оставшихся двух — фанерные щиты наглядной агитации. На одном из них я прочитал: «Боевой листок», ещё на одном было написано: «Распорядок дня».
На стене, в углу напротив входа, висела икона с зажженной перед ней лампадкой. Судя по запаху и копоти, в светильнике был обыкновенный заячий жир.
Вслед за Иванычем мы неумело перекрестились на икону.
На плите стояла кастрюля с кипящим варевом, от которого исходил дразнящий запах вареного мяса.
— Удачно вы, хлопцы, — сказал старичок, подталкивая нас в сторону кровати. — Садитесь, садитесь! А я как раз суп варю. Вот заодно и пообедаем. Подвиньте-ка стол к кровати, и все уместимся. А я щас ещё стульчик принесу.
— Да как-то неудобно вас объедать, деду… отец Александр, — сказал Иваныч. — У нас есть еда…