Андрей вынул из карманов все, что захватил в подвале. Личные вещи Раннинга — кусок заячьего меха, обмотанный какой-то проволокой.
В правом кармане — личные вещи Квоттербека. Пухлая записная книжка в чёрной клеенчатой обложке. Освещения от колбы хватило на то, чтобы разглядеть последние записи, сделанные твердым мелким почерком. Перечислялись поля и сезоны, так же систематично, как и до поля Последней Анестезии. Словно ничего и не случилось, словно Квоттербек перешагнул этот этап с безразличием истинного Игрока.
Андрей, рассматривая записи, даже снял руку с панели-регулятора. Возможно… с Квоттербеком все будет проще, и нужно дать Анечке возможность показать себя.
В самом конце записной книжки, под уголком клеенчатой обложки, виднелась белая полоска. Андрей потянул её, сопротивляющуюся, и подставил под синеватый свет. Талон Кремани, выданный на исполнение желания взамен жизни Раннинга.
Фото было сделано моментальным снимком, видимо, тогда, когда Раннинг стоял перед конторкой и пытался понять, что от него хочет хихикающий толстяк с зонтиком. Озадаченное лицо под задранной наверх пластиной шилдкавера. Мальчишеское лицо, выражающее уйму эмоций — растерянность, одиночество, неуверенную решительность и непонимание.
Андрей вдруг увидел его глазами Квоттербека и все понял.
Колбу он обесточил медленно, словно священнодействуя, — как будто укрывал забвением статую давно забытого божества, которое уже не могло сберечь никого из ему доверившихся.
Андрей выходил из здания медленно и со вкусом. Над ним выли сигнальные сирены и сверкали аварийные огни. Заблокированный пропуск погасил свой экран. По стенам катились предупреждающие волны.
Он вышел и старательно закрыл за собой дверь. Было около шести часов утра. Солнце, робкое и почти белое, плыло между яркими купами деревьев. Белый бетон подгонной дорожки сиял. Дорожку Андрей выбрал в качестве стартовой полосы, стащил с себя свитер и почувствовал свежий ветер на незагорелой бледной коже.
Поправил очки, а потом и вовсе их снял, обернул платочком и положил в карман.
— Доктор Новиков, — дружелюбно сказала Анечка, улыбаясь. — Вернитесь, пожалуйста, в лабораторию.
По обе стороны от неё держались сумрачные фигуры Лайнменов, с корнем выдернутых из колб ради такого случая. Лайнмены молчали и не выражали никаких особых эмоций, но держали пальцы там, где впаяны были в предплечья легкие орудия.
— Доктор Новиков. Андрей.
Андрей помахал ей рукой и побежал. Ему очень хотелось добежать до парка и там свалиться в тень недавно выращенных деревьев, поэтому пришлось торопиться. Андрей старался бежать ровно, вспоминая, что нужно дышать глубоко и только через нос… нужно внимательно смотреть под ноги и идти по самому кратчайшему маршруту. Без подготовки сделать этого никак не удавалось. Андрей быстро нажил колотье в боку и боль в лодыжках. Смеясь над собой и задыхаясь, он схватился за ствол единственного дерева, к которому успел добежать, наклонился, почувствовав, как ударило что-то под лопатку — не очень больно, но противно.
Это подстегнуло его, он оторвался от дерева и снова побежал, очень аккуратно, потому что теперь его шатало и бросало в разные стороны. Парк оказался не зеленым и тенистым, а кровавым и жидким. Чёрные длинные водоросли колыхались в нестерпимом малиновом варенье.
И снова ударило сзади, предательски в спину.
Все ещё пытаясь дышать правильно, Андрей повалился на бок и с удовлетворением подумал, что добежал-таки…
И на секунду ему показалось, что щелкнул возле уха спрятанный где-то передатчик и сказал:
— Молодец, Раннинг.
И сам Раннинг, маленький и легковесный, стоял рядом, прижав руку козырьком к пластине шилд-кавера, и смотрел куда-то далеко-далеко. Солнце блестело на ремнях креплений. Огромное, жаркое, алое Солнце, гаснущее с каждой секундой.
ПОСЛЕДНИЙ ИНЖЕНЕРЕвгения Мелемина
Люди пережили эпоху Мертвых — эпоху загадочных машин, отнимающих человеческие души.
Люди пережили эпоху Конструкта — эпоху полного контроля над разумом и эмоциями.
Люди пережили эпоху Биоинженерии — эпоху бессмертия, закончившуюся губительным для планеты перенаселением.
Переживут ли люди войну Последних Инженеров — пастырей ушедших в прошлое великих технологических эпох?..
Глава 1
Скоростной поезд сошел с рельсов на участке пути между Балежней и Новатой. Оба города числились в списке мертвых и были окружены давно нехожеными лесами. Карта сообщала, что дорога сохранилась и шла параллельно железнодорожным путям.
Полицейский, встреченный на последнем перекрестке, об аварии уже знал и на вопрос Караги о дороге ответил:
— Если поваленных деревьев нет, проедете. — Глянув внутрь салона джипа, он укоризненно заметил: — Девок катаешь.
Юга высунулась из-за плеча Караги и смущенно улыбнулась.
— Скройся, — сухо сказал ей Карага, а офицеру пояснил: — Это коллега.
Форма висела на Юге мешком — на неё на складе не нашлось нужного размера, и оттого она выглядела, как ребенок, решивший поиграть в спасателя.
Балежня промелькнула первой: плотный городской сектор типовой коробочной застройки, совершенно пустой, без единого яркого пятна. Прокатился и заброшенный пригород ослепшими домами, заборами из выгнутой парусом сетки, дощатыми и — редко — железными и ржавыми. Одна из улиц звалась Центральная, а вокруг стоял лиственный лес, наступающий на проросшие жидким вьюном огороды.
— В Новате ещё хуже, — сказала Юга, с любопытством разглядывая безжизненные пейзажи. — Почему люди отсюда ушли, как ты думаешь?
— Потому что здесь поселилось чудовище по имени Как-Ты-Думаешь и дожаривалось к ним с этим дурацким вопросом.
Юга слегка улыбнулась и снова прижалась к стеклу.
Балежня быстро осталась позади. Дорога, обещанная картой, оказалась разбитой, в язвах глубоких ям. Спасательный внедорожник «Тереза» то нырял носом вниз, то задирал зад, будто карета, решившая прокатиться по танкодрому.
— Два часа катимся, — вздохнула Юга.
— На трупы приедем, — согласился Карага, сдерживая зевоту. — Налей мне кофе.
Юга перегнулась через сиденья и вытащила большой термос, разрисованный яркими цветами. Отвинтив крышечку, она налила в неё кофе, сделала вид, что смакует первый глоток, и только после этого передала Караге.
— Корица, — сказала она, — нравится корица?
Карага неопределенно помотал головой. Он внимательно смотрел по сторонам в поисках поворота и на корицу внимания не обратил.
— Через пару километров подзарядишь меня и будешь ждать.
— Я останусь в машине? — расстроилась Юга.
— Останешься. Будешь кофе допивать, а я пойду разгребать железо.
— Жаль, — с тоской сказала Юга. — Смотри, белочка!
— Белочка-стрелочка…
Затрещала старая рация. Через помехи и вой донесся голос:
— Семерка! Вы где?
— Почти на месте, — отозвался Карага, прижимая рацию к губам. — Что там?
— Каша.
Карага остановил машину и повернулся к Юге.
— Разряд.
Она протянула руки, обеими ладонями взялась за его виски и прикрыла глаза. На мгновение запахло озоном, проскользнула голубая искра, и Карага стиснул зубы от острой боли. Привычная боль от запуска энергообмена между живыми тканями и имплантами, с которой ничего не поделаешь, пока в организме есть хотя бы пара килограммов живого мяса.
— Хорр-рошо, — пробормотал Карага, как ныряльщик-морж, выбравшийся из проруби. Его потряхивало, синие блики блуждали под кожей, коротко стриженный ежик седых волос встал дыбом. Он остановил «Терезу» на обочине и вышел.
— Оставайся тут, — приказал он Юге. — На солнце не задерживайся — перегреешься.
Солнце добралось до высшей точки и раскалило асфальт, но в лесу было сыровато, прохладно. Малинник стоял влажным, трава тоже, и только березовые шелковые стволы сияли сухо и холодно.
Вдалеке затрещал вертолёт, и Карага отправился на звук. Поначалу, пока его ещё можно было видеть с дороги, он шёл уверенно, но медленно. Как только дорога исчезла вместе с запыленным джипом и Югой, выбравшейся собирать ягоды в свернутый кулечком газетный лист, Карага перешел на быстрый неутомимый бег. Для него мир оставался статичен даже на большой скорости: картина сменяла другую, не сливаясь и не искажаясь, а для случайного свидетеля сам Карага показался бы размытым пятном, мчащимся с нечеловеческой скоростью.
Пару веков назад возникла бы легенда о лесном страшном существе, а сейчас любой турист схватится за трубку и взволнованно доложит: по лесу шляется меха. Да, точно меха. В лесу под Балежней. Приезжайте срочно.
И выехали бы пять опасных и бронированных по самые зеркала «Колоссов», а в них — сумрачные бригады с поставленными между колен автоматическими разрядниками «Фокус», способными превратить накачанного энергией Карагу в груду металлолома, облепленного дымящимся мясом.
Такой риск существовал всегда. Отправляясь на место катастрофы, Карага всегда держал в голове мысль, что этот выезд может стать последним. Он не доверял людям, не доверял даже Берту, который сам обратился к нему за помощью десять лет назад, а теперь ждал его на месте крушения скоростного поезда Столишня — Карвардцы.
Спасательная бригада Берта состояла из пятидесяти человек, и среди них мог найтись тот, кто в один прекрасный день решит, что получать помощь от меха — несовместимо с чувством человеческого достоинства, и тогда Берту придется сдать Карагу из соображений собственной безопасности.
Юга знает, что делать в таком случае: она должна будет спрятаться, а потом вернуться к Кали с докладом, мол, так и так, лишились вы, Бензиновая Матушка, своего героя, погиб во цвете лет, матерясь и скрипя зубами.
Кали вычеркнет имя Караги из своей памяти, вычеркнет всю его историю, судьбу и данные — она экономит место на своих жестких дисках. Так и закончится их любовь.
Солнечный блик остановил Карагу. Пробившееся сквозь чащу небо безмятежно синело, земля пошла под уклон, и лес закончился, перебитый напополам стальными рельсами. Рельсы выходили из-за поворота, тянулись ровными нитями, но обрывались, чудовищным напряжением выдернутые и приподнятые, как будто намеревались отправить поезд ввысь, как кабинку развлекательного аттракциона.