Глава 2
Юга была известна слабеньким и скучным характером. Все её действия казались смешными, старание доходило до абсурда, а покорность — до идиотизма. Её не могли любить, потому что она не позволяла себя любить и вызывала только жалость.
Она походила на вечный насморк или слякотную серую погоду с теплым моросящим дождиком — ничего особенного, слегка неприятно, но жаловаться не на что.
Такое впечатление Юга производила на тех, кто общался с ней редко. Карага знал и другую её сторону: нечеловеческую преданность, уникальную исполнительность и верность. Если Юга доверялась, то отбрасывала всякую критику: всучи ей Карага пакет с человеческой головой, Юга точно так же старательно доставила бы его на место, не считая нужным рассуждать. Исполнительность была её идолом — её попросили об услуге, и собственная жизнь после этого казалась ей дешевле, чем важность задания.
Именно поэтому Карага вручил ей пакет без опасений. Он знал, что Юга скорее умрет, чем потеряет или задержит доставку.
Он не ошибся. Юга притащила пакет туда, куда ей было сказано, но задержалась под металлической дверью, набирая код за кодом и ожидая, пока система идентифицирует посетителя. Дверь была старой и работала с перебоями. Три раза система сбрасывала старательно введенный код, пять раз зависала на фазе сканирования и в итоге распахнулась с жутким скрипом.
Юга поднималась по лестнице, робея, как всегда, перед встречей с кем-то из приближенных Кали.
Пробравшись мимо глазков суетливо жужжащих камер, она вступила в жарко натопленную залу, напоминающую смесь бара и музея. Эвил любил живопись эпохи конструкта и собрал небольшую, но ценную коллекцию. Картины башнями возвышались за его спиной. Вращаясь, они демонстрировали скопление черно-белых линий и треугольников. Долгое рассматривание наводило на зрителя панические атаки, неврозы и паранойю. Конструкт отрицал ценность человеческого здравомыслия.
На переднем плане, оторванная от шипящих башенных картин, стояла перламутровая барная стойка, за которой восседал скелет бармена. Над ним в три ряда висели хрупкие бокалы. Был ли скелет декорацией, никто не знал, а Эвил не распространялся.
Он ежедневно менял скелету галстуки-бабочки. Сегодня это был желтый галстук в мелкую черную клетку.
Эвил восседал в глубоком кожаном кресле и с выражением крайнего отвращения на лице грыз сухое печеньице.
У Эвила было всего два выражения: этого самого отвращения, словно он жует горсть клопов и все никак не может проглотить, и другое — обычное, крайне благотворно влияющее на женщин, потому что Эвил принадлежал к тому типу мужчин, которых охотно приглашают рекламировать кофе.
Портила его только ямка на подбородке, такая глубокая и круглая, будто кто-то ткнул пальцем и провертел дыру в ещё неостывшей массе, а потом масса затвердела и стала лицом Эвила.
Этот изъян сложно было заметить, потому что первое пристальное внимание обращали на себя глаза Эвила, а точнее — их пронзительный взгляд. Эвил всегда смотрел так, будто собирался кого-то сожрать. Женщинам это нравилось.
В остальном он был менее примечателен, хотя по-особому правилен — правильной формы нос, скулы, даже уши — совершенно симметричные и аккуратные. Волосы и брови тёмные, глаза — ещё темнее. Эвил любил солнце и загар и всегда был смуглым, словно зреющий каштан.
Юга раскрыла было рот, но из боковой двери вдруг показалась коротконогая голая девица, встала на четвереньки и быстро поползла под ноги Эвилу, а потом замерла, низко опустив голову.
Эвил поставил на её спину блюдечко и чашку с чаем.
— Почему одна, милая леди? — спросил он. — Где Крэйт?
— В Стрелице, — пробормотала Юга и протянула газетный сверток. — Вот…
Эвил отложил одно печенье в сторону и взял другое.
— Ближе подойди.
Юга глубоко вздохнула, подошла ближе и остановилась возле живого столика Эвила. Девица почти не дышала. Крошки печенья скатились в расщелинку между её кругленьких ягодиц.
— Найдено на месте крушения поезда Столишня — Карвардцы, — отрапортовала Юга и протянула сверток.
Эвил протянул руку и цапнул пакет, развернул его и внимательно рассмотрел и пистолет, и кусок влажной мышечной ткани.
— Это правая рука, — сказал он негромко, — вырвано отсюда.
И он показал на своё плечо.
Некоторое время было тихо. Юга молча смотрела в стену за спиной Эвила, девица-столик не шевелилась, Эвил думал.
Наконец он наклонился, вытер заляпанные соединительной жидкостью руки о свисающие груди девицы, поднялся и заходил по комнате, взвешивая пистолет на ладони.
— Это «Комар», выдается машинистам наземного и подземного транспорта, а ещё — дальнобойщикам. Оружие против человека, а не против меха, но стреляли в упор — ткани оплавлены. Рана наверняка уже затянулась, и мы его так просто не найдём.
Юга стояла неподвижно и слушала. Она боялась, что её выгонят, и нечего будет доложить Караге.
— По этому куску невозможно определить серию и номер — не сохранились ткани покрытия. Как ты думаешь, милая леди, что все это означает?
— Что мы не сможем найти меха, который был в машине машиниста, — дрожащим голосом ответила Юга.
— Верно, — согласился Эвил, положил пистолет на стол и поманил Югу жестом. Она сделала шаг вперёд, старательно обогнув девицу-столик.
— Он участвовал во всех ликвидациях катастроф последнего полугода? — спросил Эвил, в упор глядя в побледневшее лицо Юги. — Ты находилась при нём неотлучно? Он не оставлял тебя в других местах? Не исчезал до крушений?
— Карага хороший человек, — твердо возразила Юга, — он не сделал бы ничего такого…
— Да разве я тебя об этом спрашиваю? — удивился Эвил. — Я спрашиваю: он по-прежнему не замечает твоей симпатии, юная леди?
— Вы спрашивали не об этом, — тихо ответила Юга, отводя глаза. — Вам его обвинить хочется и перед Кали похвастаться, что преступление раскрыли…
— Я Крэйта знаю лучше, чем ты его знаешь, — сказал Эвил, уперся ногой в беленький бок неподвижной девушки-столика и мощным толчком отпихнул её от себя. Девушка с глухим стуком ударилась о витые стальные ножки барного стула и тихонько взвизгнула.
— Вот эту даму я купил у него, — заметил Эвил. — И на данный момент он мне подыскивает новенький, крепкий, экземпляр, поскольку эти надоели уже. Скучные.
Юга беспомощно развела руками.
— Значит, всё-таки хороший? — уточнил Эвил, с интересом разглядывая Югу. — Я тебя расстрою, но Крэйт зарабатывает на хобби уже не первый год, и есть у него списочек с тремя сотнями имен и номеров. Ведет из любви к порядку.
— Они все были бездомные, — уперлась Юга. — Бездомных можно…
— Так, я понял, — поднял руку Эвил. — Можешь не продолжать. Сумасшедшая девчонка… но мне нравятся твои волосы. Из них получился бы замечательный ловец снов.
— Я могу идти? — спросила Юга, отстраняясь от его руки.
— Иди, — разрешил Эвил, глядя сквозь неё пустым, застывшим взглядом. — И держись крепче, маленькая леди. Дело такого рода, что оставшиеся в живых меха перед ним, как «Титаник» перед айсбергом. Если не успеем разобраться вовремя, всем нам придет благословенный конец.
У Караги было пять квартир, и только одна из них оформлена на реально существующее имя. Квартира числилась за неким Крэйтом Полоссом. Без вести пропавший Крэйт отличался аскетизмом и жизнь вел безрадостную: в его квартире стены были черными, полы — каменными и ледяными, мебели мало, а кровать заменяли жесткие маты, устилавшие всю спальню.
Карага ничего не стал менять, только добавил на диван пару кожаных подушек, встроил в душ массажный режим и оборудовал кладовку дверью со стальными решетками.
С помощью этих мелочей он окончательно обустроился и считал квартиру на Столишной своим настоящим домом, а остальные — временным пристанищем и чем-то вроде гостиничных номеров, и поэтому доставку заказал именно на Столишную.
По пути домой Карага завернул в магазин и купил для себя килограмм салата с тунцом и пять бутылок темного пива, а для Кеннета — пару банок тушенки. Опыт подсказывал ему, что для того, чтобы определить, кто в доме хозяин, нужно увидеть, кто что ест.
Сложно корчить из себя повелителя, жуя тушенку, а парня надо сразу же немного осадить, иначе бинтов не напасешься.
Рана на щеке уже зажила — остался лишь белый забавный полукруг, словно на Карагу наступил копытцем маленький пони. Этот след тоже должен был исчезнуть в ближайшее время, скорее всего наутро.
Ожидая доставки, Карага побрился, умял салат, а пиво трогать не стал, решив сначала спровадить Эвила, а потом уже отдохнуть с бутылочкой.
Эвил был недоучкой, которого выгнали из института, и потому репрессии он пережил. Никому в голову не пришло, что мрачноватый студент, работающий в лабораториях в стиле Йозефа Менгеле, окажется настолько талантлив, что спустя десятки лет останется единственным, кто способен обслуживать меха и их зарядные устройства.
Карага его недолюбливал за привычку совать нос не в свои дела, но считал одним из лучших своих клиентов: Эвил никогда не жадничал и деньги платил в срок при том условии, что товар отвечал всем его требованиям.
Купленный у Джерри пацан всем требованиям соответствовал и должен был принести хороший куш — Карага собирался завысить цену минимум втрое.
Сам Эвил по полицейским участкам и подворотням в поисках подходящих экземпляров не шастал, считая это ниже своего достоинства.
Пока Карага готовил камеру к прибытию жильца (постелил резиновый коврик и укрепил на железных прутьях пластиковую поилку), на улице отключили электричество.
Три часа ночи, и до сих пор ни доставки, ни реакции на странную находку… должно же произойти хоть что-нибудь, подумал Карага и открыл первую бутылку пива.
Эта мысль запустила цепочку событий: практически одновременно на лестнице появились грузчики со старательно закрытой пластиковой коробкой, напоминающей холодильник, и Эвил, оставшийся маячить за их спинами.