еха послушно поднимаются и снова принимаются бродить, обыскивать машину, взламывать гараж и выстраиваться в цепи.
— Эй, Кенни! — позвал он.
— Кеннет, — поправил тот, направляя на него разрядник. — Кенни — собачья кличка.
— Ах ты какой человечище! — зло процедил Карага. — Из бездомных все равно не выбьешься.
— Это да, — спокойно согласился Кенни, — сейчас не выбьешься. Но мы тут придумали такую штуку: взять всех и перемешать. Чтобы не разобрать, где какие.
Дюк, прижатый к стене гаража, внимательно за ним наблюдал. Он впервые видел бездомного, да ещё и ребенка, осмеливающегося прямо разговаривать с тем, у кого есть регистрационный чип.
Какой бы там ни был, но чип у Караги имелся, и между Карагой и Кенни простиралась огромная пропасть, преодолеть которую не пришло бы в голову ни одному бездомному. Так какого же хрена парень болтает?
Кенни повернулся и посмотрел в глаза Дюку.
— Что пялишься? — спросил он. — Не верится? Это все справедливый мир!
Он рассмеялся и отошел в сторону, поигрывая разрядником.
— Приехали, — тихо сказал Карага, — и что будет? Демократия? Равенство? Бред.
Дюк подавленно молчал. Пару часов назад он готов был драться с армс-меха и не испытывал страха, только азарт и напряжение в мышцах, а теперь смотрел на малолетнего бездомного, покрытого шрамами и пылью, и испытывал неприятное чувство зарождающейся паники.
— Да, — сказал Карага, словно прочитав его мысли, — ты прав, капитан. Страшные дела творятся — перемешать! Перемешать, черт…
Кенни обследовал «Колосса», не нашёл никакого оружия и расстроился.
— Ладно, — сказал он с разочарованием, — но машину тоже берём с собой!
В салон «Колосса» он втащил туго набитый рюкзак и уселся с ним на переднем сиденье. На заднее под конвоем втолкнули Карагу и Дюка, за руль сел меха, и «Колосс» начал выбираться из переулка.
Кенни расстегнул рюкзак и принялся раскладывать на коленях все, что из него извлекал: красное ожерелье с большим рубином, пару статуэток из белого металла, маленькую картину эпохи конструкта — двумя линиями нарисованный человек, согнувшийся словно в нестерпимой боли, кожаные перчатки, электронные планшеты, ноутбук…
— Мародер, — сказал Карага, глянув вперёд.
— Это теперь моё, — похвалился Кенни, не поняв смысла сказанного, — у меня будет дом, все туда принесу.
Дюк посмотрел в окно. Мелькнули друг за другом картины: уничтожение большого жилого комплекса «Фея»; стычки меха с полицейскими, закрывшимися ростовыми пластиковыми щитами; вереница бледных жителей, загружаемых в подогнанные автобусы под присмотром одинаковых меха-бойцов.
Город разрушали быстро и обдуманно: под каждое здание закладывалась взрывчатка, каждое укрытие вскрывалось, людей и бездомных либо убивали на месте, либо выстраивали в охраняемые колонны.
Действия армс-меха были точны и неспешны. Они легко оборонялись от разрозненных нападений армейских и полицейских отрядов, слаженно действовали на каждом участке и обходились с городом, как с большим огородом, каждый метр которого необходимо было прополоть и вскопать.
Эта слаженность навевала неприятные мысли. Ей невозможно было противостоять обычными методами, и Дюк это сознавал. Он досконально изучил каждую доступную в городских условиях операцию и понимал, что поворотливые и немыслимо сильные армсы легко противостоят любой атаке.
Армии негде было развернуться. Она должна была действовать в условиях тяжелых ограничений и стараться не причинять вреда городу и людям, в то время как меха не были связаны ничем и не особо смущались потерями в собственных рядах.
В то время, как Дюк, глядя в окно «Колосса», размышлял о тактиках и стратегиях, пытаясь понять, как можно разом вымести всю эту нечисть, в западных районах, где меньше всего оказалось меха, большой отряд тяжелой пехоты одержал первую победу.
Экипированные в экзоскелеты, под прикрытием четырёх «Вулканов», растянувших поперек улиц жутко колыхающееся синее поле, пехотинцы зачистили Варварцы и остановились, обеспечивая эвакуацию мирных жителей.
Победа воодушевила. Быстрыми темпами принялись формироваться аналогичные группы, и вскоре их стало двенадцать, и каждая отправилась на подмогу полиции и «Шершням».
Дюк об этом не знал, но увидел моментальное изменение: меха, будто повинуясь одному голосу, вдруг прекратили возню с бездомными и взрывчаткой и принялись то собираться вместе, то перестраиваться и растягиваться в цепи.
— Шахматная зачистка, — сказал Карага, увидев эту рокировку. — Шахматную доску видел? Вот представь, что на город сверху наложена сетка с этой доски. Где бы ты ни оказался, ты будешь находиться в контролируемой клетке. Тактика без тылов и флангов.
Непонятно было, с восхищением он говорит или с грустью. Его уставшие глаза были почти неподвижны, только зрачок пульсировал, то расширяясь, то сужаясь.
Кенни тоже смотрел в окно. Он собрал свои безделушки обратно в рюкзак и недовольно морщился каждый раз, когда видел разрушенное здание. Очереди из бездомных, вывозимых куда-то в автобусах, ему тоже не понравились.
Он задумался, наклонив голову.
— Эй, Кенни, — негромко сказал Карага, — Кеннет.
— Отвали.
— У меня к тебе вопрос. Лично к тебе.
Кенни не удержался от соблазна проявить себя личностью.
— Давай вопрос, — согласился он. — Если я захочу, то отвечу.
— Хорошо.
— Насколько ты реконструирован?
Дюк, с вниманием ожидавший вопроса, отвернулся и снова уставился в окно.
Вместо ответа Кенни подвернул обрезанный рукав своего свитера так, чтобы показать плечо. Грубо сработанные клепки прикрепляли его руку к телу. Под клепками широкой белой полосой расходился рваный белый шрам.
— Обе?
Кенни кивнул, приподнял голову и показал шею, тоже разделенную шрамом напополам.
— Руки мне оторвали, — с непонятной гордостью ответил он, — хотели и голову тоже.
— Хобби?
— Хобби, — Кенни отвечал нехотя, но не выказывал раздражения. — Это женщина была. Она меня воспитывала. Я её не слушался. У неё много было таких детей. Все купленные. Дети — очень плохо. Из-за них нормальным людям жить негде. — Он с наслаждением повторял когда-то слышанные фразы. — Дети — плохо, из-за них нормальным людям еды не хватает.
— Зачем она вас тогда покупала? — спросил заинтересовавшийся Дюк.
— Нормальная женщина должна быть матерью, — с радостью отозвался Кенни, — это её священный долг и обязанность.
Продукт смешения социальных страхов и пропаганды, подумал Карага. Ужас перед размножением, принуждение к нему…
— Ещё вопрос?..
— Нет, — отрезал Кенни, вдруг спохватившись, и Караге так и не удалось спросить, кто же вытащил его из-под «родительской» опеки и сумел спасти, реконструировав поврежденные части.
Кенни умолк. Приближались древние Врата, украшавшие вход в заброшенный парк, сработанные из чего-то, похожего на медь, и даже позеленевшие.
Ему не захотелось раскрываться дальше, а дальше, за воспоминаниями о «матери», хранились воспоминания другого порядка, слишком личные для того, чтобы их обсуждать.
Рисунок на Вратах: змеи, раскрывшие пасти над хрупкими чашечками цветов, становился выпуклым, разрастался. Водитель-меха отпустил руль. «Колосс» покатился сам, сам прошел сквозь Врата, и на несколько долгих мгновений все пассажиры перемешались: торс и бедра худого тела Кенни вошли в грудную клетку Караги, пальцы и ноги Дюка соединились с согнутой спиной меха, и каждый увидел воочию сплетение биометаллических тканей, кровавых пузырей, подрагивающих мышц и костных соединений.
Распахнутая змеиная пасть показала розово-жёлтую изнанку и проглотила их, а выплюнула далеко за городом, под прикрытие скудного хвойного леса. Запахло землёй, вывернутым наизнанку мхом и влажным ароматом потревоженной грибницы.
На поляне перед «Колоссом» работали несколько десятков меха. Все они были заняты восстановлением старого здания, от которого остались только отсыревшая бетонная коробка и плоская крыша с заусенцами проржавевшей арматуры.
Здание, давно ушедшее под землю, теперь из неё восставало. Показались и оконные проемы, и двери, и даже наклоненная лестница, неизвестно как попавшая наружу.
Над дверью висела грязная табличка, на которой, благодаря кому-то, кто удосужился пройтись по ней рукавом, можно было разобрать: «Реконструкционная лаборатория-клиника «Брианна».
Первым из машины вытащили Дюка, и его тут же вывернуло. Жуткое перемещение из центра города на заброшенную окраину отозвалось в нём не только тошнотой. В голове звенела чернота, перед глазами плыли зеленые круги.
Кенни тоже выглядел бледным и то и дело сплевывал жидкую слюну.
— Я к такому привык, — вымученно улыбаясь, сказал он.
Он явно был доволен тем, что держится молодцом, тогда как тренированный капитан валится навзничь в лужу собственной блевотины.
У Караги дрожали руки, тело окончательно ослабло. Его повели к раскопанному входу в клинику. Аварийные батареи окончательно сдали, переход выжал последнее. Карага еле переставлял ноги и, перешагнув ступеньку, рухнул на пол, покрытый слоем свежей земли.
Он пытался подняться или хотя бы перевернуться, и ему удалось. Над ним склонился Эвил, с безупречно выбритым и свежим лицом над выглаженным воротничком. Он со сосредоточенно-профессиональным видом разглядывал Карагу и бесцеремонно ощупывал его, запуская пальцы в пробои и надавливая то на грудь, то на шею.
— Эвил, — выдавил Карага.
— Все нормально, Крэйт, — сказал Эвил, не глядя ему в глаза, — я тебя отключу, и все будет нормально.
Карага попытался возразить, но его вдруг насильно окунуло внутрь себя, отключив от всех внешних систем. Остались только показатели батарей, экран с долгим перечнем повреждений, подсвеченный красным, и полная темнота, сквозь которую глухо пробился отзвук голоса Эвила:
— Этого в лабораторию — быстро. Нужно успеть, пока пластик не остыл.
«Меня?» — подумал Карага и отключился окончательно.