— Подружиться не без выгоды для себя? — спросила Джулия, пытаясь выдернуть руку.
— Джулианна… — Он разжал пальцы. — Неужели так трудно поверить, что я хочу получше тебя узнать? Что я никуда не тороплюсь?
— Трудно.
Габриель едва удержался, чтобы не выругаться.
— Для меня это что-то новое. Я привык отвечать за свои слова. Я не жду, что ты мне с ходу поверишь. Но нарочно испытывать мое терпение… не советую.
— Дружба между противоположными полами, когда один — профессор, а другая — его аспирантка… Что-то не слышала о такой дружбе. А вот о другом варианте отношений…
— Дались тебе другие варианты! — Габриель откинул ей волосы с лица и не мог отказать себе в удовольствии погладить ее шею. — Какое нам дело до чьей-то дружбы? Я говорю о нас, Джулианна. Если тебе, конечно, нужна такая дружба.
Джулия недоверчиво косилась на него, мысленно повторяя, что ни за что не попадется в его словесную ловушку.
— Я не соблазняю девственниц. Так что твоему целомудрию ничто не угрожает.
Габриель собрал тарелки и понес их на кухню.
Джулия допила шампанское.
«Все равно он врун и обманщик. Если бы я ему это не сказала, он обволок бы меня своей улыбкой, а потом… Я бы и глазом моргнуть не успела, как оказалась бы раздетой и разложенной на кровати. А он еще стал бы требовать, чтобы мы подражали какой-нибудь позе с его черно-белых снимков. И конечно же, в середине процесса раздался бы звонок Полины».
Вернувшись, Габриель забрал ее бокал и недопитую бутылку шампанского. Через несколько минут он принес Джулии чашку эспрессо с кусочком лимонной цедры. Цедра удивила ее больше всего. Неужели он сделал это сам, вручную? Тем не менее цедра была совсем свежей.
— Спасибо, Габриель. Я очень люблю Espresso Romano.
Габриель ей подмигнул:
— Я подумал, что тебе пора переключиться на безалкогольные напитки. А то вдруг тебя начнет выворачивать и прямо на меня?
Шутка была вроде бы безобидной, но Джулия нахмурилась. Она великолепно себя чувствовала. И ее мысли отличались ясностью… просто текли чуть медленнее. Когда она уставала, мысли текли медленнее и без шампанского.
— А что ты тогда написал мне на открытке?
— Значит, ты ее не читала?
— Я была не в том состоянии, чтобы читать твои открытки.
— Тогда даже хорошо, что ты ее не читала, — сказал Габриель и снова вышел.
Джулия медленно потягивала ароматный эспрессо и пыталась угадать содержание разорванной открытки. Должно быть, он сгоряча написал что-то очень интимное, раз не хочет теперь говорить. Джулия задумалась. Клумба — не тротуар. Вряд ли кто-то будет убирать оттуда бумажные клочки. Возможно, ей еще удастся их достать и сложить.
Прошло несколько минут. Габриель вернулся, неся тарелку с одним куском шоколадного торта и одной вилкой.
— Как насчет десерта? — спросил он и, не дожидаясь ответа, сел, пододвинувшись к ней почти вплотную. — Я знаю, до чего ты любишь шоколад, — прошептал он ей на ухо. — Тебе понравится этот торт.
Он поднес вилку к ее носу, дразня ароматом. Джулия инстинктивно облизала губы. Судя по запаху, торт был божественно вкусным. Она потянулась за вилкой, но Габриель успел раньше. Он зажал вилку в ладони.
— Нет. Позволь мне накормить тебя.
— Я уже не маленькая.
— Тогда не веди себя как ребенок. Доверься мне. Пожалуйста.
Джулия покачала головой и отвернулась, чтобы не смотреть, как он слизывает крошки шоколадной глазури, приставшие к вилке.
— Ой, как вкусно, — промурлыкал Габриель. — Знаешь, кормление — это интимное проявление заботы и любви. Соединение с другим человеком через пищу. — Габриель поддел на вилку малюсенький кусочек торта и поводил им возле носа Джулии. — Подумай, когда мы причащаемся, мы не возражаем, что священник кладет нам в рот облатку. Нас ведь всегда кто-то кормит. Наши матери, когда мы дети. Наши друзья, когда мы приходим к ним в гости… А что есть слияние тел влюбленных, как не причастие? Как не единение через особую пищу, которой насыщаются не только их тела, но и души? Неужели тебе совсем не хочется, чтобы я тебя кормил? У нас нет единения тел, так пусть будет единение душ через этот торт.
Джулия молчала. Тогда Габриель поддел вилкой самый аппетитный кусочек и отправил себе в рот. Джулия нахмурилась. Если он думает, что это «пищевое порно» ее возбудит и сделает куском податливой глины в его руках…
…он был прав.
Зрелище Габриеля, лакомящегося тортом, было чистейшей эротикой. Габриель наслаждался каждым кусочком. Он облизывал губы и вилку. Время от времени он закрывал глаза и стонал. Звуки эти показались ей очень знакомыми. Все движения были медленными и очень чувственными. Поедание стремительно уменьшавшегося куска подчинялось некоему завораживающему ритму. И Габриель об этом знал. Его глаза сверкали, вовлекая в этот ритм глаза Джулии.
Ей вдруг стало жарко, потом душно. Щеки горели. Дыхание сделалось шумным и напряженным. По лбу заструились капельки пота. А о том, что у нее делалось внизу, Джулия боялась даже думать…
«Что он вытворяет со мной? Это ведь похоже на…»
— Джулия, последний шанс.
Вилка в его руке выделывала замысловатые па на уровне ее глаз.
Джулия пыталась сопротивляться. Пыталась отворачиваться. Но когда она открыла рот, чтобы заявить об отказе, ее язык мгновенно соприкоснулся с шоколадным чудом.
— Ну ведь вкусно же, правда? — вполголоса бормотал Габриель, показывая свои белые, безупречные зубы. — Вот и мой котеночек попробовал вкусненького.
Джулия покраснела еще сильнее и провела пальцами по губам, собирая последние крошки. Габриель был прав: такого вкусного торта она еще не ела.
— Ну и зачем ты противилась? Видишь, как приятно, когда о тебе заботятся? — прошептал он. — Особенно когда это делаю я. Верно?
Джулия начинала сомневаться, а был ли у нее шанс воспротивиться соблазну. Все, что Габриель говорил о ее добродетели, таинственным образом выветрилось у нее из головы.
Он взял ее руку и поднес к своим губам.
— У тебя на пальцах остались драгоценные крупинки шоколада, — промурлыкал Габриель, глядя на нее сквозь полуопущенные ресницы. — Можно, я ими полакомлюсь?
Джулия шумно вдохнула. Она не совсем понимала, что он затеял, а потому промолчала.
Лукаво улыбаясь и принимая ее молчание за согласие, Габриель медленно облизал все ее пальцы, поцеловав кончик каждого из них.
Джулия закусила губу, чтобы не застонать. Ей казалось, что у нее вот-вот вспыхнет все тело. «Габриель, паршивец, ты ведь уже трахаешь меня». Когда слизывание шоколадных крошек завершилось, Джулия закрыла глаза и отерла пот со лба.
Габриель молча смотрел на нее. Время остановилось.
— Ты совсем устала, — вдруг произнес он и загасил свечи. — Пора в постель.
— А как насчет разговора? — напомнила ему Джулия.
— Мы оба очень устали, чтобы вести его сегодня. Разговор нам предстоит долгий, и начинать его надо на свежую голову.
— Габриель, пожалуйста, не делай… этого, — тихим, отчаявшимся голосом попросила Джулия.
— Одна ночь. Проведи со мной одну ночь, и, если завтра ты захочешь уйти, я не стану тебя удерживать. — Габриель бережно подхватил ее на руки и крепко прижал к себе.
Джулия чувствовала, как тают последние крупицы ее самообладания. Совсем как крошки шоколада. У нее не осталось сил. Он выжал ее, умело лишив способности к сопротивлению. Возможно, причиной тому было выпитое шампанское, а может, события этого сумбурного, взрывного дня. Но что толку искать объяснения, если она уже не может ему противиться? У нее колотилось сердце. Жар, бушевавший внутри, грозил расплавить все, что там находилось. Ее разум мог не хотеть Габриеля, ее душа могла не хотеть Габриеля… но ее женская природа, ее лоно… они жаждали его.
«Он поглотит меня, телесно и душевно».
В мечтах и снах она отдавала свою девственность только Габриелю. Но не в таком состоянии. Ей казалось, что это должно происходить спокойнее и торжественнее. Не с затаенным отчаянием, прячущимся в дальнем углу ее сознания. И не с загадочным блеском в его глазах.
Габриель отнес ее в свою спальню и осторожно уложил посередине громоздкой средневековой кровати. Потом зажег свечи, расставив их в разных местах спальни: на ночном столике, на комоде и под изображениями Данте и Беатриче. Выключив электрический свет, Габриель отправился в ванную.
Джулия хотела еще раз взглянуть на те фотографии, но их не было. Ни одной из шести. Пустые стены. Только репродукция с картины Холидея, шесть крючков и кусочки проволоки.
«Зачем он снял фотографии? И когда?»
Джулия обрадовалась, что фотографий больше нет. При свечах они смотрелись бы еще чувственнее, обнажая всю темную силу зова плоти и показывая Джулии, что и ее скоро ждет такая же судьба. Нагая, безымянная, безликая, лишенная души. Джулия лишь надеялась, что в первый раз у них не будет так, как у пары на шестом снимке.
Неужели этого он и хотел? Неужели этого добивался? Сорвать с нее одежду, перевернуть на живот, навалиться на нее сзади… даже не заглянув ей в глаза. Неужели, забирая ее девственность, он даже не поцелует ее? Что ее ждет? Агрессия прорвавшейся похоти? Вечное мужское желание подчинить женщину себе? Не считая исчезнувших фотографий, Джулия ничего не знала о сексуальных пристрастиях Габриеля. Но ведь он сам с предельной откровенностью обрисовал ей свои отношения с женщинами, сказав, что трахается с ними. Не спит, не вступает в интимные отношения, а попросту трахается.
Джулия была на грани паники. Она судорожно хватала ртом воздух. В мозг ввинтился гнусный голос, который она предпочла бы никогда не слышать. Этот голос изводил ее призывами трахаться, как животные. Как скоты.
Габриель вернулся, одетый в темно-зеленую футболку и пижамные брюки в синюю и зеленую клетку. Он принес стакан воды, который поставил на ночной столик. До этого момента Джулия лежала на одеяле. Габриель откинул край одеяла и приступил к тому, чего она так страшилась, — к ее раздеванию.