— Да будет тьма, — сказала Алиса совершенно спокойно. — Живы, покойнички?
Некоторое время у меня перед глазами кружились колючки, похожие на репейные семена, только треугольные, потом они рассеялись, и тьма вступила в свои права.
Я поднялся, попробовал то есть. Опять качало, теперь даже небольшое сотрясение вызывало головокружение, наверное, мозгом все же стукнулся, подняться не удалось, опустился обратно. В голове закручивались дикие спирали, надо зацепиться за что-то глазом, но вокруг непробиваемая кромешность и вода за шиворотом, неприятно. Но могло быть и хуже, взрыв в замкнутом пространстве, могло выбить перепонки, выдавить глаза, высосать легкие, перемолоть сердце, печень и селезенку, а повезло.
— Давайте, что ли, свет зажжем, — недовольно буркнула Алиса. — А то мы сейчас все себе поломаем… Скользко. Рыбинск, давай огонь!
Огонь.
Огниво. Мне подарил его Гомер, принес из очередного похода, снял его с трупа врага, не просто под кустом нашел, настоящая вещь. Заостренный напильник и трубка, из которой высекаются искры, не знаю из чего, то ли камень, то ли металл, кремень, так его у нас называли. Стоит чиркануть немного — искры, крупные, даже бересту поджигают. Соединено цепочкой. Хранил огниво в кожаном футляре с тройной застежкой, как Алиса пустилась ругаться на тьму, так я руку в кошель и сунул. А огнива нет.
Сначала думал, что мне это почудилось — в мешочке из толстой кожи обнаружилась непривычная пустота, вода. Вытащил пальцы, пошевелил ими, погрузил еще раз. Ничего. Ни привычной ребристой поверхности кресала, ни шершавого холода кремня.
Выскочило.
Последняя вещь, оставшаяся у меня от Гомера. Память. И вещь полезная, но память прежде всего, пропадет огниво, и оборвутся последние нити, и забуду. Вещь исчезнет, и я забуду. Останется только имя, но его-то я буду помнить.
Всегда.
Я опустился, наколенники ойкнули, жалобно и как-то позавчерашне. Пополз между рельсами, ощупывая все вокруг, выщербленные бетонные шпалы, ржавчину, поселившуюся на железе, мелкую гальку, перемазанную жирным маслом, колючки и, как мне показалось, кости, я наткнулся на обломки карбидки и порезал пальцы. Лампа оказалась исковерканной, трубки разорваны, рефлектор смят, все, в темноте не восстановить.
Значит, придется дальше с факелами пробираться, что не очень хорошо, ничего не видно…
Факелы промокли. Не все, один я в бутылке сохранил.
Ладно с ней, с карбидкой, огниво бы отыскать.
Я ползал на коленях, ощупывая окрестности. Ничего. Мусор, грязь, какие-то гайки, огниво будто провалилось, оно вполне могло и провалиться, тут полно дыр…
Ладно, я прекрасно понимал, что найти что-то в темноте да еще в незнакомом месте невозможно. Но все равно искал.
Сбился, дурак, сошел с места, отсутствие света скрадывает расстояние…
Не найти. Огниво исчезло. Навсегда, я это понял уже через пару минут. Сел на рельс. Хотелось подумать. О чем… Темнота наступает, я упустил прибор, рождающий огонь. Знак, что ли… А плевать.
— Прыщельга?! — позвала Алиса.
Егор смолчал. И я.
— Прыщельга! Рыбинск, вы где, придурки?!
Егор молчал.
— Во бараны… Если не отзоветесь, я сейчас топор куда-нибудь кину! — Пообещала Алиса.
— Тебе, Прыщельга, точно в башку попадет, очень пожалеешь! Кидаю!
Алиса лязгнула топором, и Егор тут же отозвался:
— Я здесь.
— А чего молчишь, идиот?!
Алиса нервничает. Никто не хочет оставаться один. Алиса вот, наглая особа, всем плюет в глаза без разбора, а туда же. Человек — стайное животное, ему одному тухло, он все время прижаться хочет…
Особенно в темноте.
— Я не молчу, — повторил Егор. — Просто у меня челюсть парализовало…
— У тебя мозг парализовало. И у меня. А крепче всего у Рыбинска, я это с первого раза заметила. А где Рыбинск?
Я молчал.
— Рыбинск!
Я исчез.
Метрах в пяти от меня. А я думал, совсем в другой стороне, уже успел заблудиться. Раньше у меня в голове вертелся компас, безошибочно определявший направление к дому. Теперь нет. Жизнь — это отсечение, и это тоже Гомер говорил. Сначала зрение, потом слух, потом мозги киснут, киснут, и в один момент тебе просто не хочется жить. Шевелиться, бежать, биться головой о стену, ничего не хочется. Продержаться до кнопки.
— Рыбинск, отзовись! — велела Алиса.
Ага, четыре раза.
— Дэв, ты где на самом деле? — спросил Егор.
Я молчал.
— Нет его… — сказал Егор.
— Нет его, как же… Рыбинск, выходи, а то точно топор кину!
— Не надо, — попросил Егор.
— Кину! — упрямо сказала Алиса. — Он мне надоел! Рыбинск, я кидаю!
— А если в меня попадешь? — заволновался Егор.
— А пусть.
— Погоди, — сказал Егор. — Погоди, не торопись. Если ты топор кинешь, потом его трудно отыскать будет…
— Дэв! — крикнула Алиса бешено. — Выходи!
Сама дура. Куда я ей выйду?
— Он, кажется, запнулся… Упал.
— Надеюсь, он свернул себе шею. Хотя вряд ли такое счастье случится, я не верю в чудеса…
Алиса. Что ты делать будешь, если я на самом деле сверну шею?
— Наверное, он головой ударился, — предположил Егор. — Сознание потерял… Наверное, рядом где-то лежит. Я поищу…
— Стоять! — крикнула Алиса. — Стоять!
Нет, точно нервничает.
— Не надо никуда идти! Не хватало нам еще потеряться! Подождем. Если Дэв ударился, то он очнется… Дэв?
Я решил не отвечать. Слишком умные, тоже мне, сами по себе…
— Дэв, хватит, выходи, — попросила Алиса. — Прыщельга, скажи ему… Прыщельга, ты здесь?
— Здесь, здесь, — сказал Егор. — Доставай веревку, сейчас прощупаем… А если его… утащили?
Егор перешел на шепот.
— Кому он нужен? — спросила Алиса. — Такой гад…
— Слизню, — сказал Егор.
— Кому?
— Слизню. Или слизеню… Вдруг и здесь они водятся?
Алиса вздохнула.
— Надо было и дальше в холодильниках идти, ты это хочешь сказать?
— Что еще?
— Нет, я просто…
— Сейчас меня стошнит, — перебила Алиса. — Егор, отойди подальше, а то заблюю тебя до смерти.
Егор сделал шаг, запнулся, упал.
— Его не могли утащить, — возразила Алиса.
— Почему?
— Потому что он мне еще не надоел. Вот если бы он мне надоел — его давно уже слопали бы. Но я его пока еще терплю. А вот ты, Прыщельга, мне уже надоел… Шучу-шучу, не падай.
— Я уже упал.
— Послушай, Уже упал, а ты сам огонь добывать умеешь?
— Сейчас попробую…
Егор принялся копошиться, брякать железками, но ничего так и не выбрякал, разочарованно языком прицокнул.
— А ну, дай-ка ружье, — потребовала Алиса. — Сейчас пальну, сразу светло станет!
— Не надо! — визгнул Егор.
Послышалось копошение, видимо, Егор пытался забраться под рельс.
— Я здесь, — сказал я. — Стрелять не надо.
Кто-то вздохнул с облегчением, то ли Егор, то ли Алиса.
— Я так и знала, — Алиса отчетливо плюнула. — Ничто с ним не произошло, жив-здоров, нас еще переживет.
Алиса плюнула снова.
— Ты что плюешься!
— Слюна скопилась. Извини, Прыщельга, я не хотела в тебя попасть. Просто так уж получается, плюнешь от души и обязательно в какого засранца попадаешь, у меня с детства.
Егор промычал, Алиса исправилась.
— Если ты очень сердишься, ты в меня тоже плюнь, я совсем не обижусь.
— Что?
— Все, Прыщельга, я передумала. У тебя был шанс, теперь его больше не будет. Никогда, откуси себе с горя язык. Рыбинск, ты что прячешься?
— Я не прячусь, головой стукнулся… Сотрясение мозга, наверное. И с глазами что-то, я что-то вас не вижу…
— Не переживай, я тебя тоже не вижу, — фыркнула Алиса. — И Прыщельгу не вижу. Но слышу. На нем блохи о жизни совещаются. А Рыбинска по запаху слышу, от него карасями воняет… Или пескарями. Но я вот что думаю, в темноте есть свои большие преимущества. В темноте я вас не вижу. Это здорово — не видеть ваши морды. Прыщельга, когда у тебя день рождения?
— Не помню, — ответил Егор.
Алиса снова плюнула, не попала. Или Егор промолчал.
— Пусть третьего июля. Ты мне третьего июля напомни, я тебе подарю порошок от блох — и будет счастье.
Она замолчала.
Некоторое время мы дружно молчали, первой не выдержала Алиса:
— Да будет свет, а?
— Я огниво потерял, — признался я.
— Огниво потерял… Как говорили мудрые люди древности, жизнь — это дорога потерь и разочарований, так ведь, Рыбинск? Сегодня огниво потерял, завтра голову… Герои, вы меня утомили, давайте свет.
Егор принялся шарить по карманам, приговаривая, что у него где-то тут хранилась зажигалка, но, конечно же, не нашел.
— Патроны давай, — велел я ему.
Старинный способ. Вскроем патрон, высыплем порох, щелкнем капсюлем, зажжем факел. Просто. Нечего впадать в панику, со мной так уже сто раз случалось.
— Три штуки осталось, — напомнил Егор. — Поберечь бы…
— Давай один.
— Сейчас.
Егор принялся клацкать механизмами двустволки, извлекая патрон.
— Ах ты… — выругался он.
— Что? — спросила Алиса. — Надеюсь, палец оторвался?
— Патрон упал… — грустно сказал Егор.
Я хотел было хорошенько обругать Егора за безрукость и безмозглость, но вспомнил, что сам ничуть не лучше.
— Цирк уродов, — загадочно произнесла Алиса.
— Сейчас найду…
Егор закряхтел, опускаясь на колени.
— Не, Дэв, ты уже не тот, — сказала из темноты Алиса. — Совсем не тот. Раньше ты, как червь, в землю закапывался, бегал, прыгал, стрелял… А сейчас огниво теряешь. И Прыщельгу тому же учишь… Нет, от вас никакого, как я погляжу, толка, наоборот совсем. Зачем я с вами только связалась…
Егор не ответил, ползал, кряхтел, хлюпал носом. Алиса ругалась. Но как равнодушно, без своей обычной ехидности, без души, так, устало.
— А я ведь ему поверила почти, — прихмыкивала Алиса. — Он мне те же сказки рассказывал, говорит, пойдем со мной, нажмем на кнопку, спасу мир, спасу тебя, будешь за мной, как за каменной стеной… А теперь, я гляжу, совсем никуда уже наш Дэв не годится, руки за ноги запинаются. Как жить, а? Прыщельга, может, ты мне расскажешь?