Я не знал. Мне было страшно. Глупо. Почти дошли ведь, совсем рядом, пара сотен метров… Дурак.
В голове звенело. Я был растерян. Это ведь совсем не то, чего ожидал я, так глупо попасться…
— Надо искать! — крикнула Алиса. — Он где-то рядом! Рогатка далеко не отбрасывает, он валяется где-то тут! Дэв, чего сидишь? Искать! Я налево, ты направо!
Алиса захромала налево. Я направо. Торопились. Когда-то здесь цвел парк. Камней мало, совсем нет разрушенных стен, зато перевернутые скамейки, раньше в парках много их стояло. А еще железные штуки, состоящие из труб, то ли древние скульптуры, то ли для детей игрушки. Деревья, обгоревшие и от этого закаменевшие в раскоряченных позах. Фонарные столбы, согнутые, как паленые спички. Кустов много.
Я спешил. Рогатка, наверное, самая смертельная дрянь, после падения с высоты мало кто выживает, человека как сквозь мясорубку протягивает, руки-ноги в разные стороны.
На Егора наткнулся быстро. Он лежал возле большого круглого камня, обнесенного столбиками с цепью. Наверное, это был памятный камень, раньше такое устанавливали в честь важных событий, тут тоже, видимо, что-то выдающееся случилось. Нехорошо так лежал, подвернув голову совершенно неправильным образом, в сторону и одновременно под себя. Шея выкручена. Руки сломаны. Ноги.
Все сломано. Я хотел попробовать поднять его, испугался, ворочать сломанные кости не стоит. А что стоит… Надо пощупать пульс. Страшно…
Рядом с Егором будильник. Всмятку. Стекло разбилось, корпус сплющился, наружу выползли пружины и шестеренки…
Но Прыщельга сумел дотянуться до своего будильника, сумел положить руку… Ногтей у него нет, кровь течет из-под пальцев…
Рюкзак на спине, не сорвало, завязки не распустило, внутри шевелилось, перекатывалось, старалось, было похоже, что это шевелится горб. Я наклонился, распустил ремешок, показался волкер, Жук. Целый, невредимый, глаз блестит, настроение хорошее. Выбрался, протопал по Егору, свалился, стал смешно перебирать лапками, пытаясь подняться.
Пощупать пульс, надо срочно пощупать, почему у него кровь из-под пальцев…
Сел. На скамейку. Под столбом. Кажется, все. Готов. Точка.
Показалась Алиса, замерла, как один из этих оплавленных столбов. И тоже долго смотрела, то на меня, то на Егора, грызла губы, затем сказала:
— Да… Ты что сидишь болваном? Надо ему помочь!
Рука у Алисы распухла, но вроде шевелилась, значит, не перелом, ушибла просто.
— Дэв?!
Я потер виски.
— Дэв! А, ладно…
Алиса перевернула Егора, он был совсем разваленный, точно его изрубили изнутри и эти изрубленные кости загрузили в мешок из мяса. Алиса попробовала расстегнуть молнию на дурацкой пуговичной куртке, напяленной поверх комбинезона, но молнию переклинило, Алиса дергала, замок не сдвигался, голова у Егора тоже дергалась. Алиса ругнулась, выхватила нож, попыталась разрезать куртку сбоку. Брызнули пуговицы, золотые и серебряные, куртка не поддавалась, Алиса всхлипнула. Собралась, укусила себя за руку, сосредоточилась.
Со второго захода она куртку распорола. И китайский комбинезон, усиленный бронепластинами, и грязную футболку с непонятными надписями, добралась до бледного тела.
Сердце стала слушать. Долго, а когда подняла голову, я увидел — щека и волосы в крови перепачканы, и руки.
— Жив, — сказала Алиса. — Сердце бьется!
Она села рядом со мной, вытерла руки о куртку. Жук принялся лизать ладонь Егора.
— Кровотечение небольшое, — сказала Алиса. — Царапина на плече глубокая, кровь оттуда. Можно зашить.
И снова поглядела на меня.
— Зашей, — сказал я.
Алиса достала коробочку с иголками. Пальцы у нее дрожали, нитки не могли попасть в ушко, сколько Алиса ни старалась, иголка в конце концов сломалась. Алиса высыпала на ладонь остальные, сжала пальцы, сквозь кулак проступило железо. Алиса ругнулась и стала выкусывать и выплевывать иглы.
Руки стали вдруг мерзнуть, тепло, а руки мерзнут… А Егор не умер.
— Надо его… — Алиса кивнула на Егора. — Я не знаю, что делать… Слишком много повреждений…
Егор остался жив. Я поглядел на серебряную собаку.
— Ты куда смотришь?! — скрипнула зубами Алиса. — Куда?!
— Что у тебя с рукой?
— Выбила, кажется… Не знаю. Ему надо рану зашить, кровью изойдется ведь…
Я достал свою аптечку. Кривые иглы, леска. Поднялся со скамейки. Ноги дрожали.
— У него глаза открыты, — сказал я.
— Он же живой, у него и должны быть глаза открыты!
— Надо закрыть, а то мусор насыплется.
Алиса закрыла глаза Егору.
— Кровь вроде останавливается, — сказал я. — Может, не стоит уже зашивать…
— Дай сюда!
Алиса отобрала у меня иглу и леску, присела над Егором и принялась зашивать рану. Зашивала, к удивлению, умело, точно носки штопала.
Я смотрел на серебряную собаку. Уже почти пришли. Всего двести метров. Глупо поворачивать, мы ведь совсем рядом.
— Живучий Прыщельга… — приговаривала Алиса. — Живучий, я так и знала… Молодые все живучие. Я знала одного такого, ему ногу почти по задницу оторвало, но ему доктор пришил, замазал смолой — и все, как новенький, кости хорошо срастаются…
Молодые живучие, да. Живучие, но только до определенных пределов, сейчас по-другому все, не повезло Егору, не повезло. А я его предупреждал. Я его спасал сорок раз, сорок первый не получилось, не повезло.
Не выживет, это понятно. Все без толку, столько возни…
Точка. Тупик.
Несколько мгновений я сидел, сжав зубы.
Без толку. Без толку, без толку, столько маялся с этим придурком, башкой об лед, зубами о стену. А теперь эта сволочь решила сдохнуть. Спасибо. Вот такая мне благодарность…
Злость. Горло скрутило ангиной злости, всех ненавижу, с севера до юга. Всех. Всегда.
Я поднялся.
Егор был хороший человек. По-настоящему хороший, я любил его, какого же черта он сдох?! Надо было пристрелить его раньше, он бы не мучился сейчас, он не помешал бы мне сейчас, когда я в двух шагах, остается перевалить через холм…
— Ты что?! — крикнула Алиса. — Он ведь жив! Жив! Его можно еще спасти…
— Его нельзя спасти. Ничего нет. Он погибнет. Через пару часов.
Я надел рюкзак, я повесил на плечо винтовку.
— Почему ты всегда такой?! — спросила Алиса.
Какой? Нормальный. Как все. Я поправил винтовку и направился к черной собаке. Шаг за шагом, стараясь не думать, о чем тут думать, все и так уже ясно…
— Ты всегда так?! Не оглядываясь?! Да?!
Да. Не правда, кстати, что я не оглядываюсь, я оглядываюсь — и помню всех, кто стоял рядом со мной. Кто помог мне.
— Он тебя выходил, ты забыл?! — крикнула Алиса. — Он тебя спас! Когда ты ослеп, он же тебя за руку вывел! И меня тоже! А ты нас бросаешь?! Егор спас тебя!
Я его тоже, между прочим, спас. И не раз. Если бы не я, сам Егор бы уже… А может, он и был для этого предназначен? Может, они все для этого предназначены? Гомер. Он вырастил меня, научил жить-выживать, научил стрелять, а сколько раз из смертельной опасности выручал — со счету можно сбиться, И жизнью своей пожертвовал, между прочим. Курок, хороший человек был, сколько вместе пережили… А отец Егора? Он рассказал, что надо делать, выручил меня от сумраков, сам умер. И теперь вот Егор, пришла его очередь.
А может, и сама Алиса? Может, не зря я ее встретил. И нужна она была лишь с одной целью — для того, чтобы я дошел сюда. До этой черной серебряной собаки.
И теперь отступить? Сколько людей угроблено — и отступить?
— Я его не брошу! — крикнула мне вслед Алиса. — Вали, сволочь! Вали отсюда! Он меня не бросил, и я его не брошу! Не брошу!
Я шагал. Все быстрее и быстрее, стараясь не слушать и не слышать то, что кричала мне в спину Алиса.
— К черту мир! Пусть все катится! И ты! Ты, скотина.
Собака. Вблизи она казалась гораздо больше. И совсем не такая гладкая. Серебро оказалось проедено мелкими извилистыми канальцами, точно над собакой хорошенько потрудились блохи по металлу, отчего собака казалась объеденной. Или дожди. Кислые дожди из фиолетовых туч, приплывающих с другой стороны…
Обернулся.
Алиса сидела рядом с Егором. Она ничего так и не придумала. Да и придумать ничего нельзя, Егора перемололо. Нужны доски, чтобы сделать шины, нужен гипс, нужны лекарства — скоро ведь начнется воспаление, нужен покой, и еще много чего нужно, и ничего этого у нас нет. Безнадежно. Все безнадежно. А ведь я уже рядом…
Передо мной лежала земля. Земля как земля, мертвечины много. Куски железа вокруг, и на некоторых еще сохранился оранжевый цвет. И вход. Похожий на бункер, возвышающийся над полями искореженного металла, с толстыми бетонными стенами, с узкими окнами, с широкой, как ворота, дверью. В которой спала тьма.
Вход.
Там не было указателей, и туда не вела протоптанная тропинка, но, несмотря на это, я его узнал — трудно не узнать то, к чему стремишься. Воздух колыхался, образовывая непрозрачные вихри, мутные фигуры, граница, перевал между мирами. Совсем рядом.
Тогда я оглянулся последний раз.
Глава 13Трое и собака
Какие-то зайцы. Я не удивился, если бы это был дятел, птица, известная своим упорством, сядет на голову и долбит, долбит, долбит, прямо в лоб, выковыривает из мозга червяков безумия. Но при чем здесь зайцы? Не знаю. Но эти зайцы колотили меня по голове, упорно, безотступно, с ритмическим удовольствием, бум-бум-бум, бум-бум-бум.
Я пробовал отогнать их грозным криком, и они отгонялись, но почти сразу же возвращались обратно и возобновляли свои усилия утроенно. Никогда не думал, что заяц — такой гадкий зверь.
Потом ни с того ни с сего я вдруг почувствовал, что плачу. Глаза заполнились слезами, они стекали по щекам, за ворот куртки, при этом почему-то были холодными и неприятными. Я терпел, и слезы и зайцев, но, когда слезы потекли уже совсем по спине, я рыкнул и вскочил.
Вокруг меня была комната. Стены из красного кирпича, кое-где на них еще оставались куски штукатурки, на которых можно разглядеть цветочки, рыбок и квадратики, все это очень выцвело за последнюю тысячу лет, но еще вполне угадывалось. По стенам стекала вода. И тонкими ручейками, и широкими плавными реками, а по углам уже и небольшими водопадами.