Не очень удобно мне было здесь. Спрятаться бы. Я залез в свой спальник, накрылся этим тюфяком. Спать не хотелось. Вернее, хотелось, но не спалось.
И Алиса не спала, дышала слишком тихо. Я решил спросить:
– Те, кого мы сегодня… Бомбисты…
– Бомберы, – негромко поправила Алиса.
– Бомберы. Ты говорила, что они всех убивают…
– Ты же сам видел. Бомберы. Это банда.
– Секта, – теперь уже я поправил. – Сатанисты. Бандиты – они просто грабят, а сектанты еще Поганому поклоняются. У них же головы припасены…
Алиса махнула рукой. На меня и вообще.
– Может и секта, кто их знает. Их всегда сто три. Вот мы сегодня шестерых убили, теперь они шестерых захватят и произведут их в бомберы. Их всегда сто три, почему, никто не знает. Они считают, что спасутся только они, Истинно Верующие.
Точно секта, подумал я. Людей к стенам прибивают гвоздями.
– Они спасутся и наследуют мир, – рассказывала Алиса. – А остальные сгинут. И чтобы этот момент приблизить, они ищут бомбу.
– Какую бомбу?
– Сверхбомбу. Ходит слух, что здесь где-то есть база. Секретная, никто даже чуть-чуть не представляет, где эта база. А на ней бомба. Но не простая, а такая, что может все вообще уничтожить.
– Что все?
– Все, – показала руками Алиса. – Город, МКАД, то, что за МКАДом. До вашего Рыбинска долетит. Хотя, может и не долетит. Так вот, после взрыва этой бомбы останутся только бомберы. Поэтому они ее и ищут. Бродят туда-сюда, ищут.
– Они что, огнеупорные? Почему это они сами не взорвутся?
Алиса пожала плечами.
– Это они верят, что не взорвутся. А на самом деле взорвутся, конечно. Но они психи, ничего не понимают. Я видела, как в бомберы попадают. Берут они какого-нибудь дурачка, ну вот рыбца вроде тебя. И отваром начинают поить. А от этого самого отвара мозг выгорает. Видел того? С топором? Я ему все кишки вынесла, а он ничего, бежал вперед. Это от травы. А потом им начинает казаться, что они всю жизнь бомбу искали. Это Москва, Калич, Москва…
– Москва… Интересно, а другие такие города остались?
– Мы как-то поймали одного этого бомбера, хотели расспросить, так он язык себе откусил, так кровью и захлебнулся. У них нет ни мозгов, ни вообще… Они не люди почти. Вот сегодня мы убили шестерых, а между прочим…
Мы сегодня успокоили шестерых.
Меня опять затошнило. От нервов. Я человек твердый и нервы у меня железные, но сегодня… Я встречаюсь со смертью чаще, чем хотелось бы. Сыть вот. Сыть у нас сожрала почти всех. Но она медленная. А тут быстро, много и в клочья. А может, уставать я стал. Что-то много смертей в последнее время. Ну, ничего. Мы все это изменим. И никто умирать не будет. Как раньше, все сделаем. А эти шестеро…
– Это называется геноцид, – сказала Алиса.
Она сидела на лестнице, смотрела перед собой.
– Что? – не расслышал я.
– Геноцид. Когда убиваешь людей – это геноцид. Старое слово.
– А если погань людей убивает? – спросил я.
– Геноцид – он всегда геноцид, – сказала Алиса. – Без разницы кто, главное, что людей. Людей все меньше и меньше…
Она поморщилась.
– Скоро совсем не останется никого.
Я не стал спорить. Я не верил, что скоро совсем никого из людей не останется, такого не случится. Просто это… Испытание. Испытание для всех, кто сумеет, тот выстоит.
– Никого, – повторила Алиса.
Глава 9Туннель
На стене туннеля белели числа. Семнадцать, одиннадцать, пятьдесят два. Последнее четырнадцать. Алиса приписала «23» и стрелку.
– Можно идти, – сказала она. – Только мазер ты тащи.
Она сунула мне оружие. А мазер оказался не таким уж тяжелым, наоборот, раза в два легче карабина. Был выполнен из легкого материала, удобно устроился под мышкой, одно неприятно было – я помнил, какие дырки он проделывает, опасная штука.
Мы двинулись.
Туннель походил на ребристую полукруглую трубу. Когда-то по стенам этой трубы проходили тяжелые кабели, сейчас вместо них болтались черные неопрятные ошметки, скорее всего, кабели переплавили на медь и свинец. С потолка свисали бороды паутины, колыхавшиеся как живые. Попадались прилепленные к бетону гнезда летучих мышей и еще какие-то гнезда, похожие на осиные, только сложенные из какого-то блестящего вещества. Алиса запустила в гнездо камнем и просыпалась мелкая железная пыль.
– Это строка, – пояснила Алиса. – В Рыбинске есть строка?
– Есть. Но мало…
– Да у вас там вообще всего мало. Подземки нет? Нет, конечно, какая там у вас подземка. А я не люблю подземку, – рассказывала Алиса. – Мне тут трудно. Я каждый день на поверхность выхожу, подышать.
– А остальные? – спросил я. – Остальные живут в туннелях? Они…
– Это называется метро, – перебила Алиса.
– Почему? – не понял я.
– Не знаю. Просто называется и все. Метро. Но только в Верхнем Метро никто не живет. Все в глубоком живут. В Нижнем. Оно там.
Алиса указала пальцем вниз.
– Сначала построили Верхнее Метро, – рассказывала она. – Вот это. На нем просто ездили – туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. А потом решили построить Нижнее. Оно ниже. Совсем ниже. И мало кто знает, как в него попасть. Там живут. Но не все.
– Зачем еще одно метро? – не понял я.
– Вот уж не знаю. Но оно есть. Только там в туннелях не поезда ходили, а еще одна труба проложена. Даже не труба, а такая толстая проволока. У нас был один дядька – потом его голем сожрал, так он говорил, что этой толстой проволокой от расползания стягивали.
– Что стягивали?
– То ли город, то ли землю вообще. Что-то стягивают. Не знаю, может, правда. В той трубе все время электричество есть, там светло.
– А эти? Ну, големы, слизни? Они туда забираются?
– Редко.
Алиса остановилась, стала балансировать на одной ноге, пояснила:
– Загадала – если до пятисот дошагаю – пятьдесят лет проживу.
Она поймала равновесие и двинулась дальше.
– Им там не нравится. Хотя, конечно, свои есть, другие. В основном вся дрянь в Верхнем обитает. И на земле еще, а в глубину не добираются. Да туда ходы вообще мало кто знает. Ты в карты играешь?
– Нет… Как в карты можно играть?
– А ну да, забыла. Ты же праведник из Рыбинска. Я тебя научу. Как дойдем до Южного порта, там Соня будет, он в карты любитель, в прошлый раз все гайки у меня выиграл…
Все гайки выиграл. В Южном порту. Хорошо живут.
– Я тебя научу как, мы его всего обыграем, без штанов домой отправится.
Алиса бодренько шагала по рельсу, я отметил, что чувство равновесия у нее идеальное, даже руками не размахивает.
– Куда этот туннель ведет? – спросил я.
– Кто его знает… – пожала плечами Алиса. – К Цао, наверное. Все дороги ведут к Цао, так раньше еще говорили.
– Что такое Цао? – спросил я.
– А, так… Говорят, китайцы тут раньше жили. Как Китай Водой накрыло, так их много сюда перебежало. Цао, Вао, Сяо – тут много таких названий. А потом китайское бешенство – раз – и все китайцы озверели. Их много было, ни жнецы, ни строка справиться не могли. Цао – в центре. Там Сердце Тьмы. Да не, туда мы не пойдем, конечно, – успокоила Алиса.
На стене показался столбик цифр и Алиса опять нарисовала «23» и стрелку. Рядом с цифрой «14» и точно такой же стрелкой.
– Это значит, что мы досюда нормально добрались, – пояснила она. – Двадцать три – это мой номер.
– Не понимаю…
– Рыбец, – вздохнула Алиса. – Ешь рыбу – вот ничего и не соображаешь. Помнишь те числа? Ну, возле лестницы?
Я кивнул.
– И стрелочки. Если стрелочка указывает на число, то значит, человек прошел через туннель и вылез наверх. А если от числа, значит, ушел в туннель. Последним числом было четырнадцать и стрелочка вглубь. Здесь…
Алиса указала на стену.
– Здесь тоже четырнадцать и стрелка, значит, досюда четырнадцатый добрался нормально. Четырнадцатый – это, кажется, Яго.
– Кто?
– Какая разница. Короче, тут все нормально. Шагай, тетенька правильной дорогой двигает.
– Какой?
– Крысоподземной. Кусок хороший срежем и тихо, к тому же. Ты, кстати, каких крыс любишь? Речных или подземных?
– Я жареных, – признался я.
– Ну, ясно, что жареных. Но речные мне больше нравятся, они жирнее. Слышь, Калич…
– Меня зовут Дэв, – поправил я.
– Ну, конечно, о чем я говорила?
Стало темно.
– Электричество кончилось, – Алиса принялась стучать фонарем. – Бывает, однако, бывает… У вас электричество кончается?
– У нас его вообще нет.
Алиса опять хихикнула, я подумал, что она очень веселая.
Она была очень смешливая, эта Алиса. И красивая. Даже через комбинезон-кикимору видно, что красивая, у нас таких нет вообще. Не было. Наверное, оттого, что праведница.
Все-таки она праведница. Все праведницы красивые. Владыка создал людей по образу и подобию своему и чем человек красивее, тем полнее в нем отражается лик Его. В Алисе отражался. А если человек грешен, ну, или будет грешен – то обязательно на него метка возложится. Вот как на Ноя: он жадина – и все время сопливится.
Фонарь загорелся. Алиса опять перепрыгнула с рельса на рельс.
– У вас ничего вообще нет. А вот на Вышке электричество прямо из воздуха собирают. И воду тоже. А еда у них сама растет, лишайники такие. Внутри Вышки лишайники растут, их собирать можно, сушить, толочь, а потом хлеб из этого печь. Там хорошо – воздуху много. Одно плохо – спускаться тяжело уж больно. Но они и не спускаются, так там и живут безвылазно. И рожают на Вышке и помирают. Там главное повыше местечко себе занять, я почти на самом верху жила. Там пол прозрачный – а? Спишь себе, потом просыпаешься, смотришь вниз, а внизу огоньки бродят. Светляки. Ты знаешь, кто такой светляк?
– Не…
– Рыбинск, мама дорогая… Это от китайцев еще пошло, от китайского бешенства. И заразные все, если тебя укусит – наверняка заразишься. А самое плохое – не перебить никак. Сколько ни бей – все равно прибавляются. И светятся в темноте. Красиво.