– Постой! – Алиса остановилась. – Как это ты никого не убивал? Вот совсем недавно ты накрошил бомберов…
– Ну и что? Это же не считается. Тот, кто привешивает к поясу человеческие головы, сам не человек уже давно. Это просто разновидность погани, а погань я зачищаю. Успокаиваю, если хочешь.
– Так просто?
– Конечно, – кивнул я. – Все просто. Враг – есть враг. И лучше, когда у него в башке пуля, а не у тебя.
– Ага, – кивнула Алиса. – Так значит, ты праведник… Не, я не пойму все-таки… Они ведь умирают… Все, в кого ты стреляешь.
Я помотал головой.
– Они не умирают, – сказал я. – Умереть может тот, кто живет. Крыса, лягушка, они умирают. А эти все не живут. Они уже мертвы. Но ходят. Некоторые даже бегают. А я делаю так, чтобы они не ходили и не бегали. Совмещаю смерть с неподвижностью.
Красиво сказал, мне понравилось. Смерть с неподвижностью.
– Значит, все равно ты имеешь дело со смертью? – приставала Алиса. – И ее так много вокруг, что ты уже привык. Смерть – она тоже стала твоей привычкой, так?
Мне надоело спорить на такие простые вещи и я не ответил.
– Ладно, не отвечай. Нет, ответь все же – они там у вас все такие?
– Какие?
– Вот как ты? Праведники?
– Ага. Ну, некоторые еще больше…
– Как?! – поразилась Алиса. – Разве можно быть еще праведней?
– Можно. У меня всего три вериги, а у некоторых…
– Тихо! – Алиса ткнула меня в бок, я замолчал.
Огляделся, привычно снял карабин… На самом деле привычно, руки привыкли к оружию. А раньше вот люди к другому привыкали. Работали много, стреляли мало…
– Тут кабаны, – прошептала Алиса. – И место такое, охотничье как раз, специальное. Ну, увидишь. Почти пришли.
Перед нами зеленела широкая плоская равнина. Когда-то, по всей видимости, тут процветал парк, из зеленки возвышались заросшие мхом статуи, прямо как у нас. Чуть подальше разрастались кусты, ничего место, приятное. На поле похоже. Сейчас полей почти не осталось, все лесом заросло, а раньше, Гомер рассказывал, полей много встречалось. И простор от них образовывался, а от простора люди делались добрей, в душе возникала широта. Вообще раньше для воспитания человека много что делалось. Поля, парки, фонтаны, скамейки опять же везде, смотрит человек на скамейку и хорошо ему.
– Вот, – сказала Алиса. – Как раз местечко, сколько лет подбирали. Удобно… Значит, план таков…
– На кабанов охотимся? – спросил я. – Так вдвоем мы не справимся. Или в засаде сидеть…
– Тут и один справится, – успокоила Алиса. – У нас же все с умом, не как у вас в Рыбинске, никаких засад… Вон видишь все это поле? Я пойду в ту сторону, там, где бугорок, холмик то есть. Встану на этот холмик А ты пойдешь вон в те кусты, которые слева. Понятно?
– Понятно.
– В этих кустах всегда кабаны сидят.
– Зачем?
– Водятся они там! – рыкнула приглушенно Алиса. – Так, слушай, это важно! Не перебивай!
Я не стал перебивать.
– Там гнездо у них, – сказала Алиса. – В кустах коренья, а там кабаны, они эти корешки жрут… Там их много, матки, молодняк, секачи. Ты, короче, там шуми, безобразничай, секач и выбежит.
Погонит тебя, а ты не спеши. Беги медленно. Он за тобой, а ты не бойся, держи на меня.
– И что?
– И все.
Все так все. Я не стал спрашивать, направился к кустам.
– Ты пукалку-то оставь, – посоветовала Алиса. – Легче ведь…
Но я не оставил. Зачем? Я и с ним неплохо бегаю. И вообще, я стараюсь с ним не расставаться, мне что с карабином, что без.
– Беги, – сказала Алиса. – Давай, Калич, жрать шибко хочется.
Мне тоже жрать хотелось и даже очень. Но к еде я относился спокойно. Ведь на голодный желудок бегать гораздо легче. И драться. И жить.
– Вперед-вперед!
Я побежал к кустам.
Не спеша, приглядывался. Кабаны, они себя всегда выдают, то нагадят, то накопают. Копальщики они. Очень скоро и набрел. Взрытые борозды, следы копытные, правду Алиса сказала.
Чем ближе к кустам, тем больше этих борозд. Борозда на борозде, перепрыгивать приходилось. Потом кусты, вблизи оказалось, что это малина. Вообще в малине медведи водятся, а тут кабаны. Пахло сильно, пьяно, малина была густая и от этого опасная, я снял с плеча карабин, на случай если выскочит кто.
Кабаны когда стаями живут, наглеют. Ничего не видят, червями земляными объедаются, от этого жиреют, а разжирев, еще больше наглеют. Особенно летом.
Скоро я их и услышал. Вернее, не я, Папа сначала. Почуял звериный дух, сообщил мне об этом ерзаньем, а затем и я почуял. Вонь. Густую, аппетитную. А через несколько метров и на самих наткнулся. Вернее, самих я не встретил, из зарослей раздалось яростное визжание и я рванул обратно.
Удирать от кабана было гораздо приятнее, чем от жнеца. За спиной вместо чуждого железного шуршанья мягкое животное хрюканье. К тому же в крайнем случае всегда можно развернуться и прибить эту тварь жаканом. И потом, хорошая пробежка перед едой никому еще не мешала. Аппетит повысится. А вообще, я не думал, что кабаны тупые. И бешеные. Так повестись…
Впрочем, сейчас многие отупели. И люди и кабаны. А может, они не совсем уж и настоящие, переделались.
Я вылетел из кустов, сориентировался на Алису и побежал побыстрее. Скоро и кабан показался, вывалился из зарослей, угрожающе рыкнул.
Я ожидал, что он будет чуть поменьше. Этот же кабан размерами не радовал. Он был больше тех, что водились у нас, раза в полтора. И клыки в небо смотрят. Кабанский вполне себе кабан, смертельный. Смертельный кабан. Наверное, поэтому и неповоротливый. Ноги длинные для такой туши и бежал он совсем не как кабан, а как лошадь какая, дрыгоного. А может, не разогнался еще.
Одним словом, я вполне успешно от него удирал. Алиса размахивала руками и я держал на нее. Много я бегаю в последнее время. Да и не в последнее, вообще много бегаю. Бегун какой-то.
Алиса сигналила вовсю, даже подпрыгивала, кажется.
Я уверенно держал на нее, не забывая оглядываться. Кабан догонял. Глаза у него от бешенства горели – правду говорят.
– Давай, побыстрее! – крикнула Алиса. – Жрать хочется…
Я прибавил скорости. Немного, но преследователя это, кажется, возмутило и он тоже прибавил. До Алисы оставалось метров пятьдесят, за спиной хрюкнуло…
Удивленно, испуганно.
Пробежал еще немного и оглянулся.
– Не туда смотришь! Вверх!
Я задрал голову и увидел черную точку. Точка кувыркалась в воздухе и издавала неприятный пронзительный визг, не сразу догадался. Высоко так шел. По дуге.
Затем кабан врезался в землю и возмущенное визжание оборвалось. Алиса довольно хлопнула в ладоши.
– Скорее! – крикнула она. – А то ничего не останется.
Мы поспешили в сторону приземления кабана.
Возле туши уже собирались мелкие, похожие на сусликов твари, я шугнул воплем. От кабана, честно говоря, мало что осталось. Перекореженные мясные обломки.
– В котлетку, – с удовлетворением облизнулась Алиса. – Как раз.
Она выхватила нож, сделанный из секиры жнеца и оттяпала кабанью ногу.
– Вот и обед.
– А остальное?
Такое расточительство мне не очень нравилось, мяса было много, месяц клан средних размеров может питаться.
– Впрок все равно не наесться, – ответил Алиса. – Вялить некогда, а на себе тащить опасно. На мясцо сам знаешь, сколько желающих соберется.
– Бросать жалко, – вздохнул я.
– А, – махнула рукой Алиса. – Это Москва. Привыкай жить на широкую ногу, Калич. Цивилизация, однако.
– Какая уж цивилизация? – возразил я. – Столько много мяса выкидываем…
– Цивилизация – это когда много выкидывают, а не когда мало сберегают, – выдала Алиса. – Учись, Калич. Приедешь в Рыбинск, других научишь. Может, перестанете лягушек лопать. Пойдем, жрать охота.
Мы вернулись к возвышению, Алиса достала из тайника железную жаровню, развела огонь. Вынула те самые спиральные сабли, которыми я приколол того бодучего – как я и думал, это вовсе не оружием было, на них мясо просто нанизывалось для жарки. Шампуры.
Ободрала кабанью ногу, разделала на куски, насадила на шампуры и расположила над прогоревшими дровами. Почти сразу поплыл запах настоящего жареного мяса, Папа очнулся и заскреб когтями, предъявляя хищную свою натуру.
– Смотри-ка, как Мурзик проголодался, – Алиса опять принялась дразнить Папу, тыкала ему в брюхо травиной. – Слушай, Калич, а вот ты бы в случае неотступного голода своего кошака сожрал, а?
– Неотступного голода не бывает, – сказал я. – Еду всегда найти можно.
– Ну да, конечно. Головастики, тритоны, знаем. Но если бы в пустыне. Есть ловушки такие – квадратные ямы бетонные, ты туда провалишься, а вместо еды – кошак. Что будешь делать?
Об этом я не думал, зачем о неприятном думать?
– Вот, – Алиса ткнула в меня пальцем. – Вот это я тебе и говорю.
Алиса понюхала мясо, перевернула. Я видел, что мясо уже вполне себе прожарилось, но Алиса продолжала поворачивать шампуры, пока они не начали подгорать.
Поделили по три штуки.
Кабан на вкус оказался вполне изумительным. Сочным, мягким, я не заметил, как сжевал целый шампур и половину второго.
– Ну что? – подмигнула Алиса. – Это тебе не ежатина, это мясо. Ешь, Калич, пока дают. Хорошо ведь?
– Нормально, – согласился я. – Хотя можно было прямо там пристрелить, на лежке. Зачем все эти бега?
– Ага, тащи его потом оттуда. Так умнее. Знаешь, в мире очень мало приятных вещей. Рогатка – одна из них.
– Рогатка?
– Ага. Стреляет как из рогатки, метров на тридцать забрасывает, потом летишь-свистишь. Механизм простой совсем. Первый пробегает – ловушка взводится, второй бежит – срабатывает. А поскольку тут кабаны развелись, то лучше места для охоты не придумаешь. Вкусно ведь?
– Вкусно, – согласился я. – Только спать хочется, мяса много. Слушай, а чего вы здесь станицу не устроите?
– Место открытое, опасное. Под землей гораздо лучше. Зима скоро наступит, зимой холодно. У вас зимы как?
– Зимы как зимы. Холодно, конечно, печку топим…