Курок принялся хохотать.
А я чувствовал себя странно. Непонятно. Я даже не знал, что так бывает.
– Теперь они станут за тобой всегда бродить – вот всей этой стаей! Будут доставлять к твоей постели свежие кости, а ты будешь у них вычесывать блох, а они тебе будут щеночков приносить…
Ткнул его локтем. Несильно, но в шею.
Глава 7. Рижская эстакада
– Розами пахнет… – я понюхал воздух. – Слышишь?
– Это болотом воняет, – поправил Курок. – Болото высохло, вот и воняет.
– Да нет, это розы.
Курок запыхтел, вынюхивая. Что можно вынюхать, накурившись папиросок и нажевавшись табака?
– Похоже на розы, да, – Курок сплюнул. – Тем хуже, через колючки лезть придется. Кто-то говорил, что тут полно трейдеров, а?
Трейдеров не было. Сокольники выгорели полностью. По карте тут должен быть парк, ну, теперь уже лес, но ни парка, ни леса мы не встретили. Огненный ураган смел деревья, сожрал кусты, оставив за собой черную пустоту, над которой возвышались искореженные железные конструкции. Жить здесь теперь нельзя и никто здесь и не жил, разве что самые расподземные твари.
– Все выгорело, – сказал я. – Торговцы ушли…
– А вон колесо оборзения! – указал пальцем Курок. – Видишь, то, раскореженное? Я про него в книжке читал. Только оно красивое еще было, разноцветное…
– Колесо обозрения, – поправил я. – С него территорию обозревали.
– Не, – возразил Курок. – Его как наказание применяли, очевидцы рассказывали. Сажали в люльку, привязывали и катали, пока человек не оборзевал до такой степени, что вниз выбрасывался, лишь бы больше не крутиться. На нем до смерти закатывали.
Я подумал, что, может быть, так оно и есть. Сначала то есть было колесо обозрения, потом сделалось колесо оборзения, одно другому не мешает и в нашем мире все через колено.
– Закатывали, – сказал Курок. – И в метро раньше тоже закатывали. Да меня и сейчас едва не закатали, в бочку. Два года назад, знаешь Варяга? Мы с ним…
– Не болтать, – приказал я. – Шагаем скорее.
– У меня развязалось все, – остановился Курок, – все, я не способен скорее. Потому что я дурак. Знаешь, мама рассказывала, что моего дедушку на колесе оборзения закатали…
Да уж.
К полудню, когда солнце вывесилось уже над головами, мы вышли к эстакаде. Мгла расползалась по сторонам особенно густо, почти ничего не видно, наткнулись на круглую колонну.
Я думал, что эстакада – это что-то… Ну не знаю, есть в слове эстакада некое величие, а как увидели. Обычная дорога, только на столбах, как бы висячая. Никаких лестниц, пандусов и других приспособлений для вскарабкивания, справа видны ржавые грузовые вагоны, проросшие чертополохом. Двинулись налево вдоль, обходя ржавые машины, кучи мусора и широкие масляные лужи. Не очень хорошее место, неприятное, обрывков много – с этой эстакады свисало слишком много то ли веревок, то ли тросов, я немедленно представил, что на этих тросах болтаются повешенные. Хотя, может быть, так оно и случилось когда-то. Китайцы поднажали, а потом их здесь перевешали. В назидание. Мимо электрические поезда бегут, а пассажиры назидательно любуются трупами негодяев. А может, раньше погань вешали, чтобы люди знакомились, с кем следует бороться.
– Давай не полезем? – спросил Курок, поглядев на эти веревки. – А вдруг я повешусь?
– Полезем, – возразил я. – Для этого есть две причины… Какие, кстати?
– Ну… – Курок почесал лоб. – Ну, первая причина понятна. Железнодорожные пути, вагоны, мало ли тут чего… Даже наверняка. Наверняка какая-нибудь погань притаилась. Во-вторых, там…
Он указал на мост.
– Там наверняка живут. Какие-нибудь говноиды трехсторонние. Место слишком удобное. А если живут, то можно оружие для меня поискать. И одежду, куртка совсем изорвалась, хоть в люк прыгай.
– Молодец, – похвалил я. – Все правильно. Учишься думать. Это тебе не в телескоп смотреть.
– Я и так умею, – огрызнулся Курок.
– Ты умеешь думать мозгом. А надо уметь думать…
– Чем? – ехидно осведомился Курок.
Я не стал отвечать на глупый вопрос. Думать надо руками, думать надо ногами, глазами, то есть непосредственными органами. Мозгом думать надо в спокойной обстановке, перед сном или ночью, а если ты включаешь мозг в работу рук или ног, ты здорово замедляешь время отклика. Руки делают – мозг осмысливает, вот основной принцип. В стрельбе тоже. Стрелять надо быстро. Если начинаешь выцеливать, подключать голову, высчитывать дыхание, то, скорее всего, промажешь. Наверняка промажешь. При стрельбе думают глаз и руки.
– На мостах вообще часто разные уроды живут, – сказал Курок – Я про этих тоже… Слышал. Там собаки, тут психи. Нам куда?
– Нам в ту сторону, – указал я.
– Понятно. Слышь, а это хорошая идея – собак завести. Вместо кошки. Если их как следует натаскать, они могут пользу приносить…
Через пять подпорочных столбов обнаружили, что эстакада обрывается. Столбы еще стояли, а дорога совсем провалилась. Зато лестница была. Связанная из тросов и обрезков труб, скатанная валиком, высоко, предусмотрительно.
– Не достать… – облегченно вздохнул Курок. – Кошкой надо. Дай-ка я, разомну мускулатуру…
Я выдал Курку кошку, он с первого раза забросил ее на лесенку, дернуть собрался.
– Не, – поймал его за руку. – Неправильно. А ну-ка отлезь…
Курок послушно отодвинулся.
Я дернул, прыгнул в сторону. Лестница не развернулась. Вместо нее вниз обрушились заточенные штыри, острые камни, какая-то другая мерзость.
– Вот так, – сказал я.
– Надо другую искать.
– Надо. Где-то есть еще одна, запасная…
Запасную нашли скоро, с маскировкой у здешних явные проблемы. Лестница была срезана больше чем вполовину, торчала высоко, допрыгнуть никак. Я сделал из рук ступеньку, Курок влез на нее, поскользнулся, конечно, растянулся со шмяком, то ли голова, то ли кости. По асфальту покатилась круглая штука, блестящее кольцо белого цвета с камнями. Сначала я не понял, что, ну, кольцо и кольцо.
– Это откуда?
– Оттуда. Там нашел… – Курок дернул головой. – Там, в могиле… Я провалился и рукой в него как раз и попал… Чтоб мозги у меня провалились, пожадничал, честное слово!
Я осторожно подошел к кольцу, достал нож, поддел кругляк на кончик.
– Красивая штука, – облизнулся Курок – Браслет. Сколько лет под землей провалялся – и не заржавел даже. Из золота, наверное. А камни… Бриллианты. Точно бриллианты.
– Это же с мертвеца.
– Ну да, с мертвеца. Знаю, знаю, с мертвеца украшения нельзя снимать – это не к добру. Но я и не снимал! Оно само мне на руку напялилось. Вот так…
Курок надел на руку браслет, камни сверкнули, причем совершенно ослепительно, дикой радугой.
– Жаль выкинуть, – вздохнул Курок. – Ты Локтева знаешь?
– Ну, знаю.
Локтев – смешной, фокусы умеет делать, крысу из кепки достает, стекло ест, одним словом, человек интересный.
– Локтев ревень откапывал, хотел варенья наделать. Копал корни, наткнулся на труп с медальоном, снял. Утром снял, а через два дня сучья грыжа на нем вскочила!
Курок полюбовался браслетом.
– Кто вверх полезет? Знаешь, раньше женщин вперед пропускали. Это потому что раньше их много водилось. Так много, что девать некуда. Поэтому их первыми и совали, для проверки.
– Лезь давай.
Подкинул Курка до лестницы, он замер на секунду, затем быстро пополз по ступеням.
Я огляделся, убедился, что все спокойно, подпрыгнул и вскарабкался вверх на руках, для общей разминки организма.
Граница. Рижская эстакада проходила прямо по границе. С одной стороны Восток, с другой Запад. А отличий вроде бы нет.
– Ну и помойка… – плюнул Курок. – С другой стороны, у нас везде помойка. Хотя здесь что-то выдающееся.
Да уж, замусоренность эстакады серьезно превышала обычную городскую замусоренность, сразу было видно, что здесь люди живут долго и широко.
Мусор. Горы, холмы этого мусора. Бутылки. Никогда не видел столько пластиковых бутылок. Как больших, многолитровых, так и совсем маленьких. Бутылки возвышались горками, они были связаны в гирлянды, были спаяны в кубы, серьезные запасы.
– Я же говорил, – Курок усмехнулся. – Тут психи. Зачем нормальному человеку столько бутылок?
– Да мало ли…
Я снял с плеча карабин.
– Точно психи, – зловеще и с удовольствием прошептал Курок – Психи – они в два раза сильней, им сразу в голову надо стрелять. Помнишь Ослябю? У него отец был настоящим психом! Однажды он… Вон! Вон он!
Рыбак. На краю эстакады сидел человек с удочкой. Сначала я принял его за пугало, потом увидел, что пугало шевелится.
– Сумасшедший, – прошептал Курок. – Настоящий…
Закрыл на секунду глаза и тут же стал рассказывать:
– Я читал. Раньше тут дурдома строили, вдоль всего Кольца. Психи сидели возле окон, смотрели на едущие по дороге машины и от этого очень успокаивались. Когда китайское бешенство началось, то сначала его лечить пробовали и всех заразившихся сажали в дурдома, а они все сбежали в эти твои Сокольники…
Рыбак дернул удочку, стал подматывать катушку.
– Ничего не поймал, – прошептал Курок – Не ловится рыба-то, не клюет…
И как бы невзначай коснулся виска.
– Рискну предположить, что у него мозг выели, – продолжал Курок. – Пришельцы мозги любят… Вот он и ловит. А там внизу одни вагоны, там рыба совсем не водится…
Рыбак заметил нас. Замер, заоглядывался. Я поднял руки, ладонями к нему.
– Осторожно, – посоветовал Курок, – а то он подумает, что ты ему в плен сдаешься, потом палкой не отгонишь…
– Эй! – позвал я. – Дядя, подойти можно?
Рыбак напрягся. Я уж испугался, что он сейчас выхватит что-нибудь скорострельное, но он тоже, всего лишь помахал рукой. Но как-то медленно, варено.
– Смотри, какой заторможенный! – прошептал Курок. – Это потому, что мозга нет…
– Замолчи ты.
Мы подошли ближе. Натуральный рыбак. Удочка длинная, катушка, поплавок – даже поплавок, точно псих, опасаться надо, особенно в полнолуние.