– Отпущу, – повторил я. – Ты мне не нужен…
Он попытался ткнуть меня этим штырем. Шустро, едва в сторону успел убраться, зацепил за куртку, развернул, направил в стену, а затем рывком уронил на пол, придавил локтем горло.
– Все… – прохрипел он. – Все, все…
Но я не спешил его отпускать, попридушил еще немного, для порядка, чтобы не дрыгался.
Поднялся.
– Где они?
– Кто?
Я тут же треснул его по уху.
– Где они?! Говори, а то вниз запущу!
– Там! – Пучик указал. – Там, на вокзале! Тут рядом…
– Ясно.
Я слез с Пучика.
– Проводишь меня. До вокзала.
– Они меня…
– Проводишь!
По уху, по ушам очень удобно бить, вразумляет.
– Ладно! Ладно, я отведу!
– Вот и правильно, – я улыбнулся. – Сейчас мы спустимся и если ты дернешься… У меня совсем нет никакого терпения, вчера мне на ногу наступил родной дядя, а я сбросил его в люк… тьфу. Пристрелил, как собаку… А давай-ка я тебе руки свяжу.
Я отодрал со стены кабель, еще раз влупил Пучику по голове – для оглушения и связал ему руки за спиной. Выдернул на ноги и погнал вниз по лестнице. На первом этаже подобрал винтовку, завязал Пучику глаза и пообещал:
– Дернешься – убью.
Вернулся к эстакаде. Уронил Пучика лицом вниз.
Крысолюбы собрались вдоль парапета, смотрели. Молча. Я помахал им рукой.
– Ты что наделал… – сказал отчетливо Командор. – Теперь все…
– Да ладно, – улыбнулся я. – Это не все, это, наоборот, свобода. Курок, спускайся. Карабин мой захвати. Давай, поторапливайся!
Курок побежал за оружием. Остальные продолжали смотреть.
Командор неловко сполз по лесенке, я заметил, что рука у него не очень хорошо работает, подгибается. Калека. Калич. А может, родился такой. От плохой еды, видел я, что от плохой еды с людьми происходит. А они тут крысами питаются, вряд ли это хорошее пропитание. Как они тут все на крыс похожи не стали, правильно Курок говорит.
Командор спрыгнул, подошел ко мне.
– Они ведь придут сюда… – сказал он. – Они же рядом. Нам… нам страшно…
Наверное, следовало им что-то сказать, ободряющее, укрепляющее дух. И я сказал:
– Психи, послушайте меня! Вы не волнуйтесь. Продолжайте свою повседневную жизнь, ловите крыс, разводите редиску на здоровье. С этими…
Я плюнул в сторону бандитов.
– С этими будет покончено.
– Как с ними покончится?! – шагнул ко мне вчерашний рогоносец, даже не заметил, откуда появился. – Как?! Их там, наверное, полсотни! С оружием! Ты…
Заговорил, сжал кулаки. Большие, громоздкие. Нездоровые кулаки, наверное, его предки водопроводчиками были. Или кузнецами. Сжимали своими могучими руками инструменты… Вспомнил. Шаман называется! С бубном и рогами, слуга нечестивого, шаман-рогоносец.
– Ты…
– Оставь его! – приказал Командор.
– Ты нас убил! Надо его схватить! Надо его выдать! Его и эту девку! Отдадим! Хватайте его…
Тумц!
Забавно слышать свое оружие со стороны. Курок не удержался. На жирном лице шамана проступило удивление, изо рта выплеснулась кровь, он упал на брюхо. Еще прохрипеть что-то сумел. Дырка в спине с кулак. Нехорошо стрелять в спину, но Курок – астроном, ему простительно.
Командор закрыл глаза.
– Насмерть? – спросил Курок.
Я кивнул.
Курок с воодушевлением шагал ко мне. Наверное, первый у него. Первый мертвец на счету, это волнует. Пугает. Ошарашивает. Ломает даже, я помню.
Командор вздохнул.
– Не переживай, – сказал я ему. – Все правильно. Этот рогатый… Он вам не нужен. Он бандюганов девчонками подкармливал, а бандюганов надо стрелять. Только и исключительно.
– Но вас же всего двое… – прошептал Командор. – Всего лишь…
– Двоим там делать нечего, я и один справлюсь.
Командор открыл рот.
– Ага. Через три часа все будет готово.
– Ты уверен?
– Он герой, – Курок брякнул топорами. – Его нельзя убить, он сам всех убивает, Беовульф наших дней. От него некоторые чудовища просто бегством спасаются, связываться не хотят, прямо и говорят – держите его подальше. А другие мгновенно приручаются и верно служат. Вот недавно…
Я плюнул под ноги жирным харчком.
– Значит, совсем недавно он голыми руками…
– Хватит, – оборвал я.
– Как скажешь, как скажешь, – согласился Курок. – А можно я с тобой пойду? Нет, просто посмотреть…
– Здесь сиди!
– Хорошо-хорошо, как скажешь! А с этим что? С пленным? Пытать его будем?! – И Курок жизнерадостно помахал топором.
Глава 9. Вокзал
– Там, – шепотом сказал Пучик. – Они там, в главном зале все…
Я поглядел в трубу.
Не поймешь что. Здание длинное, в окружении окрестностей даже приземистое, поломанное и сверху как бы оплавленное, наверное, раньше красиво было, островерхие крыши, железки погнутые. Раньше тут был вокзал. Поезда отсюда разбегались в разные стороны. Народу тут много проходило.
Подобные места, кстати, опасны. Погань, она их почему-то любит. Я думаю, люди след оставляют. Запах. Настолько много тут людей было, сотни каждый день, может и тысячи. Они туда-сюда ходили, дышали, думали, спали на скамейках, поэтому здесь все запахом здорово пропиталось, а погань слышит – и думает, что это сейчас. Тянется.
Я бы в таком месте не стал ночевать… К тому же, судя по карте, кладбище недалеко… Что ж у нас кладбищ-то столько много…
А эти не боялись. Ладно.
– Вон то окно, – указал Пучик.
Окно. Большое. Стекол нет, как полагается.
– Это вокзал, – объяснял Пучик. – Они в нем всегда останавливаются…
– А ты? – спросил я.
– Я не, я с ними недавно, пару месяцев…
– А раньше?
– Раньше мы втроем болтались, года четыре, потом те двое вляпались, я остался… К этим попал.
– Чем они занимаются?
Хотя было ясно, чем они занимаются.
Мы частенько натыкались на банды. Разные. Мелкие, до четырех человек, промышлявшие нападением на трейдеров и редких бродяг и рыскавшие вдоль МКАДа почти круглогодично. С этими проблем обычно не возникало, с нами они никогда не вязались. Иногда они сбивались, объединялись человек до двадцати и устраивали засаду возле одного из наших выходов, подстерегали. Тогда приходилось стрелять. Разгонять, развевать.
Серьезные встречались редко. С ними было сложнее. Две возможности. Или всех перебить, но это редко удается – у нас слишком мало сил. И вторая возможность – увести. В западню, например в рогатку, или в падь. Я два раза уводил, два раза за мной гналась разъяренная банда.
Эти, засевшие в вокзале, были из средних. Восемнадцать человек. Оружие разное.
– С севера идем, – рассказывал Пучик. – Хотели на Вышку наскочить, да бесполезно, укреплена. Вышечники эти из арбалетов бьют, четырех наших завалили…
– Зачем вам Вышка? – спросил я.
– Как зачем? Это же лучшее здесь место! На Вышку никто влезть не может, а те, кто на Вышке уже, могут там годами сидеть. Воду они собирают прямо из туч, разводят птиц, чего-то там выращивают. Во всех стреляют, кто мимо проходит…
Пучик вздохнул.
– Что?
– Надоело. Бродить. Жить хочется, по-человечески…
– Как это?
– Ну как… По-человечески.
– Ну, расскажи.
Мне было интересно, как он это представляет – по-человечески?
– Чтобы еда всегда была, – сказал Пучик. – Чтобы спать нормально и не в яме, а в кровати. У тебя есть кровать?
– Ага.
– Вот видишь. А мы все бродим, бродим… В подвале я очень не люблю, там всегда крысы, или дохлые, или живые. А если не в подвале, то под дождем. А если не дождь, то блохи…
– От блох блохоловка помогает. У меня… Ладно. Сиди тут, возле вагона.
На всякий случай я привязал Пучика к рельсу, проволокой, покрепче. После чего пополз вдоль перрона к вокзалу.
Платформа высокая, ничего не видно, я вполне спокойно подкрался к центральному входу, выглянул осторожно. Охрану не поставили, не боятся никого. А правильно, чего психов бояться, они еле дышат, пукни, под ящик забьются, режь не хочу.
Из здания доносились крики, веселые, я бы сказал, даже разнузданные. Хорошо. Мне на руку. Не выставить часовых могли только дураки, а с дураками воевать милое дело.
Я выбрался из-за платформы, мелкими шажками добежал до входа в вокзал, заглянул в окно.
К стене была приставлена лестница, на лестнице плясал человек и рисовал. Голый по пояс, бородатый, на спине татуировка в виде дракона, такая зубастая змея с крыльями. Не знаю, погань или не погань, может по старым временам еще туда-сюда, а по нашим совершенная погань. Жечь, работать разрывными.
И живопись мне его совсем не понравилась, поганая. Этот художник рисовал дрянь, оскорбляющую взор.
Волкер, здоровенный и поганый, такой как он и есть на самом деле. Волкер жрал красивую девку. Она была привязана к камню, а он ее жрал. Кажется, еще живую.
Человек. Он стоял посреди улицы. Один и испуганный и без оружия, а вокруг мрак. У человека страшное, перекошенное лицо. Ничего ужасного вокруг вроде бы, но мрак был точно живой, обнимал человека широкими лапами и ужас на несчастном человеческом лице был настолько пронзительный, что смотреть на эту картину не хотелось.
Семья за столом, папа, мама, детки, обедают. А со стены сползает жирное красное пятно, живое, с длинными отростками щупалец и эти щупальца уже текут по полу к обедающим.
Девушка. Красивая, очень, с золотыми волосами и девушку эту разрывал изнутри волк. Черный. С безумным глазом, с красным раздвоенным языком, из раны выставлялась пасть и лапы. И лицо этой девушки показалось мне знакомым, весьма и весьма. Даже руки задрожали, немного, но все равно неприятно. Я очень пожалел, что я все это увидел. Есть вещи, которые не надо видеть человеку, душа не железная, ржавеет, а потом и вообще рассыпается в прах.
Нет, на такие картинки нельзя смотреть. И уж тем более рисовать.
Стена была расписана уже давно, сейчас художник всего лишь подкрашивал морду волку.
Ничего банда, свой художник есть, рисует на привале, пока добытчики девок у психов отбирают. Этот рисовал, банда отдыхала. Жгли костры, что-то жарили – мясом пахло, кто-то играл на губной гармошке, большинство отдыхало на синих железных скамейках, которые вокруг горами валялись.