– За дверью! Она зовет, а люди идут! Потом…
– А, сирена! – выдохнул Курок. – Знаю! Можно снотворное, чтобы до утра отключиться!
– Нет снотворного!
Курок зажал уши. Смешно.
– Надо уходить, – сказал я. – Спуститься на пару этажей, я нашел веревку. Кирпич вышиб, разбирай пока. Не сильно, чтобы пролезть только.
– Куда?! На улицу?! Ночью?! Ты что, Дэв?! Совсем одурел?!
– Предпочитаешь тут остаться?
Курок замолчал. Я сунул ему кувалду, вернулся в коридор.
Дверь догорала. Она раскалилась, краска облезла, а кое-где по металлу шли круглые бордовые пятна. Я налил керосина в обрезанную бутылку, плеснул из нее на дверь.
Металл затрещал, из-под железной коробки потекла расплавленная резина, по бокам двери прорезались трещины. Широкие. Дрянь… Дверь хорошая, стены плохие, наверное, в два кирпича. От разогрева начали трескаться, а может и раньше трещины были, от усадки. Долго не продержится.
Если дверь не жечь, эта тварь сведет нас с ума, если жечь, коробка рано или поздно вывалится.
Дым еще.
– Впустите!
Уже раздраженно и требовательно.
Надо действовать быстро.
Бум.
Курок ударил в стену.
Я вернулся в комнату. Курок выбил два кирпича, неплохо. Быстро. Но нужно как можно быстрее.
– Курок! Бей в стену!
– Бью!
Оба орали, а слышалось как через песок.
Увидел примус. Керосина много, литра два. Быстро подкачал давление, свернул регулировочный винт, чиркнул огнивом. Немного перебрал с керосином, рука загорелась, пришлось тушить курткой. Схватил примус, выбежал в прихожую.
Керосин снова прогорел, трещины стали шире. Дверь слегка наклонилась и вывернулась из короба. Щель шириной в руку. Отлично. Примус разгорелся, горел хорошо и ровно. Установил примус на железную табуретку, пламя направил на дверь. Минут десять.
Вернулся в комнату.
Бум. Курок продолжал долбить в стену. Бум.
Коньяк.
Приволок из кладовки ящик, вскрыл. Двенадцать бутылок. Одиннадцать пустых, в двенадцатой коньяк. Тоже пригодится. Вытряхнул бутылки.
Предпоследний был аккуратным человеком, все пробки оказались на месте. Притащил канистру, свернул воронку из толстого картона и принялся наполнять бутылки керосином.
Бум. Курок старался, на шее вздувались вены. Предпоследний выложил стену в два ряда, придется Курку поднапрячься.
Я заполнял бутылки, затыкал пробками, складывал в рюкзак, одиннадцать штук, минуты три, много расплескал по полу, воняло керосином. Веревка. Длинная, наверное, метров сто. Или пятьдесят, не знаю, разрезал на четыре куска.
Надо где-то закрепить…
Вдоль стены батареи, привязал к ним, все четыре.
Дальше.
Отобрал у Курка кувалду, заорал:
– Сейчас уходим, собирай вещи!
Курок принялся собираться, я за ним уже не очень следил, ломал стену. Я был сильнее, бил точнее, кирпичи вылетали с одного удара. Через минуту я мог пролезть в дыру до плеч. Скверный кирпич, раскалывается легко. Я давно заметил – раньше только оружие хорошо делали, крепко, на века. Да и то не все, пистолеты вот все развалились, а штурмовые винтовки целы. Револьверы, только разве их встретишь. Целее всех ружья, но они вообще уже старые. Оружие вечно, а все остальное… Дома рассыпаются, книги жрет моль и крысы, электроника скисла, бутылки пластиковые невредимы.
Все. Готово, плечи проходят.
– Готово…
Я выбрался на балкон. Широкий. Луна. Набухла, еще чуть и стечет, затопит улицы жирной желтизной. Как раз.
Вернулся в квартиру. Курок продолжал сборы, сгребал в торбу все, что под руку попадалось, не в себе.
– Курок! – крикнул я. – Уходи!
Он поглядел на меня и сквозь меня.
– Курок! Вниз! Уходим!
Свечи. Он собирал свечи, набивал ими мешок. Я шагнул к нему, хлопнул по щеке.
Курок кивнул.
Я подхватил одну из четырех веревок, привязал к кувалде, протащил на балкон. Отдышался. Теперь…
Размахнулся, швырнул кувалду вперед и вверх, в пустоту.
Молот описал широкий полукруг и врубился в стекло двадцатью метрами ниже.
Стекло разбилось. С совершенно неподходящим для ночи праздничным звуком.
Со звуком освобождения.
Мне вдруг еще одна мысль в голову завалилась, совсем не для этого места. Что вещи не портятся, они устают. Люди извлекают их из пустоты, дают жизнь, смысл и форму, вещи продолжаются, а потом исчезают люди. Смысл исчезает и оказывается, что форма никому не нужна. И вещи устают эту форму держать. И в том, что все вокруг рассыпается, виноваты, конечно, люди. Но не потому, что они все делали плохо и без души, а потому, что они исчезли.
Небьющиеся стекла, они тоже устают. Как и все остальное. Лопаются с наслаждением, превращаются в вольную пыль.
Все вещи желают быть уничтоженными.
Показался Курок.
В одурелости. С мешком.
– Сам сможешь?!
Курок кивнул.
Он пропустил веревку через плечо, под мышкой и под коленом, прыгнул вниз, стал похож на большую и горбатую черную лягушку, скачущую по вертикали, астроном.
Я остался один. Сбегал к двери. Примус догорал.
Дверь выгнулась и скосилась еще сильнее. Ясно.
Надо уходить.
Надел рюкзак. Тяжелый. Привязал карабин. Закрепил мелочь.
– Впусти меня, милый…
Алиса. Заткнул уши.
Какой милый? Она бы так никогда не сказала.
– Впусти…
Почему я слышу?!!!
Я сел.
Напротив меня на диване лежал Предпоследний. Он лежал тут… не знаю сколько лет. Мы пришли к нему в дом, сожгли дверь, сожгли стены, наломали и навоняли, а сейчас…
А сейчас я поставлю точку.
– Впусти…
Опять на балкон.
Курок уже спустился, веревки болтались свободные, я втянул их назад.
– Впусти…
Достал из рюкзака леску. Леска тоже ценный ресурс. Во-первых, рыбу можно ловить, во-вторых, часто пригождается. В-третьих, сделать ее сейчас никак нельзя, секрет утерян. Петр пытался протянуть, ничего у него не получилось, а леска часто требуется, вот как сейчас, к примеру.
Привязал леску к подсвечнику, подсвечник пристроил на край стола. Зажег. А карбидку на каске, наоборот, потушил.
Теперь веревка. Отрезал от батареи, затянул на ручке канистры, там еще много оставалось.
Все.
– Впусти!
Страшно. Там за дверью ведь очень страшно, а Алиса одна…
Я опустился на стул.
Предпоследний… Мне почудилось, что он смотрит на меня. В пустых глазах перекатывался свет, а еще показалось, что он улыбается. Интересно, сколько лет он терпел?
– Пожалуйста…
Выстрелить. Под ухом. Карабин плотно вышибет слух, возможно даже совсем, перепонки не выдержат давления.
– Дэв…
Она назвала имя и я решился. Кулаком и с размаху, по правому уху, уже и не больно. И сразу же по левому, а потом еще, я лупил себя по ушам, сильнее, сильнее и так до тех пор, пока в голове не остался звон и один только звон.
Нормально.
Потом я сделал непонятное. Я подошел к этому Предпоследнему и снял у него с шеи пацифик. Плетенный из красной проволоки. На память.
Через минуту я тоже скакал, как лягушка, по небьющемуся стеклу.
Мир придуман для людей, людей все меньше и меньше и мир не нужен. Вот он и разваливается. И когда исчезнет последний, мир разрушится. То есть совершенно. Пустота высосет атмосферу, метеориты расплавят сушу и испарят океаны, разорвется орбита и планета столкнется с луной и рассыплется на миллион одиноких осколков.
Прибыли.
Оттолкнулся ногами от стекла, влетел на балкон. Курок приводил себя в ум, растирал уши. Остервенело и безжалостно.
Что-то выкрикнул, я не услышал.
Веревка. Дерни за веревочку, дверь и откроется…
Я потянул и несколькими этажами выше опрокинулась канистра. Я стал считать. Немного выждать, пока керосин растечется по полу и начнет испаряться, пока он не наполнит квартиру гремучей взвесью, пока…
Я дернул за леску.
Здание дрогнуло. Я не услышал звук. Упала какая-то мебель. Курок прижался к стене, сверху пролился огненный дождь.
– Надо уходить!
Курок крикнул что-то в ответ.
Мы стали выбираться. Я снова зажег лампу. Эта квартира была точно такой же, как квартира Предпоследнего, только без мебели. Дверь открыта, замок выбит. Я выковырял из ушей воск. Все равно все слышно, не помогает.
Снял рюкзак, достал бутылки. Сорвал занавеску, нарезал длинных кусков. Смочил каждый керосином, прижал пробкой.
Готово.
Курок плохо держался на ногах, наверное, я перестарался немного, не рассчитал силы удара. Да и болеет он, легкие кровью брызгаются.
Я двинулся первым.
Вышли из квартиры. Чисто. Ничего, никого, только лунный свет, только лунные тени. Наверху разгорался пожар, это было слышно по глухому звуку, исходящему от стен и по падающим за окнами огненным каплям.
К пожарной лестнице.
Лестница шла по наружной стороне здания, как бы прилепленная к стене и забранная стеклом и бетонными костями. Бетон сохранился, стекло тоже, стали спускаться. Было светло от луны, хорошо видно и перила с двух сторон, но Курка все равно мотало, стукался собой о стены. Через марш я отстал, остановился, прижавшись к бетону. Разгорелось хорошо. Из чего эти дома раньше строили, вроде камень, а горит, как дерево… Наверное, тоже усталость.
Достал из рюкзака бутылку, взболтал, поджег тряпку, швырнул вверх. Лестница загорелась. Так, на случай если тварь решит прогуляться за нами.
Подождал, пока огонь рассердится, стал догонять Курка, на землю, на землю… А там посмотрим. До рассвета часа три, как-нибудь продержимся. В люк залезем или в подъезд… Нет, в подъезд нельзя, а вдруг их тут много? Вдруг эти сирены стаями водятся?
Три часа на улице…
Не зря я бутылок запас. Тут вроде бы мост недалеко. Хотя ночью на мосту…
Курок остановился.
– Что?!
Курок кивнул вниз. Я поглядел. Лестница как лестница, тени, все.
– Кто-то есть! – проорал Курок.
Кто-то есть. В большом здании кто хочешь может водиться. У нас везде может водиться кто хочешь, ненавижу наш мир.