Энн выдохнула с максимально возможным шумом и вышла из палаты.
Лейси повозила затылком по подушке.
— Не помню… — разобрал брат ее хрип.
После этого она закрыла глаза и провалилась в сон.
За время ее сна Гюнтер вполне освоился в отдельной палате Лейси. Два кресла, тележку на колесиках, ночной столик без лампы и раскладной диванчик он расположил так, чтобы ему было удобнее работать на лэптопе, айпаде, с двумя телефонами и с кипой бумаг. Медсестра Ретчед пыталась возразить, но быстро уяснила, что любой ее писк вызовет истошный ор и град угроз. Труди и Рональд несколько раз заглядывали в палату с намерением справиться о состоянии раненой, но тут же шарахались с ощущением, что лезут куда нельзя. В конце концов Энн сдалась: объявила в конце дня обоим своим детям, что отлучится на день-два к себе в Клируотер, но скоро вернется; если Лейси что-то понадобится, пусть звонит.
Когда Лейси засыпала, Гюнтер либо не говорил по телефону, либо выходил в коридор, либо работал, как одержимый, на лэптопе, стараясь не нарушать тишину. Когда она просыпалась, он либо нависал над ней, либо обсуждал по телефону очередную близкую к срыву сделку. Он постоянно гонял медсестер и санитаров за кофе для него, а если те не подчинялись, то бегал вниз, в кафетерий, где кормили, по его словам, отвратительно. Осматривавшие Лейси врачи поглядывали на него с опаской, видя, что он будет только рад стычке. Никому не хотелось входить с ним в клинч.
Но на Лейси его энергичность оказывала живительное, стимулирующее действие. Он ее смешил, хотя она еще боялась смеяться. Один раз, проснувшись, Лейси увидела, что Гюнтер, стоя над ней, утирает с лица слезы.
В шесть часов заглянула сестра Ретчед с сообщением о завершении своей смены. На ее вопрос, каковы его планы, Гюнтер сурово ответил:
— Я останусь. Не зря же здесь стоит диван. Вы дерете столько денег, что могли бы заменить его на что-нибудь поудобнее. Даже армейская койка лучше этой развалины!
— Я передам вашу претензию руководству, — пообещала медсестра. — Увидимся утром, Лейси.
— Вот стерва! — сказал Гюнтер громко, чтобы услышала медсестра, еще не до конца затворившая дверь.
На обед Гюнтер накормил сестру мороженым и десертом «джелло», а сам держал пост. Они долго смотрели сериал «Друзья». Когда Лейси, утомившись, уснула, он снова устроился в своем импровизированном кабинете и принялся без устали рассылать электронные письма.
В палату весь вечер наведывались медсестры. Сначала Гюнтер ворчал, что они шумят, потом хорошенькая сестричка дала ему выпить снотворное, и он угомонился. К полуночи он уже храпел, растянувшись на диванчике, который раньше поносил.
В пять часов утра Лейси зашевелилась и застонала. Она спала и видела плохие сны. Проснувшийся Гюнтер гладил ее по руке и шептал, что все обойдется, что она опомниться не успеет, как вернется домой. Лейси резко очнулась, тяжело дыша.
— Что такое? — испугался он.
— Пить! — попросила она, и он поднес к ее губам соломинку. Лейси втянула воду, он вытер ей губы. — Я его видела, Гюнтер! Тот пикап, перед самым столкновением. Хьюго закричал, я посмотрела вперед, и меня ослепил яркий свет. Это все, дальше — чернота.
— Молодец! А помнишь какой-нибудь звук? Знаешь, как при столкновении. Может, взрыв подушки, она же ударила тебе в лицо?
— Может быть. Не уверена.
— Ты видела другого водителя?
— Нет, только яркий свет. Все произошло так быстро, Гюнтер… Я не сумела среагировать.
— Еще бы, где тут успеть! Ты не виновата. Пикап пересек осевую.
— Так и было, так и было… — Лейси снова зажмурилась. Гюнтер не сразу понял, что она плачет.
— Брось, сестренка, брось!
— Хьюго ведь не умер, Гюнтер?
— Умер, Лейси. Ты должна поверить, принять и перестать спрашивать, правда ли это. Хьюго больше нет.
Лейси плакала, и Гюнтер не знал, как ей помочь. При виде того, как сестра горюет о друге, у него разрывалось сердце. В конце концов она обессилела и забылась.
Глава 16
Утренняя волна — врачи, медсестры, санитары — схлынула, и Гюнтер взялся за свои сделки. Лейси с каждым часом становилось все лучше. Отек на лице спадал, хотя кровоподтеки все еще переливались различными оттенками синего спектра. Приехавший в 9 утра Майкл Гейсмар был поражен импровизированным кабинетом в ее палате. Она бодрствовала и тянула через соломинку теплый кофе.
Небритый детина в одних носках, в рубашке до колен, представился Майклу братом Лейси. Посетитель в темном костюме вызвал у Гюнтера подозрение.
— Успокойся, это мой коллега, — сказала ему Лейси.
Гюнтер с облегчением пожал Майклу руку прямо над койкой, и в палате установился мир.
— Поговорим? — предложил Майкл.
— Давай попробуем, — согласилась Лейси.
— Лиман Гритт, констебль резервации, хочет заглянуть к тебе с вопросами. Нам неплохо было бы подготовиться.
— Давай.
Гюнтер грозно глянул на Майкла, прочно обосновавшегося в палате.
— Нам надо посекретничать, — обратился к нему Майкл. — Речь пойдет о нашем расследовании.
— Я не уйду, — твердо заявил Гюнтер. — Она моя сестра, ей нужен мой совет. Я должен знать все. Понятие о конфиденциальности мне знакомо. Верно, Лейси?
Той ничего не оставалось, кроме как сказать:
— Пусть останется.
Майклу было не до споров, к тому же по виду Гюнтера становилось ясно, что он готов взорваться.
— Майерс молчит, — начал Майкл. — Я несколько раз звонил по трем номерам из твоей папки, но там только длинные гудки. Почему-то он не пользуется голосовой почтой.
— Сомневаюсь, что они его найдут, Майкл.
— Кто такой Майерс? — спросил Гюнтер.
— Я тебе потом расскажу, — сказала Лейси.
— Лучше не надо, — буркнул Майкл. — Давай вспомним вечер понедельника. Расскажи мне про встречу с осведомителем.
Лейси закрыла глаза, тяжело вздохнула и поморщилась от боли.
— Я мало что помню, Майкл, — медленно проговорила она. — Мы подъехали к казино, ждали там на стоянке. Потом проехали по какой-то темной дороге и остановились у какого-то домика… — Она надолго умолкла. Можно было подумать, что она дремлет.
— Встреча с осведомителем произошла? — спросил Майкл.
Она покачала головой:
— Не могу вспомнить, Майкл.
— Хьюго говорил с этим человеком по своему сотовому?
— Думаю, да. Как иначе? Он объяснил нам, куда ехать, где он будет нас ждать. Это я припоминаю.
— А само столкновение? Что ему предшествовало? Ты помнишь другую машину?
Лейси снова закрыла глаза, как будто память лучше работала в темноте.
— Сегодня под утро ей приснился кошмар, — встрял Гюнтер. — Проснувшись, она сказала, что видела свет фар, помнит крик Хьюго, помнит, что не успела среагировать на пикап. Помнит, что это был именно пикап. Но ни столкновения, ни грохота она не запомнила. Не помнит, как ее вытаскивали, как везли сюда, как осматривали — ничего.
Один из сотовых телефонов Гюнтера — он во всех отключил звук — завибрировал, и так настойчиво, что чуть не спрыгнул с реквизированного Гюнтером столика. Он посмотрел на телефон так, как желающий опохмелиться смотрит на холодное пиво, но богатырским усилием воли заставил себя проигнорировать звонок.
Майкл кивком пригласил его за дверь.
— Вы много разговаривали с ее врачами? — спросил он Гюнтера в коридоре.
— Мало. Кажется, я им не понравился.
Этому не приходилось удивляться.
— Они уверили меня, что к ней постепенно вернется память, — сказал Майкл. — Самый лучший способ — стимулировать ее мозг разговором. Заставлять говорить, смеяться, слушать, поскорее дать ей журналы — пусть читает. Она любит старые фильмы, смотрите их с ней. Меньше сна, больше шума — вот что ей нужно.
Гюнтер жадно впитывал каждое слово, радуясь новой ответственности.
— Я все понял.
— Предлагаю поговорить с ее врачами. Надо как можно дольше не пускать к ней констебля. Он хочет узнать, что им с Хьюго понадобилось в резервации, а мы, если честно, не торопимся удовлетворять его любопытство. Это строго конфиденциально.
— Я не против, Майкл, но лично мне нужны подробности аварии. Все до одной. Поделитесь со мной тем, что знаете. Чую, дело нечисто.
— Чутье вас не подводит. Обуйтесь, сходим выпьем кофе.
После обеда в пятницу, пока Гюнтер расхаживал с телефоном по коридорам в отчаянных попытках спасти свои расстраивающиеся сделки, Лейси отправила мейл: «Дорогая Верна, это Лейси, с айпада моего брата. Я еще в больнице, прихожу в себя. Не знаю, с чего начать и что сказать. Не верится, что это произошло. Невероятно! Я закрываю глаза и говорю себе, что я не здесь, что Хьюго жив, что когда я проснусь, все будет хорошо. Но, очнувшись, понимаю, что произошла трагедия, что его не стало, что вашу, твою и детей, потерю не описать. Я мучаюсь не только из-за потери, но и из-за моей роли в ней. Я не помню, как все произошло, но за рулем находилась я, Хьюго сидел рядом. Сейчас это не важно, но это будет преследовать меня до самой могилы. Как бы мне хотелось увидеть тебя прямо сейчас, обнять тебя и детей! Люблю вас всех, жду не дождусь встречи. Жаль, что не буду на похоронах. Я плачу от одной мысли об этом. Я много плачу, но не столько, как ты. Сердце разрывается из-за тебя и детей, Верна. Мыслями и молитвами я с вами. С любовью, Лейси».
Минули сутки, а письмо так и осталось без ответа.
Панихида по Хьюго Хэтчу началась в два часа дня в субботу в огромном современном храме в пригороде, рассчитанном на две тысячи молящихся. Хьюго и Верна вступили в общину «Гейтвей» несколько лет назад и были не слишком активными ее членами. Почти все прихожане были афроамериканцами; здесь присутствовали многие родственники погибшего и большинство его друзей. Ближе к двум часам люди уселись и замерли, готовясь к суровому испытанию. В храме осталось не так много свободных мест.
Началось со слайд-шоу на экране за кафедрой. Под звуки печальной духовной музыки из динамиков скорбящие раз за разом убеждались в том, как рано у них забрали родственника и друга. Вот он — очаровательный малыш, вот — в начальной школе, с полубеззубым ртом, вот — блестящий игрок в победных матчах, вот в день свадьбы, вот он играет со своими детьми… Каждая из многочисленных фотографий вызывала слезы. Когда истекли первые душераздирающие полчаса, экран потух, и хоры заполнились сотней певчих в чудесных багряных одеяниях. Они начали с тихого заунывного пения, а продолжили буйными, с топаньем ног, всеми любимыми госпелами, которым подпевала вся паства.