Рядом с этим письмом я положил другое, подлинное письмо доктора Миллера, и указал Уайтекеру на кардинальные различия между ними. Разными были и машинописный шрифт, и формат листа. Письмо 1995 года было адресовано «Доктору Марку Уайтекеру» и начиналось с обращения «Дорогой Марк», тогда как второе адресовалось «Марку Уайтекеру», а обращением служило «Дорогой мистер Уайтекер».
Марк возразил, что эти различия объясняются, по всей вероятности, тем, что у доктора сменилась секретарша. Я стал перечислять другие несоответствия между двумя письмами – с таким расчетом, чтобы объяснить каждое последующее было труднее, чем предыдущее. Я взглянул на Джинджер. Ее лицо выражало сомнение. Пора было высказаться начистоту.
– Или посмотрите логотип с адресом, – продолжал я. – Телефонный код города, в котором находится офис, восемьсот сорок семь. Но письмо написано четырнадцатого ноября девяносто пятого года, а тогда код был другой.
У Уайтекера и тут было готово объяснение.
– Так ведь все знали заранее, что код изменится, – сказал он. – Многие заблаговременно заказывали почтовые принадлежности с новым кодом. Очевидно, и доктор Миллер так сделал.
– Я подумал о такой возможности и связался с телефонной компанией «Америтек», – ответил я и протянул ему еще одну бумагу. – Вот пресс-релиз, в котором они впервые объявляют о смене кода на новый, восемьсот сорок седьмой. Он был выпущен двадцатого ноября, через шесть дней после того, как письмо было написано.{407}
Джинджер была потрясена.
– Как, по-вашему, мог доктор Миллер знать новый код еще до того, как его объявили?
Уайтекер молча разглядывал пресс-релиз. Затем он поднял голову.
– Не понимаю, какое это имеет значение, – бросил он. – Рон Хенкофф звонил доктору Миллеру, и тот подтвердил, что писал это письмо.
Уайтекер лгал. Это был критический момент, о котором меня предупреждали психиатры.
– Я тоже связался с доктором Миллером. После того как я убедил его, что поддельные документы не являются врачебной тайной, он признался, что в глаза не видел этого письма.
Уайтекер застыл.
– А еще он сказал, что беспокоится за вас и хочет поговорить с вами как можно скорее. – Я протянул Уайтекеру листок бумаги с номером телефона. – Он сейчас дома и ждет вашего звонка.
Я разговаривал с доктором Миллером за несколько дней до этого. Сначала я, не называя имени Уайтекера, обсудил с ним проблему врачебной тайны для подобных случаев, а затем спросил, как вести себя с человеком в тяжелом маниакальном состоянии. Затем я признался, что речь идет об Уайтекере, и мы договорились, что тот позвонит доктору домой. Весь мой разговор с Уайтекером, начиная с просьбы привести с собой Джинджер, мы с Миллером продумали заранее.
Не прошло и нескольких минут, как Уайтекер со слезами в голосе признал, что письмо доктора он подделал. Я сказал ему, что Джим Эпстайн согласился дать комментарий по поводу подлинности его письма, на которое ссылался «Форчун», если Уайтекер даст на это разрешение. Уайтекер окончательно раскис и сознался, что письмо Эпстайна тоже подделка.
Джинджер закрыла лицо руками и сказала мужу, что он погубит себя своим враньем.
Мы беседовали еще около часа. Затем Марк и Джинджер вышли в другую комнату, чтобы позвонить доктору Миллеру, и вернулись через полчаса. Марк был печален.
– Похоже, мне опять придется лечь в больницу, – сказал он.
После этого мы втроем поехали к Уайтекерам домой. Там Джинджер собрала вещи Марка для переезда в клинику. Марк уверял, что его рассказ о преступной деятельности АДМ – это правда, пусть документы и поддельные. Я сказал ему, что напишу статью с его признаниями и что статья выйдет в один из ближайших дней. Был уже час ночи. Говорить было уже не о чем. Я покинул их дом. В следующий раз я увиделся с Уайтекером лишь через несколько лет.
Спустя тридцать часов новый адвокат Уайтекера Билл Уокер пробирался сквозь людской водоворот аэропорта О'Хара, просматривая на ходу свежий номер «Нью-Йорк таймc». Один из заголовков заставил его остановиться.{408}
«ОСВЕДОМИТЕЛЬ ИЗ „АРЧЕР ДЭНИЕЛС“ ПРИЗНАЕТСЯ В ОБМАНЕ».
«Вот блин!» – подумал Уокер.
О таком обороте событий клиент его не предупредил.
В тот же день большое жюри в Спрингфилде выдвинуло против Уайтекера обвинение по сорока пяти пунктам, включая мошеннические денежные операции, уклонение от уплаты налогов и отмывание денег.{409} Вечерний визит Уайтекера к Рону Феррари в октябре 1995 года, когда он уговаривал друга подтвердить его историю о преступной сети в АДМ, привел к тому, что его обвинили в препятствовании отправлению правосудия. Больше система нелегального поощрения служащих нигде не упоминалась.
На этот раз реакции со стороны Уайтекера не последовало. Он находился на излечении в психиатрической клинике Чейпл-Хилла и должен был пробыть там еще неделю. Ему запретили читать газеты, слушать радио и смотреть телевизор. Врачи считали, что новости только ухудшат его состояние.
В следующие месяцы защитники Уайтекера Билл Уокер и Ричард Курт обговаривали с прокурорами условия признания их подзащитным своей вины. В отличие от Эпстайна, уже продвинувшегося в этом направлении, Курту и Уокеру пришлось начинать с нуля. Никаким авторитетом они не обладали, а решение предъявить иск Шепарду подорвало всякое доверие к ним.
Защитники не отдавали себе отчет в том, какой вред наносят делу своими уловками. На переговорах с юристами отдела по борьбе с мошенничеством Уокер не только заострял внимание на «преступлениях» Шепарда, перечисленных в исковом заявлении, но и выдвигал новые обвинения, еще менее правдоподобные. Адвокат заявил, что Шепард заставил Уайтекера присоединиться к другим сотрудникам АДМ в загуле с проститутками в нью-йоркском отеле «Уолдорф-Астория», – агент якобы боялся, что иначе Уайтекера подвергнут остракизму. Это, по словам Уокера, внесло разлад в отношения Уайтекера с женой, после того как тот признался Джинджер в этом проступке и рассказал о неблаговидной роли Шепарда.[74]
В конце каждого пассажа Уокер бросал на прокуроров многозначительный взгляд и заявлял, что все это можно доказать с помощью аудиозаписей, сделанных Уайтекером. Но с записями получалась путаница. Уайтекер говорил, что летом 1995 года послал пленки с записью Шепарда на хранение другу. Имя этого друга было знакомо всем: Дэвид Хёх, он же надоедливый «Лэмет Вов». В подтверждение своих слов Уайтекер предъявил аудиозапись разговора с Хёхом, во время которого тот признавал, что получил пленки от Уайтекера и уничтожил их. Но Уайтекер внес поправку: пленки якобы сохранились.
Уокер заявил и о том, что в ходе «Битвы за урожай» была сделана запись, доказывающая, что руководство АДМ санкционировало выплату Уайтекеру двух с половиной миллионов долларов. Запись была сделана весной 1994 года, сказал Уокер, и тогда Мик Андреас прямо говорил о решении выплатить Уайтекеру эту сумму. Агенты ФБР в те дни расспрашивали Уайтекера об этой выплате, и Уокер заверил, что обсуждалось повышение зарплаты его клиента. Прокуроры сообщили об этом заявлении адвоката Херндону, и тот объяснил, что подобной записи никогда не существовало.
В конце беседы Уокер передал прокурорам перечень условий соглашения между его клиентом и властями. Условия были изложены путано. Наконец Маккей пришел к выводу: адвокат требует, чтобы в благодарность за признание Уайтекером своей вины его не приговаривали к тюремному заключению и оставили часть денег, украденных у АДМ. Маккей тут же позвонил Уокеру и отверг эти требования.
Спустя несколько недель Уокер вновь нанес визит прокурорам. С ним беседовали Мэри Спиринг, Маккей и Никсон. Явившись в конференц-зал без пиджака и галстука, Уокер уселся и вытащил из нагрудного кармана рубашки листок, на котором излагались все те же условия соглашения. Он спросил прокуроров, согласны ли они с этими условиями.
Спиринг обменялась взглядом с Маккеем.
– Разве Дон уже не дал вам ответ? – спросила она.
– Да-да, дал, – отозвался Уокер.
– Ну, так мы не собираемся больше обсуждать это, – сказала Спиринг.
Но отделаться от Уокера было непросто. Он стал перечислять пункты соглашения, приводя доводы в их пользу. Спиринг встала и вышла. Маккей тоже решил, что с него хватит, и поднял обе руки вверх.
– Все ясно, Билл, спасибо. Можете не продолжать.
Уокер вперил в прокуроров пристальный взгляд.
– Вы знаете, что к чему, мистер Маккей, – медленно произнес он. – Но это началось очень давно, – возможно, вас тогда и на свете еще не было. Это сильнее нас всех, и это происходит непрерывно. И я знаю, кто за этим стоит.
Уокер несколько минут распространялся о таинственном заговоре, руководителей которого он знает, но не может назвать.
– Я понимаю, вы не верите, но я видел все собственными глазами. Мне известно, кто это, но, к сожалению, не могу вам пока сказать больше.
– Потому что вы боитесь за свою безопасность? – спросил Маккей, с трудом удерживаясь от смеха.
– Нет, – ответил Уокер. – И когда-нибудь я скажу вам. – Он посмотрел Маккею прямо в глаза. – Я скажу вам, кто прячется под маской Кукловода.
Маккей заморгал.
– Кого-кого? – выдавил он.
– Кукловода. Я знаю, о ком вы думаете, но это не он.
– А о ком я думаю?
– Это не Дуэйн Андреас. Он лишь мелкая сошка.
Маккей избегал встречаться взглядом с Никсоном, боясь, что не выдержит и рассмеется.
– Сейчас не скажу, не могу, – повторил Уокер. – Но обещаю, что, когда все кончится, назову его имя.
– Но он, по крайней мере, жив?
Уокер поднял руки вверх:
– Я умолкаю.
Маккей и Никсон постарались поскорее завершить беседу и, выпроводив Уокера, перешли в кабинет Маккея, где вволю нахохотались.