– Долбаные ничтожества! – продолжал бушевать тот. – Кто виноват в том, что они никак не могут разобраться со своим вонючим законом Шермана? Пусть сами расхлебывают!
Минут через десять буря улеглась. Маккей сознавал, что вел себя не лучшим образом, но это не смягчило его отношения к антитрестовцам. Отдел по борьбе с мошенничеством стремился добиться от обвиняемого заявления с признанием вины, и он выработал определенный план действий. И до тех пор пока этот план не будет осуществлен, предупредил он Д'Анжело, антитрестовский отдел не должен ничего знать об их действиях.
– Слушается дело номер «девяносто семь – двадцать тысяч один», – объявил секретарь суда в набитом до отказа зале, – «Соединенные Штаты Америки против Марка Уайтекера».
Обвинители и защитники представились суду. Окружной федеральный судья Урбаны Гарольд Бейкер обвел взглядом зал. Уайтекер в одном из своих лучших костюмов спокойно сидел рядом с Биллом Уокером.
– Секретарь сообщил, что защита хочет внести изменения в свое заявление, верно? – спросил судья Бейкер.
– Да, ваша честь, – ответил Уокер, вставая.
Судья глянул на Уайтекера.
– Мистер Уайтекер, выйдите, пожалуйста, вперед, чтобы ответить на вопросы суда.
Уайтекер прошел на возвышение.
– Мистер Уайтекер, верно ли, что вы хотите подать заявление о признании своей вины по тридцати пяти пунктам?
– Да, ваша честь.
Уокер вмешался и уточнил, что обвинение содержит тридцать семь пунктов. Бейкер задал несколько вопросов, чтобы проверить, способен ли Уайтекер вынести самостоятельное решение о подаче заявления. Уайтекер сообщил судье, что врачи нашли у него маниакально-депрессивный психоз, что он принимает литий и дважды лежал на излечении в клинике.
Судья просмотрел текст заявления.
– Как я понимаю, Министерство юстиции согласилось не предъявлять вам дополнительных обвинений? – спросил судья. – При условии, что вы ничего от них не скрываете.
– Полагаю, ваша честь, обвинение предъявляют только отдел налогов Министерства юстиции и отдел по борьбе с мошенничеством, – ответил Уокер.
С какой стати Уайтекер должен признавать себя виновным еще в чем-то? Это не повлияет на срок заключения, к которому его приговорят.
– Я хочу задать вопрос вам, – обратился судья Бейкер к прокурорам. – Не связывает ли это соглашение обязательствами другие государственные учреждения?
Поднялась Нэнси Жардини.
– Как отдел по борьбе с мошенничеством Министерства юстиции, мы не облечены властью связывать обязательствами антитрестовский отдел или региональные отделения, – сказала она. – Обвиняемый это знает.
Судья Бейкер спросил Уайтекера, понимает ли он, что это заявление не препятствует выдвижению против него других обвинений. Уайтекер ответил, что понимает. Ответ удовлетворил судью.
– Суд принимает заявление обвиняемого и признает его виновным согласно заявлению.
Затем судья Бейкер продлил срок поручительства за Уайтекера и объявил перерыв. Толпа журналистов и зрителей потянулась из зала суда. Многие получили копии распечатанного официального сообщения Уайтекера о том, что он ознакомился с заявлением и подписал его. В самом низу страницы была фраза, набранная курсивом и выделенная жирным шрифтом:
«Я сожалею о том, что участвовал в финансовых махинациях, которые были одобрены руководством компании».
Через полчаса Д'Анжело позвонил Херндону.
– Слушай, я знаю, что это ужасно, и звоню тебе первому, – сказал Д'Анжело. – В четырнадцать тридцать Уайтекер подал заявление с признанием вины.
– Что?
– Прости. Мне приказали никому об этом не говорить.
Херндон поблагодарил Д'Анжело и в растерянности повесил трубку. Хотя вопрос об участии Уайтекера в фиксировании цен не поднимался, они с Шепардом хотели присутствовать при подаче Уайтекером заявления о признании вины. Но пререкания с юристами отдела по борьбе с мошенничеством стоили им приглашения на заключительный акт своего расследования.
Херндон потянулся к телефону и позвонил Шепарду, у которого был выходной. Нужно сообщить напарнику о последней выходке Министерства юстиции.
Спустя несколько месяцев два чикагских адвоката вошли в вестибюль отеля «Ла Куинта» близ Рейли, штат Северная Каролина, и направились к портье.
– Меня зовут Шелдон Зеннер, – обратился к портье старший из них. – Мне нужен Билл Уокер.
Дело было в воскресенье 28 декабря. Зеннер и его коллега Шон Берковиц готовились защищать в суде своего клиента Сида Халса. Несколько месяцев они добивались от Уокера, чтобы тот организовал встречу с Уайтекером – человеком, который, по словам Халса, одобрял все совершенное их подзащитным. Уайтекер был ключом к защите Халса.
Уокер вышел к адвокатам в тренировочном костюме и в туфлях на босу ногу и пригласил их в холл рядом с буфетом, предлагавшим континентальный завтрак. Зеннер и Берковиц колебались. Для конфиденциального разговора место совсем не годилось. Да и все остальное выглядело странно.
– В этой гостинице у меня типа филиал конторы, – пояснил Уокер. – И до доктора Уайтекера тут рукой подать.
Чикагские адвокаты опустились в кресла.
– Доктор Уайтекер очень сочувствует Сиду Халсу, – сказал Уокер. – Его угнетает то, что Сид замешан во все это, и он готов всеми средствами помочь ему выпутаться.
Почти целый час ушел на то, чтобы обговорить условия встречи с Уайтекером. Наконец тот появился. Он держался бодро и непринужденно. Рядом сновали постояльцы гостиницы с булочками и тарелками с кашей.
– Ну ладно, – произнес Уайтекер, – что вы хотите знать?
Еще через два месяца, 6 февраля, в том же самом холле с Уайтекером встретились юристы отдела по борьбе с мошенничеством и Тони Д'Анжело. Они сердито выслушали его рассказ о разговоре с адвокатами Халса – примерно в тот же день Уайтекер отказался встретиться с прокурорами, сославшись на занятость. А хуже всего было то, что всего за несколько недель до слушания дела в суде Уайтекер поменял свои показания относительно Сида Халса.{412}
Уокер пристроился на ближайшем диванчике, а Уайтекер стал рассказывать путаную историю, в которой каждая фраза противоречила предыдущей. Было ясно, что, выгораживая Сида Халса, он сочиняет на ходу.
Сначала Уайтекер сказал, что посоветовал Халсу не платить налог с незаконно присвоенных денег, пока они не будут переведены в США. Затем заявил, что не помнит, чтобы говорил с Халсом о налогах. Деньги, которые он получил от Халса как откат с первых трехсот тысяч долларов, были, по словам Уайтекера, взяты в долг, – он забыл о своем признании, что это выдумка, сочиненная несколько лет назад. А другие деньги были переведены Халсу из АДМ якобы в оплату этого займа.
– Секундочку, – прервал его Д'Анжело. – Если вы должны были Халсу сто тысяч долларов, то почему возвращали долг через АДМ?
Уайтекер моргнул и замолчал.
– Не помню почему, – сказал он наконец.
Юристы выслушивали эти несуразицы несколько часов. Уайтекер снова и снова менял причины и назначение платежей, стараясь вытащить Халса из тенет преступления.
Когда допрос закончился, Дон Маккей кипел от возмущения. Этот Уайтекер просто непроходимый тупица. Он договорился о сотрудничестве, ему еще не вынесли приговор, – и тут он меняет показания.
– Ты веришь в эту галиматью? – спросил он Д'Анжело.
– Совершенная чушь, – ответил тот.
И Маккей решил, что не станет ходатайствовать о смягчении приговора Уайтекеру. Пусть получает по максимуму.
Он посмотрел на Д'Анжело.
– Надо дать сукину сыну по мозгам, – сказал он.
Офисы различных компаний и правительственных организаций по всей стране стали получать письма и посылки от Уайтекера. Некоторые из них, кроме писем, содержали документы, призванные подтвердить его слова. К другим прилагались аудиозаписи.
Дженет Рено, Джиму Гриффину и Робину Манну пришли одинаковые письма. В них Уайтекер признавался, что допускал ошибки, когда был осведомителем, и просил за них прощения.
Некоторые прокуроры тоже получили копии письменного заявления за подписью Уайтекера. Всем бросился в глаза заголовок на пятой странице:
«О Брайане Шепарде».
В пяти следующих абзацах Уайтекер обиняками признавался, что оклеветал Шепарда и что тот не приказывал ему уничтожать записи.
«Все без исключения аудиозаписи, сделанные в АДМ и на переговорах с конкурентами, я передал ФБР,
– писал Уайтекер. –
И в дальнейшем в них не делалось никаких изменений».
Он объяснял, что оговорить Шепарда ему подсказал один из бывших сотрудников АДМ. Он убедил Уайтекера, что взамен АДМ отзовет свои претензии к нему. Записи беседы с этим человеком не осталось, потому что они говорили по телефону-автомату и пользовались неотслеживаемыми телефонными картами.
Несколько посланий получили и сотрудники компании «Биомар». После того как Уайтекер осенью заявил о своей виновности, «Биомар» порвала отношения с ним и изъяла выписанные на его имя опционы под тем предлогом, что он проработал в компании недостаточно долго, чтобы стать инвестором.
Нельсон Кэмпбелл, один из основателей компании, знал, что тем самым привел Уайтекера в ярость, и это новое письмо предупреждало, что Уайтекер так просто акции не отдаст.{413} Сначала один из сотрудников в смятении сообщил Кэмпбеллу о том, что получил от Уайтекера толстый конверт. Вскоре о том же сообщили и другие. Догадываясь о содержании посланий, они принесли конверты нераспечатанными.
Кэмпбелл осторожно вскрыл один из них сам. Внутри было письменное заявление Уайтекера и кассета. Начав читать заявление, Кэмпбелл пришел в такое расстройство, что не смог дочитать его до конца. Уайтекер обвинял его во множестве прегрешений. Более того, он признавался, что записал кое-какие разговоры сотрудников «Биомара» с помощью диктофона, приобретенного в ходе «Битвы за урожай». Копии этих записей он якобы отослал в Министерство юстиции и в Комиссию по ценным бумагам и биржам, чтобы там разобрались во всех нарушениях.