омобиль, усадили его на заднее сиденье и увезли в Цюрих.
Два часа спустя напуганного Швейцера препроводили в офис цюрихского прокурора. Там было полно людей. Несколько сотрудников сидели за длинным столом. Швейцеру предложили сесть. Какой-то человек поднялся из-за своего стола. Подойдя к финконсультанту, он представился по-немецки:
– Герр Швейцер, я Фридолен Трие, сотрудник особого уголовного отдела. – Трие подошел ближе. – Хочу расспросить вас о Марке Уайтекере.
Шепарду и Херндону каждый новый день приносил все новые неприятности. Вести о раскрытии очередного мошенничества Уайтекера поступали так часто, что трудно было воспринимать их всерьез. Не успела «Вашингтон пост» опубликовать сообщение о ложном усыновлении, как поползли слухи, что, по утверждению Уайтекера, государство предоставило ему защиту как свидетелю, чтобы его не выселили из дома.
Похоже, вместе с репутацией Уайтекера рушилось и их расследование. Об аудио- и видеозаписях и прочих успехах «Битвы за урожай» в Вашингтоне даже не упоминали. Решение отдать дела о злоупотреблениях с лимонной кислотой и кукурузным сиропом другим отделениям ФБР агенты восприняли как личное оскорбление. Никто не удосужился посоветоваться с ними, принимая стратегические решения. Спрингфилдский офис становился изгоем.
Херндон решил излить гнев на словах и отбил в Вашингтон телекс, в котором разносил многие решения Министерства юстиции.{324}
«Представляется,
– писал Херндон, –
что министерство принимает решения под влиянием газетных заголовков и заявлений представителей защиты».
Постороннему тон послания показался бы сдержанным, но по стандартам бесцветного бюрократического языка внутренней переписки Бюро слова Херндона звучали как плач Иеремии.
В обычных обстоятельствах начальство заставило бы агента переписать текст или попросту выкинуло бы его жалобы. Но с Херндоном был согласен весь спрингфилдский офис ФБР. В понедельник 21 августа телекс ушел в штаб-квартиру Бюро почти без изменений.
В то же утро Майк Бассет, войдя в свой офис, взял со столика для почты свежий номер газеты «Уолл-стрит джорнал».{325} Увидев заголовок на второй странице, он похолодел:
«АДМ УТВЕРЖДАЕТ, ЧТО ЕЕ БЫВШИЙ СЛУЖАЩИЙ УКРАЛ 9 МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ».
Не вдаваясь в подробности, статья сообщала, что эти девять миллионов были переведены на счет одного из швейцарских банков, принадлежащий компании «Эй-би-пи трейдинг». Среди прочего статья цитировала Джима Эпстайна, который сказал корреспонденту, попросившему прокомментировать это сообщение:
– Я не буду ничего комментировать, и очень долго.
Бассет понял, что новость была для Эпстайна таким же сюрпризом, как и для ФБР.
Д'Анжело находился в номере отеля на магистрали 7 в Лисберге, штат Виргиния. Это был первый день его «обучения без отрыва от службы» – то есть недели, в течение которой агент был обязан освоить новые навыки. Д'Анжело занимался подготовкой к вероятному новому назначению в Восточную Европу. Он уже хотел выйти из номера, когда зазвонил телефон. Звонил его новый напарник Майкл Бассет.
– Ты просто не поверишь! – сказал Бассет. – В «Уолл-стрит» написали, что АДМ обвиняет Уайтекера в краже девяти миллионов.
– Вот же б… – помотал головой Д'Анжело. – Чудеса прямо.
– Да нет, они серьезно.
– Это дело чем дальше, тем страннее. Просто какая-то, ну, фантастика.
Они поделились опасениями. «Уильямс и Конноли» не сообщила о своем открытии. Адвокаты предпочли доверить эту информацию прессе, а это ясный сигнал.
– Боюсь, они хотят подложить нам свинью, – сказал Бассет. – Если они открыто заявляют об этих девяти миллионах, значит, знают куда больше.
– Похоже, так и есть.
– Они утаивают информацию, чтобы оставить нас в дураках.
В тот же день Эд Хербст вышел из здания Гувера и направился на Двенадцатую улицу с повторным визитом в «Уильямс и Конноли». Ответ на повестки, врученные на днях, должен быть готов.
Войдя в приемную и представившись, он получил небольшой запечатанный конверт, адресованный Мэри Спиринг. Хербст вернулся с конвертом в офис и распечатал его. Он был обязан регистрировать входящие письма.
В конверте было сопроводительное письмо Обри Дэниела к Мэри Спиринг, копия анонимного письма, присланного из Теннесси Дуэйну Андреасу, с обвинениями против агентов ФБР, копия письма аналогичного содержания, присланного Рэнделлу, и копии конвертов, в которых были доставлены анонимки.{326}
И больше ничего.
АДМ объявила на весь мир о том, что Уайтекер украл у нее девять миллионов долларов, а правительству ее адвокаты представили лишь пару анонимок, которые ничего не доказывают.
Утром в пятницу 25 августа Тони Д'Анжело остановил взятый напрокат автомобиль перед домом в Рестоне, штат Виргиния. Он еще раз проверил адрес. Все верно – здесь живет Пол Майер, продававший свой дом в Теннесси Марку Уайтекеру.
Д'Анжело направился к дому. Район приятный, но дом на миллион долларов не тянет. Вероятно, ценная недвижимость Майера осталась в Теннесси. Подойдя к дверям, Д'Анжело позвонил.
Ему открыл человек в штанах хаки и белой рубашке. Он неприветливо уставился на агента.
– Мистер Майер? – спросил Д'Анжело. – Я специальный агент Тони Д'Анжело. Мы говорили с вами по телефону.
Майер продолжал с сомнением разглядывать гостя.
– Уайтекер вправду под защитой государства? – спросил он ворчливо.
Все говорило о том, что Майер очень сердит – на Уайтекера, на правительство, на самого Д'Анжело, наконец. Он буркнул, что вашингтонские чиновники виноваты в том, что продажа его дома сорвалась, и должны компенсировать ему ущерб.
– Давайте сначала разберемся, – сказал Д'Анжело. – Для этого я к вам и приехал.
– Слушайте, – гнул свое Майер, – я работал в Белом доме и знаю все эти вашингтонские штучки, и ваши фэбээровские уловки тоже, и если придется вывести вас на чистую воду, я сделаю это.
Д'Анжело поднял руку.
– Прекрасно, прекрасно, – сказал он. – Я не собираюсь ни в чем вас разубеждать. Я приехал, чтобы узнать все факты об этой несостоявшейся сделке и передать их наверх. А пока мы даже не знаем толком, что произошло.
– Так Уайтекер под защитой или нет? – повторил Майер.
– Я не имею права говорить с вами о расследовании, – ответил Д'Анжело. – Единственное, что могу сказать, – я бы не удивился, если бы сказанное Уайтекером оказалось неправдой.
Майер кивнул. Такой язык он понимал. Он пригласил Д'Анжело на кухню и угостил его кофе. За кофе Майер рассказал агенту о разговоре с Уайтекером – о таинственном кредиторе, о поддержке правительства и его готовности оказать Уайтекеру финансовую помощь. Д'Анжело все это записал.
В заключение Майер еще раз высказал свои претензии к правительству и потребовал компенсировать нанесенный ему ущерб.
– И если я не получу компенсации, – произнес он с угрозой, – я обращусь в прессу.{327}
Адвокаты потенциальных обвиняемых по делу о фиксировании цен наносили визиты прокурорам антитрестовского отдела.
Каждый адвокат придерживался своей тактики. Джон Брей, расчетливый и цепкий вашингтонский юрист, нанятый Миком Андреасом, сразу потребовал официальный список членов большого жюри и разрешение допросить Уайтекера. Рейд Вайнгартен, защитник Терри Уилсона, намекал на возможность сотрудничества – но лишь после того, как ему предоставят доступ к аудио- и видеозаписям.
В конце августа к прокурорам явились адвокаты фирмы «Клири, Готтлиб, Стин и Гамильтон», представлявшей компанию «Адзиномото». В надежде на взаимопонимание прокуратура позволила им просмотреть некоторые видеозаписи, но и тогда общего языка с ними найти не удалось. «Адзиномото» отказывалась признать вину высших руководителей компании, и даже Мимото.
К тому же адвокаты японцев намекнули, что прокурорам не стоит слишком усердствовать, потому что против агентов ФБР, которые вели «Битву за урожай», выдвинуто обвинение.
Два юриста АДМ уставились немигающим взглядом на секретаршу. Они хотели ответов.
Лиз Тейлор нервно поежилась. С тех пор как руководство АДМ узнало о сотрудничестве с ФБР ее босса Марка Уайтекера, Лиз жилось нелегко. Некоторые сотрудники относились к ней с подозрением – и не без основания. Она уже два года знала об участии Уайтекера в расследовании и никому ничего не сказала. Он говорил, что, придя к власти, прекратит все злоупотребления в компании. Но Уайтекер уволился, а она осталась, и теперь на нее обрушилась охватившая компанию паранойя.
До сих пор Тейлор не задавали никаких вопросов. После увольнения Уайтекера двое юристов компании, Скотт Робертс и Дэвид Смит, явились в его кабинет и долго рылись в письменном столе и шкафах. Лиз молча наблюдала, гадая, что они ищут.
Похоже, они что-то нашли. У Уайтекера имелась голосовая почта, которую обслуживала сторонняя частная фирма. Юристы считали, что Лиз может знать код доступа к почте. Теперь они ждали ответа.
– Лиз, – увещевал ее Робертс, – вы служите в АДМ и обязаны отвечать на наши вопросы. Код нужен нам.
Тейлор помотала головой.
– Мне кажется, что я не вправе сообщать его вам. Это его личная почта, она не имеет отношения к АДМ.
– Лиз, у вас нет выбора. Вы обязаны сказать.
Они повторяли это снова и снова. Лиз не знала, как она должна поступить, и делала то, что подсказывала ей совесть, – отказывалась сообщить код. Раздосадованные юристы велели ей еще раз подумать во время обеденного перерыва. Она вышла из здания, раздираемая противоречивыми чувствами, и решила посоветоваться с Джимом Эпстайном. Эпстайн связался с Уайтекером, который сразу позвонил Лиз. На голосовой почте хранятся его личные сообщения, сказал он, и попросил ее не раскрывать код.