— Что, скотина, неймется все?!
— А что ты меня оскорбляешь?!
— Сейчас я не так с тобой поговорю!
— А-а-а! Убивают!
Через некоторое время вновь лязгнула сталь закрываемой двери и воцарилась тишина.
Григорий прилег на спину, стараясь не шевелить больным телом, и вновь задумался.
«Что же делать дальше? Молчать, как сегодня, или в чем-то признаться? — думал парень, положив руку под голову. — Буду отказываться до последнего, а там видно будет!» — решил он, не придумав ничего лучшего.
Григорий покосился в сторону маленького зарешеченного окошка и увидел, что квадратики черноты ночи, разрезанные стальными прутьями, сменились на квадратики серого цвета. Наступало утро, первое в жизни Григория утро за тюремной решеткой.
— Вагон столыпинский, да чуть качается, — мурлыкал себе под нос Сазан. — Ну, Сорока, с тебя — пятьдесят раз! Приседать будешь или отыгрываться?
— Приседать.
— А что, может, рубанемся на весь твой полтинник. Или ты покачаться хочешь?
«Крутит парня!» — отметил про себя Парфен, слыша, как на нижних нарах идет разговор между игроками.
Сорока что-то ответил, и «дед» разочарованно протянул:
— Ну, как знаешь! Хозяин, он же, как говорится, барин!
Сорока встал в проход и принялся приседать, старательно вытягивая руки вперед. Старый уголовник блаженно жмурился, ведя вслух счет.
Присев положенное, молодой человек молча лег на свои нары.
— Парфен! — услышал Григорий свое «погоняло». — Пошли сгоняем!
— Не хочу! — отрезал он.
— Федя!
— Ну ее!
— Эх, и скучный вы народ! Не то что на прошлом этапе! Со мной в «стойле» такие пацаны канали! Саратовский один и двое с Тамбова. Веселые парни! Такие номера откалывали!
Григорий и остальные молчали, слушая «дедовские» байки, рассказывать которые он был великий мастер. Он учил первоходок лагерным законам, всему тому, что могло пригодиться на зоне. По натуре Сазан был человек не злой, только очень «продуманный», как он сам давал определение такому типу людей.
— А как иначе? — удивился он, когда Федор спросил его об этом. — Лопуху и на воле не жизнь, а на зоне — и подавно! Там таких любят! Только дай на шею сесть — всю жизнь на тебе кататься потом будут! И откинешься — все равно будут! Вот, к примеру…
И по крохотной камере плыла очередная тюремная байка «за зоновскую жизнь», как говорил он сам.
Григорий слушал Сазана одним ухом и думал о своем.
Утром следующего дня его не тревожили почти до обеда. Правда, самому Гришке показалось, что уже давным-давно наступил вечер — время в тюрьме тянулось невообразимо долго. На этот раз его сопровождал другой милиционер — мордастый парень примерно его лет.
— Лицом к стене, руки за спину, — на одном дыхании, заученно-сонно пробубнил он и дождался, пока Парфен выполнит команду.
Григорий почувствовал, как на его запястьях сомкнулись наручники.
— Давай на выход, — все тем же тоном произнес дежурный. — Стоять! — дверь камеры закрылась. — Вперед! — Григорий послушно двинулся.
На этот раз дежурный поднял его на второй этаж, в кабинет к Тарасову.
Григорий быстро осмотрелся, прежде чем сесть на предложенный стул.
Кабинет был самым обыкновенным: письменный стол, рядом еще один. На стене висел календарь с изображением симпатичной девушки, небольшой холодильник в углу и телевизор. Имелся еще компьютер, монитор которого находился на третьем столе у окна. Самая достопримечательная вещь — это висевшая на стене «машка», с которой вчера парень уже имел печальное знакомство. Резиновая дубинка, висевшая словно нарочно на всеобщем обозрении, без слов указывала, как нужно вести себя в этом кабинете.
— Присаживайся, — кивнул на стул рядом со своим столом Тарасов, — кури, если хочешь.
Капитан пододвинул к нему сигареты и спички. Курить хотелось страшно, но Григорий отказался.
Олег Андреевич никак не прокомментировал его отказ. Закурил сам и, выпустив первую струю дыма, некоторое время молча и внимательно смотрел в лицо сидевшего напротив парня.
— Подумал о том, что я тебе напоследок вчера сказал?
— Да.
— Ну и?
Григорий ничего не ответил, угрюмо глядя в пол.
— Ну и ладно! — Тон следователя сегодня, в отличие от вчерашнего допроса, был на удивление мягким и покладистым. Он неожиданно встал и выглянул в коридор.
— Подождем немного. — Глянув на часы, Тарасов загадочно посмотрел на парня. Ни злости, ни угрозы не было в этом взгляде, но почему-то Парфен почувствовал холодок между лопатками.
В дверь постучались.
— Войдите!
Вошел мужчина в гражданской одежде. Но по тому, как он за руку поздоровался с хозяином кабинета, и по уверенному, понимающему взгляду Парфен догадался, что он — работник правоохранительных органов.
— Этот? — кивнул в сторону Парфена вошедший.
— Он самый, — подтвердил Тарасов.
Что «этот» и что «тот самый» — осталось для Григория полной загадкой.
Мужчина несколько секунд, словно рентгеном, «просвечивал» Григория пристальным взглядом. Не сказав ни слова, он кивнул хозяину кабинета и около двери уже напомнил:
— Заглянешь ко мне после обеда, хорошо?
— Обязательно, Лев Павлович!
Незнакомый мужчина, перед тем как выйти, еще раз глянул на Григория. В его взгляде, как показалось молодому человеку тогда, пробежала легкая тень любопытства.
— Ну, пошли, — глянув на часы, поднялся следователь. — Руки за спину, по коридору прямо, — будничным голосом, совсем как мордастый сержант, произнес Тарасов. — Заходи, — открывая нужную дверь, пригласил он парня.
В комнате у стены стояло три стула. На двух из них уже сидели молодые люди. Парфенова усадили посередине.
«Опознание будет!» — мелькнула мысль. Он угадал.
— Пригласи, пожалуйста, — распорядился Тарасов, поздоровавшись за руку с подошедшим Артемом Михайловичем Ходаковым.
Первым вошел тот самый мент из ПГ, что проверял документы у них со Свиридом. При виде его у Григория все поплыло перед глазами. Последние надежды на почти невероятное чудо начали стремительно таять, как эскимо в июльскую жару.
— Вот этот, — уверенно указал на него мент и перевел свой честный взгляд на Тарасова, затем на присутствующих понятых.
— Отлично, подождите в коридоре, — коротко глянув на Григория, распорядился Олег Андреевич и пригласил: — Гражданка Погожина!
«А это еще кто такая?!»
Женщина поначалу робко заглянула в комнату, приоткрыв дверь.
Когда же она посмотрела в сторону тройки молодых людей, Парфену по-настоящему стало жутко. Так жутко, что волосы зашевелились на его голове!
Их взгляды встретились, и гражданка Погожина указала на него пальцем:
— Вот этот, кажется.
— Посмотрите внимательно, не волнуйтесь, сосредоточьтесь.
— Темно было, — как бы оправдываясь, приложила руку к груди женщина. — И потом… все так быстро произошло! Но, кажется… — Она опять глянула на Парфена, и у того замерла душа. — Этот. Похож, во всяком случае!
— Хорошо, вы свободны пока.
Голос Тарасова доносился словно издалека. Григорий, после того как его опознала свидетельница, находился в прострации.
Это была та самая женщина, которая выскочила из подъезда в вечер убийства коммерсанта. Та, чьи круглые от ужаса глаза почти сутки стояли перед его внутренним взором.
Парфен понял, что надеяться ему больше не на что. Он подумал, что это край. Но оказалось, что нет. Следователь припас парню еще одну встречу…
Неожиданно «дед» умолк и бросил быстрый взгляд в сторону решетки.
Григорий тоже перевел взгляд туда. «Вертухай» остановился и встречал кого-то взглядом. Меж тем поезд стоял уже с четверть часа.
— Сейчас вас, первоходок, выгонять будут, — со знанием дела, зачем-то подмигнув равнодушному вохровцу, объявил Сазан. — Владимирская область, ИТК… не помню какая! Какая, служивый? — обратился он к охраннику, особенно, по-блатному лыбясь.
— Тебе-то что? Тебе до Магадана пилить!
— Магадан не Магадан, а до Мордовии — уж точно!
Меж тем краснопогонник подобрался, что свидетельствовало о приближении кого-то более старшего по званию. Действительно, напротив их загона остановились два офицера ВВ — старлей и майор.
— Осужденные Сорокин, Карпов, Парфенов — с вещами по одному на выход!
— Что я говорил, — прокряхтел Сазан и добавил вполголоса, чтобы слышал только спрыгнувший с верхних нар Григорий: — Парфен, помни, что я тебе сказал!
Григорий выходил третьим, как и была выкрикнута старлеем его фамилия.
— Бегом, быстрее! — командовал конвойный.
Григорий пробежал метров тридцать от состава и услышал новую команду:
— Сидеть! Вещи перед собой, руки за голову!
Парфен присел на корточки в общий ряд. Рядом с ним сидел Сорока, уткнув взгляд в землю. По бокам колонны этапируемых зэков раздавался грозный лай. Натасканные овчарки натягивали поводки так, что удерживающим их солдатам приходилось прилагать немало усилий, чтобы удержать злобных животных.
С появлением из вагона каждого нового осужденного собаки вновь взахлеб поднимали лай, вставая на дыбы.
Всего ссадили человек тридцать. Григорий поднял голову и хотел оглядеться, как кто-то прокричал рядом с ним:
— Голову вниз! Я кому сказал, голову вниз!
Решив лишний раз не испытывать судьбу, Григорий опустил голову и сплюнул себе под ноги.
Неизвестно откуда появившийся ветер принес с собой противный мелкий осенний дождичек.
— Гражданин Самохвалов, скажите: знаком ли вам этот человек? Видели ли вы его раньше, где, при каких обстоятельствах?!
Гражданин Самохвалов терзал Григория взглядом с того самого момента, как зашел в кабинет к Тарасову. Больше всего этот тридцатилетний мужчина походил на бультерьера, увидевшего кошку, и только строгий хозяин, удерживающий пса на коротком поводке, мешал вцепиться ей в глотку. Роль «хозяина» в данном случае выпала на долю блюстителей порядка — Тарасова и Ходакова.