ью в случае чего, то есть, он говорит такие вещи, за которые его могут и в тюрьму посадить в случае чего, и казнить, и все, что угодно сделать. И вот на этом Фуко создает это противопоставление, и на этом бы хорошо ему закончить свои лекции и книгу, в которой он показал и доказал это некое понятие. Но тогда Фуко был бы нечестным ученым, человеком, который просто под свои интеллигентские революционные убеждения подверстал бы древних греков и при случае бы ссылался на них. Дескать, не я это придумал, а вот, древние еще сказали… И Фуко бы давно все забыли, как забыли тысячи бузотеров на разных баррикадах. Но Фуко действительно настоящий исследователь, а путь исследователя, исследовательское мышление таково, что заставляет все проработать, на все посмотреть, на всем имеющемся материале. Он начинает смотреть как греки в разных других ситуация понимали понятие паресия, или правдивость, как оно у них там работало, функционировало, и начинает в это закапываться, и эта его стройная, замечательная концепция начинает расползаться по швам. И давайте посмотрим, в какую сторону она начинает расползаться. В частности, он находит такую трагедию Еврипида «Ион». Написана эта трагедия была в связи с тем, что Греция в эпоху колонизации, и Афины, в частности, очень активно боролись за Ионию, за Малую Азию – это ионическое побережье, где сейчас находится Эфес, Милет, там строили греческие колонии, в них жили люди, торговля велась и так далее. Афины стремились утвердить первенство над этими греческими городами, поэтому постоянно велась борьба. В результате возникает некий социальный заказ необходимости как-то доказать, что колонии эти все происходят из Греции, из Афин, и Афины имеют над ними некое старшинство. На самом деле надо сказать, в науке доказано, что наоборот, культура вся пришла в Грецию из Малой Азии, но две с половиной тысячи лет считалось, что это Греция была высокой цивилизацией, которая учила Малую Азию. Почему грекам удалось внедрить эту иллюзию? Греки были тонкими пропагандистами, и именно «Илиада» с «Одиссеей» были написаны для того, чтобы поднять греческий дух и исказить историческую правду, то есть сказать, что именно греки выиграли войну с троянцами, хотя, на самом деле, они ее проиграли. Так и здесь Еврипид выполняет четкий социальный заказ и при этом создает прекрасную греческую трагедию под названием «Ион». Задача этой трагедии – подвести всех сидящих там зрителей к мысли, что, действительно, вся Иония, все греческие колонии происходят из Афин и, следовательно, Афинам должны подчиняться. Но к этому зрители должны прийти сами, самостоятельно, дойти своим умом, это не должно быть написано везде прямо, что «мы пришли и начнем вас строить», а в результате получения эстетического удовольствия и наслаждения от прослушивания и просмотра комедии у людей сама собой должна возникнуть такая мысль о превосходстве Афин. Искусство вообще тем лучше, чем более завуалировано оно говорит то, что хочет сказать, в отличие от пропаганды. Сюжет строится вокруг того, что жила одна греческая царевна, которая гуляла по Акрополю, и явился ей Аполлон, она ему очень понравилась, он ее соблазнил, она забеременела, а Аполлон трусливо смотался куда-то, исчез как свойственно некоторым мужчинам, и осталась она одна. Родственники на нее ополчились, в результате чего она этого ребенка отдала в храм Аполлона же, где Дельфийский оракул знаменитый, где ребенок и воспитывался, не зная, кто его отец и кто его мать. Позже царь Афин женился на этой женщине. Живут они, а детей-то все нет, а царство надо кому-то оставлять. И вот этот царь идет к Дельфийскому оракулу и Аполлон ему является в виде пифии и говорит: «Вот нет у тебя сына, а я тебе его даю, и да будет это первый, кого ты встретишь, когда выйдешь». А сын в это время при храме подметает сад. Царь вышел и встретил этого сына и говорит: «Бог мне тебя дал, и я забираю тебя в Афины, будешь там править». На что сын отвечает: «А как я буду править? Кем я вообще там буду? У меня не будет паресии, свободы высказывания и управления собраниями. Я – «никто и из ничьих», откуда-то пришедший, все понимают, что я не твой сын. Мне нужен хотя бы родственник, подтверждающий знатное происхождение, что я имею род». Дальше трагедия развивается. Опускаю детали, там участвуют всякие кормилицы, которые в этом были замешаны и он, и жена. В итоге – все разрешается благополучно. Царь и все остальные узнают, что Ион – сын этой знатной жены и, следовательно, имеет право и высказываться и как все полноправные граждане Афин сидеть в собрании и говорить, ничего не боясь, то есть, иметь паресию! Стоп! С этого места подробнее. Если паресия, это просто правдивость, то какая вообще у Иона была проблема? Что он не мог говорить правдиво, не имея благородных предков? Кто ему мешал? Если паресия, как раньше определил Фуко, это субъективная речь, которая противостоит перформативам, то что мешает Иону заседать в собраниях. Ведь собрания это как раз перформативы, а Иону надо было, как сыну царя и будущему царю их открывать и закрывать, выполнять ритуальные перформативные функции. Но Ион жалуется отцу, что он может это делать, потому что у него нет паресии! Очевидно, что тут что-то не вяжется и концепция Фуко рушится. Фуко пытается выйти из положения, пытаясь увидеть в понятии паресии еще и родовые реликты, оставшиеся из рабовладельческого строя. Фуко ни разу не переводит слово паресия как-то иначе, везде говорит про нее, как про правдивую речь, тогда как на русский перевод наиболее адекватный вот в этой ситуации был бы: «честность». Не правдивая речь, а именно честность, с той контаминацией, которая есть у всех нас, и которую мы знаем, и которая связана со словом «честь». Честь рода, честь семьи, женская честь, рабочая честь, офицерская честь, честь сообщества, к которому ты принадлежишь, именно такое понимание у греков и возникает. То есть – я могу быть элитой общества, я могу быть в этом собрании, иметь настоящий голос, если я что-то из себя представляю, если есть что-то, что может поручиться за мои слова. То есть слово само за себя не ручается, то есть можно что угодно сказать кому угодно, то есть не бывает никакой «правдивой речи» самой по себе. Когда жулик говорит вам «правильные» слова, они ничем не отличаются от слов не-жулика. По словам, вы ничего не поймете, поэтому рушится прежняя концепция Фуко, которая противопоставляет перформативам некую неперформативную речь, которая обладает внутри себя некой правдивостью. Эта речь тоже не сама по себе правдива, а только потому, что имеет залог в виде собственных убеждений и готовности за них пожертвовать собой. Это не мало, но традиционные перформативы считают это самым малым и недостаточным минимумом, потому что за перформативные высказывания жертвуют не всего лишь одного себя, а целое государство, например, встает, как один по приказу.
Недавно в дороге я читал манифест очередной партии, в России их сейчас 70 штук, и лидер очередной партии говорит что-то о том, как мы должны жить, как нужно бороться с бюрократией, какие земельные кодексы принимать и так далее. Но я читаю, и он вроде бы говорит какие-то правильные слова, но почему-то я ему не верю. Потому что не понятно, кто это говорит? Это говорит человек, который создал какое-то дело, который доказал всем, что он не пустое место, организовал бизнес, организацию, общественное движение, вокруг себя собрал каких-то людей и они что-то сделали?.. Или, может быть, за него ручаются его предки, может он вышел из какой-то семьи, пусть, например, его отец был известным художником, допустим его дед – герой Советского Союза, а прадед служил царю и получил какой-нибудь орден или Георгиевский крест и так далее. Это некий человек, за которым ничего не стоит, который говорит правильные слова, которые неизвестно чем закончатся, может быть его изберем президентом, а он будет воровать, продавать или еще что-то делать. Вот именно это имеют в виду греки, когда говорят, что слово само за себя не ручается, должно быть что-то, что ручается за человека. Грубо говоря, честным не может быть тот, кто – никто. Бомж не может быть честным! Мы привыкли воспринимать честность как субъективное согласие с собой, а в этом греческом понимании паресии честность есть нечто объективное. То есть объективно гарантированное всеми обстоятельствами всей системы, в которую включен данный индивид, и за него говорят и его дела, и его род, и его предки, и вся совокупность каких-то отношений, в которые он включен. Потому что субъективность – вещь очень зыбкая, она может ничего не стоить. Например, шизофреник может видеть и общаться с несуществующим инопланетянином и будет абсолютно уверен, что этот инопланетянин с ним рядом сидит, ну кажется ему, у него галлюцинации, и в этом смысле он честный, потому что честно говорит, что его видит. Или когда пьяным кажется, что море по колено, а наутро просыпаемся и сожалеем – кажется, что соображал, но столько дел наделал, и «сломал деревцо – стыдно людям смотреть в лицо». И здесь та же ситуация: сознание – такая штука, которая ставит штамп достоверности на всех наших восприятиях и на фальшивых и не на фальшивых. Сознание субъекта себя очень любит, попустительствует себе. Это как добрый сторож в колхозном саду, который пускает всех подряд и всем дает мандат на сбор яблок. Человек в чем только не может быть убежден, и божиться может всеми богами, и даже жизнь может отдать за какую-нибудь свою иллюзию. Греки этого не хотят допустить. Они говорят, что честно не может говорить человек, который «никто и из ничьих», как говорит Ион в этой трагедии. Он просто не может быть честным. Нам это непривычно слышать, ведь мы считаем, что каждый человек может быть честным, какая разница бомж он, генерал, аристократ какой-нибудь, к тому же честность мы привыкли воспринимать как качество речи, а для них это совокупность объективных человеческих отношений. Честным может быть только тот, у кого есть честь. Он имеет честь принадлежать к роду, он имеет честь принадлежать к какой-то группе, к какому-то отношению, к какому-то делу, которое за него говорит. И эта принадлежность на него накладывает огромную ответственность. Он не может обесчестить своих предков или сослуживцев и т. д. поэтому «кодексы чести» предписывают, как ему быть, чтобы действовать по определенной методе, в любой ситуации и на все случаи жизни, а не стать случайно рабом, страсти, ошибки, случайного субъективного заблуждения. Вообще, чем меньше в тебе субъективности, и чем больше ты своим поведением воплощаешь образцового представителя данной корпорации, к которой ты имеешь честь принадлежать, тем лучше. Я часто общался с руководителями высокого уровня, про некоторых из них у меня сложилось впечатление, что они в постели с женой разговаривают о бюджете, интересах региона и проч. И это не лицемерие, это искоренение в себе всего личного и слияние со своей политической миссией. Элита – это не свободные радикалы и субъекты, элита это корпорация с ее правилами, написанными потом, кровью, слезами предков, тех, чей опыт в этих правилах отражен. Это первый сюжет. Сюжет из далекой-далекой Древней Греции.